Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
их. Я прислушивался к тонкому комариному писку  в  моей  голове.  Даже  не
писку, а зуду. Зуд этот был неприятен. Что-то  пыталось  родиться  в  моей
черепной коробке, что-то зудело и мучило мой бедный маленький мозг, что-то
стремилось облечься в слова, и от того, что я в этих родах не  участвовал,
я чувствовал себя унизительно беспомощным.
   Зуд усилился, он щекотал мою голову и вдруг стих. И в  голове  медленно
прошествовала мысль: а почему вообще Честного могли убрать только эллы?  С
именем или без имени? Почему ему не мог размозжить голову кто-то другой?
   Да, возразил я ей, этой новорожденной мысли, но кто? Неживые? Не  может
быть. У них еле хватает сил добраться до источника, а это  в  десятки  раз
ближе Зеркальных стен. Корры? Сама  мысль  была  смехотворной.  Чтобы  эти
кроткие, доверчивые мини-кентавры, гордые своим новоприобретенным чувством
долга, своими именами, стремящиеся делать добро эллам, - чтобы  они  могли
убить? И для чего? Можно еще было  спорить  с  ними,  когда  они  помогали
неживым насильно вгонять в эллов индивидуальность, но  в  их  рассуждениях
была определенная логика. Пусть наивная,  пусть  жестокая,  но  логика.  А
какая логика могла быть в камне, с силой опущенном на череп элла? Логика -
предмет эластичный, но даже самая  гибкая  логика  не  смогла  бы  связать
убийство со стремлением делать эллам добро. Хотя надо признать,  что  и  у
нас на Земле находилось в прошлых веках  много  желающих  помочь  ближнему
избавиться от заблуждений именно таким радикальным образом.
   Нет, все это были какие-то абстрактные упражнения,  умственная  нелепая
гимнастика. Я вспомнил, как нес меня на своей  широкой  спине  Варда.  Как
мягок и приятен на  ощупь  его  короткий  мех.  Как  осторожно  и  бережно
придерживал он меня рукой.
   Так, так, все так. Значит, не Семья, не моя гвардия и не корры. Это  он
сам, бедняга Честный,  нашел  подходящий  камень  и  с  дьявольской  силой
опустил себе на голову.  Схема  удобная,  но  еще  более  абсурдная.  Если
предыдущие версии падали в силу логической и  психологической  немощи,  то
эта была  просто  физически  невозможна.  Нельзя  самому  себе  размозжить
голову, да еще с такой силой и сзади.
   Все эти рассуждения накатали в моем мозгу  довольно  глубокую  колею  и
теперь буксовали в ней, пытаясь выбраться на безопасное место. Я  даже  не
знал, было ли  оно  вообще,  безопасное  место.  Может  быть,  я  невольно
переношу нашу земную логику на планету,  где  ее  законы  недействительны?
Ведь по моим земным представлениям не должны облака всегда висеть в  одном
и том же месте, не должна вся планета быть покрыта развалинами, не  должны
стены отражать облака, а по ночам по мысленному приказу  источать  свет...
Не должны развалины ослаблять силу тяжести, и не должны эллы летать  возле
своих стен, не делая для этого никаких усилий.
   Все так. Конечно, следовало сдаться. Для  того,  чтобы  выкинуть  белый
флаг, тоже  нужно  мужество.  Иногда  легче  бессмысленно  сопротивляться,
сопротивляться по инерции сражения, чем поднять над головой белый флаг.  И
все же я не мог этого сделать. Пусть не  продуманное  упорство,  не  разум
заставляют мои мозги снова и  снова  перемалывать  давно  уже  перемолотые
факты, пусть меня подгоняет глупость. Если считать глупостью три упрека  в
трех глазах Честного.
   Почему  Варда  и   Курха   показались   Настырному   такими   усталыми,
безучастными? Корры, судя по тому, что я видел, отличаются  необыкновенной
выносливостью. В конце концов они  ведь  наполовину  животные.  Они  могут
пробегать  огромные  расстояния.  Варда  нес  на   своей   широкой   спине
восемьдесят килограммов живого веса, когда доставил  меня  к  неживым.  Он
бежал всю неблизкую дорогу, бежал легко. У меня  даже  возникло  ощущение,
что то был не бег, а плавное скольжение. Он нисколько не устал.
   Они пробыли в  развалинах  несколько  дней.  Наверное,  они  никуда  не
убегали. Они решили оставаться там на  случай,  если  нам  понадобится  их
помощь. Лежали, наверное, в тени и думали о своем приобщении к мудрости, о
долге, о стремлении делать добро эллам. Гм... Какое-то было несоответствие
между вынужденным отдыхом в  развалинах  и  усталостью,  которая  поразила
Настырного. А может быть, они каким-то образом узнали об убийстве Честного
и еще двух насильственных смертях? Ага, в этом явно  что-то  было.  Вполне
возможно, что эти прямодушные и кроткие существа были  потрясены  вспышкой
жестокости и насилия у эллов. У тех эллов, которым они стремились помочь.
   Да,  пожалуй,  это  и  объясняет  их  потерянность.   Тут   не   только
потеряешься. Неживые научили их чувству долга, дали им  понятие  добра,  а
выяснилось, что стремятся они  помочь  злобным  и  мстительным  существам,
способным на убийство. Понятно, почему они не  посмотрели  на  Настырного.
Могли бы и отвернуться.
   Они брели к неживым  и  думали,  наверное,  о  том,  что  скажут  своим
учителям. Вы учили нас делать добро, скажут они, а эллы не понимают добра,
они понимают только язык ненависти и силы. Они понимают не язык  добра,  а
язык жестов, язык поднятых и опускаемых на голову камней.
   Не хотел бы я быть неживым. Нелегко  им  будет  объяснять  коррам,  что
тропа, ведущая к мудрости, полна крутых  поворотов,  что  она  петляет  по
краям глубоких ущелий, а то и упирается в тупики завалов...
   Странные  существа  эти  роботы.  Живут  лишь  воспоминаниями  о  своем
прекрасном рабстве и катятся по утрам к источнику, чтобы освежить в  своих
разряжающихся мозгах картины восторженного служения господам. Но почему  я
так суров к ним? Они не сделали мне ничего плохого. А  эллам...  Возможно,
их методы пробуждения у трехглазых самосознания чересчур жестоки,  но  они
явно желают им добра. Даже корров  приспособили  в  качестве  четвероногих
носителей своих идей. Носителей в прямом смысле этого слова.
   Нет, напрасно я обвиняю их в том, что они живут только прошлым. Жили бы
они лишь в воспоминаниях, они бы  не  вели  войны  за  обращение  эллов  в
индивидуальности.
   Прекрасно. Все прекрасно. Я  был  горд  своими  рассуждениями,  ясными,
логичными, стройными. Единственным их недостатком было то, что они  ни  на
йоту не приближали меня к  ответу  на  простенький  вопрос:  кто  и  зачем
убивает эллов?
   Мы  договорились  с  Первенцем,  что  отныне  патрулировать  по   ночам
лабиринты Зеркальных стен будут сразу четыре  элла,  и  ходить  они  будут
парами. Мало того, мы попробовали привлечь к дежурствам  и  членов  Семьи.
Безымянные неожиданно легко согласились на наше предложение. Очевидно, они
тоже поняли, что поддержание порядка - дело не только эллов с именами.
   Все шло хорошо, и я  уже  начал  думать,  что  время  смуты  и  насилия
осталось позади. То есть какие-то глубинные процессы в поселке  Зеркальных
стен продолжались. Юный элл, который так образно  рассказывал  Верткому  и
мне о своих сомнениях в ночь  убийства  Честного,  пришел  сам  ко  мне  и
сказал:
   - Чужестранец, зверек осмелел.
   - Какой зверек? - спросил я и вдруг вспомнил. Он так описывал появление
проблесков самосознания. - Прости, я  вспомнил,  как  ты  рассказывал.  Ты
осознал себя?
   - Да, - прошептал элл и стыдливо опустил голову.
   - Почему ты опускаешь голову?
   - Мне стыдно.
   - Почему?
   - Не знаю. Я предал Семью. Она ведь была добра ко мне. Она родила меня.
   - И ты бы хотел вернуться к ней?
   - Нет... Это уже невозможно... Если уже зверек осмелел, если  я  сказал
про себя "я", если я осознал себя, если я выбрался  из  общего  потока  на
берег, мне трудно было бы вернуться обратно.
   - Почему?
   -  В  памяти  все  равно  сидело  бы  воспоминание  о  "я".  А  с  этим
воспоминанием нельзя быть членом Семьи. В Семье можно быть, когда  нет  ни
"я", ни воспоминаний... Когда тебя вообще нет... Прости, пришелец,  что  я
пришел к тебе, но без гула потока так тихо... Так пусто... Как  будто  мир
перестал существовать, и все остановилось... А  в  середине  этой  пустоты
мы... то есть я... Один...
   - И ты пришел ко мне за помощью?
   - Да.
   - Чтобы не быть одному в пустоте?
   - Да, пришелец.
   Может быть, я  склонен  к  преувеличениям,  может  быть,  вырванный  из
твердых, привычных координат  моей  земной  жизни,  я  действительно  стал
сентиментален, но я вдруг остро ощутил: нет, не  напрасно  я  здесь.  Даже
ради  помощи  одному  трехглазому  беспомощному  существу,   дрожащему   в
одиночестве своего новорожденного самосознания, стоило  лететь  на  другой
конец Вселенной. Преувеличение? Может быть. Но когда кружится голова и  не
за что ухватиться, хватаешься и за преувеличение.
   - Не бойся, элл. Скоро ты откроешь для себя тепло дружбы, ты  научишься
чувствовать поддержку товарищей и сам поддерживать других.  Не  слепо,  не
безымянно, как в Семье, а с широко  раскрытыми  глазами.  Не  бойся,  элл,
разреши мне прикоснуться к тебе рукой. Мы  совсем  разные,  мы  из  разных
миров с разной историей и  разными  законами  развития,  но  разум  обязан
преодолевать различия и искать сходство. Только животные, лишенные разума,
могут бояться всех, кто не похож на них.  Не  бойся,  элл,  ты  обладатель
разума, ты всесилен, потому что есть, должно быть братство разума.
   Наверное, ни перед кем другим я не  смог  бы  произнести  эти  чересчур
громкие слова. Наверное, перед другими  я  бы  стеснялся  этих  выспренних
выражений. Но сердце мое тянулось к юному испуганному эллу, что смотрел на
меня широко раскрытыми тремя глазами. Смотрел доверчиво, как  смотрели  на
меня мои милые малые пудели: ты большой, ты все  знаешь,  защити,  согрей,
накорми, научи.
   - Спасибо, - прошептал элл. - Мне легче. Я уже не одинок.
   - Ты смелый, элл. Ты сам проклюнул скорлупку и  сам  выбрался  на  свет
божий...
   - Что такое "проклюнул"? Что такое "скорлупка"? Что такое "божий"?
   - Мне не хочется объяснять тебе земные наши слова. Я лучше поясню  тебе
смысл их. Растения и животные везде развиваются по своим  предопределенным
программам. В  почке  уже  заложена  программа  раскрытия  ее  в  лист.  В
крошечном  зародыше,  что  бывает  заключен  на  нашей  Земле  в   твердую
оболочку-скорлупу, уже заложена программа его роста, и  в  соответствии  с
этой программой в какой-то момент он разбивает скорлупу и выходит из  нее.
Он автомат, этот зародыш, безумно сложный, живой, но автомат. Разум -  это
прежде всего вызов предопределенной природой программе.
   Ты, мой новый друг, проклюнул скорлупу Семьи не потому,  что  это  было
записано в программе. Твой новорожденный разум сам вырвал себя из  прочной
обоймы Семьи. Для этого нужна смелость.
   - Можно, я буду Смелым? Это красивое имя.
   - Конечно. Отныне ты - Смелый, но ты не должен предавать свое  имя.  Ты
должен оставаться смелым, как бы страшно тебе ни было.
   Вечером ко мне пришел Первенец:
   - Юуран, спасибо тебе.
   - За что?
   - Ты был очень добр к Смелому.
   - Корры и неживые тоже делают вам добро.
   - Нет, ты был не такой, как они. Ты был по-доброму добр. Ты  понимаешь,
что я хочу сказать?
   - Да, мне кажется, я понимаю.
   - И мы, твоя гвардия, решили устроить в твою честь... как это  выразить
твоими словами... пение тела.
   - Что это?
   - Я не умею объяснить тебе, как это происходит. Ты сам увидишь, если  и
твое тело сможет петь.
   - Тело? Петь?
   - Не нужно удивляться, Юуран, мы редко ходили петь. Почему - я не знаю.
Но я вспомнил об этом  древнем  обычае  сегодня,  сходил  на  развалины  и
послушал, поют ли они теперь, как раньше. Они поют. Пойдем.
   Мы шли в сгущающихся сумерках, и  облака  на  стенах  домов  теряли  на
глазах оранжевое сияние, серели, меркли. Мы прошли мимо последних кубиков,
долго брели мимо бесконечных развалин, пока не вышли к сравнительно ровной
площадке, окруженной исковерканными  узорами  труб,  балок,  стержней.  На
площадке,  уже  плохо  различимые  в  темноте,  стояли   Верткий,   Тихий,
Узкоглазый; все новые эллы, включая и Смелого.
   - Стань рядом с нами, - сказал Первенец.  -  И  вместе  с  нами  ударяй
ногой. Смотри, как мы это делаем, и делай так же. И если твое тело  сумеет
петь, как наши, ты поймешь.
   Мы стояли под темным ночным небом Элинии и  топали  ногами.  Мелькнула,
было, худосочная мысль о странности этого занятия  для  циркового  артиста
Юрия Шухмина, но тут же умерла. Голова моя была пуста. Я поднимал вместе с
эллами правую ногу и вместе с ними опускал на ровную поверхность площадки.
Я ничего не чувствовал, кроме странного вакуума, что  поднимался  во  мне,
вымывая все мысли, чувства, воспоминания. Я был просто придатком ритма,  и
ритм заполнял ум и тело. Постепенно ритм стал усложняться.  Нет,  не  ритм
притоптывания, но в теле, в мозгу, в сердце рос какой-то  новый  ритм.  Он
рос, усложнялся и превратился наконец в некое пение, в некую  музыку.  Она
звучала и не звучала. Я чувствовал, как все клетки  моего  тела  то  вдруг
становились легкими и устремлялись вверх, то сила тяжести сильно  и  нежно
обнимала их. И этот все усложнявшийся узор трепетания, смены невесомости и
тяжести и звучал во мне пением.
   Мучительно-прекрасно это пение. В нем  было  сразу  все:  и  восторг  -
чистый восторг, кода весь ты устремляешься ввысь,  и  печаль  от  сознания
того, что восторг этот, как и подъем, и все на свете, - не вечен. И грусть
разрывания объятий. И острое счастье товарищества, в которое  нас  сливала
общая песня, созданная нами и создававшая нас. И наслаждение  таинственным
унисоном вибрации всех миллиардов и миллиардов клеточек моего тела.  Моего
ли? Оно уже принадлежало не только мне, оно вмещало весь мир, все время  -
прошлое и будущее. И какая-то бесконечная, глубокая  тайна  угадывалась  в
трепете клеток, в пении тела, недоступная смертным мудрость...
   Я не знаю, сколько мы стояли так, наполненные музыкой сфер. Я пришел  в
себя, когда услышал голос Первенца и ощутил его руку на своем плече:
   - Держись за меня крепче, Юуран. Когда пение кончается, мы  все  должны
касаться друг друга.
   - Да, - прошептал я, не зная, почему я это сказал.
   - Если пение кончается и элл при этом один, он может умереть. Он  не  в
состоянии расстаться с пением тела, если он один. И оно убивает его.
   - Да, - снова прошептал я. Я верил ему.
   Было совсем темно.  Мне  казалось,  что  сейчас  я  провалюсь  куда-то,
споткнусь, рухну.
   - Как мы найдем дорогу? - почему-то прошептал я. - Здесь ведь нет стен,
которые могут светить.
   - Ты  ошибаешься,  Юуран.  Почти  все  развалины  могут  светить.  Одни
сильнее, другие еле-еле. Надо только уметь различать их свет. Он другой, и
его лучше видишь средним глазом.
   - Но у меня же только два глаза.
   -  Прости,  Юуран,  я  забыл.  Песня  сделала  меня  рассеянным.   Тебе
понравилось пение тела?
   - Как ты можешь спрашивать?
   - Это хорошо, пришелец. Эта песня для тебя.
   - Спасибо, Первенец.
   Мы любим обобщения. Мы любим говорить: я живу для того-то и того-то.  Я
руководствуюсь такими-то и такими-то  принципами  и  так  далее.  Все  это
правда, и не совсем правда. Потому что большую часть  жизненного  пути  мы
проходим по инерции. Мы двигаемся как  бы  по  баллистической  траектории,
запущенные  на  нее  воспитанием,   обстоятельствами,   наследственностью,
жизненным опытом. Нам кажется, что мы сами прокладываем свой  маршрут,  не
замечая, что на самом деле эта траектория наша ведет нас вперед.
   Но  случаются  моменты,  когда  мы  как  бы  заново   определяем   свои
координаты. И если  координаты  эти  совпадают  с  нашими  принципами,  мы
счастливы: желаемые и действительные жизненные маршруты совпадают.
   Даже на Элинии, за тридевять парсеков от дома, я уже набирал инерцию. Я
уже двигался зачастую, не особенно думая, куда и зачем иду.
   Но вот странные трехглазые существа спели  для  меня  свою  песню,  для
меня. В знак благодарности. И я вдруг предельно остро осознал, что я здесь
не напрасно, что я кому-то оказался нужен, что кто-то благодарен мне...
   Когда мы подошли к крайним кубикам поселка, мы вдруг услышали крик.
   - Что это? - спросил я.
   - Не знаю, - сказал Первенец.
   - Кто-нибудь дежурит сейчас?
   - Да, - крикнул Верткий, переходя на бег. - Члены  Семьи.  Представляю,
что они натворили... Я говорил...
   Мы  мчались  по  геометрическим  изгибам  лабиринта,   и   он   казался
бесконечным. Вдруг мы  выскочили  на  прямой  участок.  Стены  здесь  ярко
светились, и в ровном их безжизненном свете я  увидел  несколько  десятков
эллов, которые сбились в кучу и яростно размахивали руками. Со всех сторон

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг