ее, не спрячешься. Не-ет, доложу я вам, не укроешься, ника-
ким знаком на шее не прикроешься, всех, всех настигнет спра-
ведливость! Всех!
Все четыре глаза стерегущего зажглись маниакальным блес-
ком, у основания клюва показалась пена. Похоже, он тоже ско-
ро дождется справедливости, подумал Вер Крут.
- А вы можете показать мне его? - спросил он.
- А на что он вам? - подозрительно спросил стерегущий. -
Вы ничего такого не замыслили? А то приходят тут... развле-
каются...
- Нет, нет, господин стерегущий, мне хотелось бы узнать у
него кое-что.
- Узнать? Ну, это вам вряд ли удастся. Чего с них взять,
мычащие - они и есть мычащие. А, вон как раз и Лони. Эй, Ло-
ни! - заорал стерегущий. - Иди-ка сюда!
Лохматый дюжий булл вздрогнул, испуганно завертел голо-
вой.
- Да ты не бойся, не бойся, иди сюда, - мягко сказал сте-
регущий и добавил, обращаясь к Круту: - Знаете, они пугливы,
как опослики, даром что вон какие тела нажирают... Ну, вот
вам ваш Лони, желаю успеха.
Стерегущий отошел, а Вер Крут все продолжал смотреть в
пустые, бессмысленные глаза. О машина, да будет благословен-
но имя ее, неужели же этот грязный булл, от которого пахло
всеми нечистотами городских канав, еще совсем недавно носил
на шее золотой знак? Неужели при его появлении стерегущие
вытягивались и замирали, и все почтительно приоткрывали клю-
вы? Неужели совсем недавно он занимал роскошное помещение?
Говорят, стены там такие гладкие, что щекочут присоски, ког-
да по ним ходят...
- Ты Лони? - тихо спросил он булла.
Булл вздрогнул и мелко затрясся. Охотнику показалось, что
в передних его глазах блеснули слезы. О, машина, да будет
благословенно имя ее...
- Не бойся, - как можно ласковее сказал он, - я не ударю
тебя, ничего не отниму.
Булл постепенно успокаивался. На мгновение Круту почуди-
лось, что в его взгляде промелькнула искорка разума, но как
раз в это мгновение булл радостно замычал, нагнулся и поднял
с земли кусочек чего-то съедобного. Несколько секунд он
рассматривал находку, потом сунул ее в клюв.
- Лони, ты помнишь, как ты работал с оххрами?
Булл перестал жевать и уставился на охотника.
- Оххры. Помнишь? Бесформенные.
Лони протяжно замычал и затряс головой. Шерсть, покрывав-
шая его туловище, была в комьях засохшей грязи, и один комок
отвадился от резких движений.
Бессмысленно. Все бессмысленно. Недаром говорится: если
уж ты стал буллом, то это навсегда. Все бессмысленно. Будь
прокляты эти оххры, которые никогда ни с кем не входят в
контакт! Гордые они слишком. Предавать своих собственных то-
варищей и отправляться на Онир - для этого они не слишком
гордые. А чтобы ответить на вопрос аса - это нет, это ниже
их достоинства. Взорвать бы их всех, уничтожить, так чтобы
стрелка полеметра даже не шелохнулась...
Да, хорошо он будет выглядеть, когда придет к Отцу и до-
ложит: так, мол, и так, ничего узнать не мог. Лони вы сдела-
ли буллом, и теперь он годится только мычать, так что ничего
не вышло. И что же он получит вместо обещанного третьего
сектора? А то он получит, что получил Лони. Отцы не любят,
когда их подозрения не подтверждаются. Они не любят оста-
ваться в дураках. Лучше на Онире появится десяток лишних
буллов, чистящих городские канавы, чем один Отец окажется в
дураках.
Он вышел из пятнадцатого сектора и медленно побрел по
улице. Стерегущие провожали его подозрительными взглядами.
Когда ас идет по улице, задумчиво опустив клюв, да на шее у
него при этом нет знака, его, того и гляди, остановят. Можно
было в этом не сомневаться. Удивительно, что его еще ни разу
не окликнули.
- Эй, ас! - послышался ленивый окрик, и Вер Крут вспомнил
поговорку: "Подумай о стерегущем, и он тут же подумает о те-
бе".
- Слушаю, господин стерегущий.
- Почему без знака?
- Охотник Вер Крут, по поручению Отца Гали Пуна, вот про-
пуск.
Стерегущий почтительно взял пропуск, посмотрел на подпись
и вытянулся.
- Пожалуйста, - сказал он и подумал, что хоть и есть у
охотника пропуск, но это непорядок, когда по улицам ходит ас
без знака.
Вечерний промозглый ветер гнал мусор по улицам, подымал
его вверх, закручивал с воем в маленькие смерчи, швырял в
стены домов.
Только бы не сорваться, думал Лик, изо всех сил прижимая
присоски к гладкой стене дома. Хорошо еще, что здесь стены
такие, в девятом или десятом секторе ему ни за что не уда-
лось бы удержаться на стене в такую погоду.
Ветер выл, свистел, кружился, и Лик остановился, чтобы
перевести дух. Зато никто не увидит его, ни одному стерегу-
щему и в голову не придет, что кто-то может быть на улице во
время вечернего ветра.
Еще минутка - и он увидит Чуну. Слова были совсем прос-
тые: он увидит Чуну. Самый маленький ас мог бы произнести
их. Но смысл их никак не вмещался в его сознании. Он увидит
Чуну. Он и Чуна... Сколько раз думал он о ней в казарме
охотников, во время полета на Оххр, даже замораживался он с
мыслью о ней. Так и вмерзли в него огромные влажные глаза и
тоненький голосок: это нехорошо, это невежливо...
И вот он ползет по гладкой стене прекрасного дома в пер-
вом секторе. Ледяной ветер с воем гонит мусор, с разбегу
взлетает под самую крышу, и через минуту Лик увидит Чуну.
Увидит Чуну. До чего просто и как невероятно! Она, наверное,
испугается. Это нехорошо влезать к асе в такое время, невеж-
ливо...
Какую квартиру назвал ему Павел? Ага, вторая. Значит,
второй ряд окон от крыши. Хорошо, что машина знает все, даже
где кто живет. А что, собственно, он скажет Чуне? Да ничего
он ей не скажет, только посмотрит на нее и, может быть, кос-
нется клювом ее клюва.
Он заглянул в окно, и сердце сразу запрыгало, задерга-
лось, словно его подхватил яростный вечерний ветер. Чуна си-
дела за столом и что-то читала. Нет, память не обманывала
его, именно такой и видел ее, когда думал о ней.
Он осторожно постучал клювом о стекло, и Чуна сразу под-
няла голову.
- Это я, Лик Карк, - прошептал он.
Чуна вскочила, на мгновение застыла на месте, потом бро-
силась к окну, распахнула его.
- Это я, Лик... ты помнишь меня?
Лик почувствовал, что никак не может сделать вдох, будто
на шею ему надели слишком маленький знак. О машина, дай мне
хотя бы немножко слов, чтобы я мог рассказать, как я ее люб-
лю, как все время думал о ней, жил ею.
- Это я, Лик... Лик Карк...
- О Лик! - прошептала Чуна, и глаза ее затуманились. Или
Лику это лишь показалось? - Значит, тебя не сделали буллом?
Это правда? Лик, это правда? О Лик... - Она все повторяла и
повторяла его имя, как будто не он сам, а его имя давало ей
уверенность, что перед нею не порождение ее воображения, а
живой ас.
- Нет, Чуна, я не булл. Меня сделали охотником, я был на
охоте на Оххре, я нашел живых оххров и подружился с ними.
- О Лик, это правда?
- Правда, Чуна. Говорить неправду нехорошо, невежливо...
- Он посмотрел на Чуну, и они вместе засмеялись. - Конечно,
правда. Как ты думаешь, за что вы получили первый сектор?
- Так это...
- Конечно, маленькая моя асочка... Я попросил одного из
оххров, который обслуживал машину, и она...
- О Лик, ты упомянул машину, да будет благословенно имя
ее, и не вознес ритуальной благодарности. Это нехорошо, это
невежливо...
- Чуна, машина - это просто машина. Большая, сложная ма-
шина, и ничего больше. Это Отцы заставляют ее решать все за
нас...
- О Лик, что ты говоришь? Как ты можешь?
- Если бы ты знала, сколько я хочу рассказать тебе... Ты
не представляешь, что я узнал за это время! Как будто я за-
ново родился, как будто мне добавили глаз и я увидел то, что
было очевидно, что асы почему-то не замечают!
- Тише, тише, мама и папа могут услышать, они б мне ни-
когда не простили... Тем более сейчас, когда у нас золотой
знак на шее... Папа даже перестал разговаривать с мамой и со
мной. Я видела, как он стоял перед зеркалом - он думал, его
никто не видит, - и надувал шею, так чтобы знак был хорошо
виден! О Лик, как я рада, что ты не булл! Может быть... мо-
жет быть...
- Что, Чуна?
Если бы только можно было без конца повторять ее имя,
чтобы звуки таяли в клюве, оставляли горькую нежность и не-
видимым знаком сжимали шею!
- Может быть, когда-нибудь нам разрешили бы встречать-
ся... - Голос ее стал печальным, потому что она знала: легче
асу полететь, чем дождаться, пока машина разрешит асе из
первого сектора встречаться с охотником.
- Нам никто не должен разрешать...
- Как это - никто? А машина, да будет благословенно имя
ее?
- Я же тебе сказал, машина - это только машина, почему
нам нужно ее разрешение?
- О Лик, так нельзя... Ты так странно говоришь, так нель-
зя, Лик. Это нехорошо, это невежливо. Тебя ведь тоже учили,
что машина, да будет благословенно имя ее, дает асам гармо-
нию, порядок, справедливость, равенство, счастье...
- Ты всегда хорошо учила уроки...
- При чем тут уроки? Это же знают все! А ты... ты гово-
ришь так странно... это нехорошо... Подумай сам, как можно
жить без машины, да будет благословенно имя ее! Кто будет
решать все за нас? Кто будет знать, что нам хорошо, что пло-
хо? Ведь без нее... без нее будет хаос...
- Мы сами, Чуна, мы сами будем определять свою судьбу!
- Не говори так, Лик! Ты говоришь, как совсем маленький
ас. Как мы можем сами определять свою судьбу! Кто сам по се-
бе захочет быть буллом и чистить клювом городские канавы?
Или жить на рацион четырнадцатого сектора? Или ползать в
грязи тринадцатого? Ведь все тогда захотели бы носить на шее
золотой знак первого сектора, а в первом секторе мест на
всех не хватит. Кто-то ведь должен чистить канавы, смазывать
платформы, грузить и выгружать рационы. Нет, Лик, не говори
так, это нехорошо, это невежливо...
- Ты не понимаешь. Теперь все будет по-другому. Мы все
будем свободны, и каждый сможет устраивать свою судьбу. Ты
говоришь, кто будет работать, но ведь можно работать и без
того, чтобы тебе приказывала машина и чтобы за тобой прис-
матривали стерегущие...
- Как странно ты говоришь!..
- Чуна, - прошептал Лик, - я не умею тебе все объяснить.
Мой друг Ун Топи мог бы все разложить по полочкам, но я ду-
маю сейчас совсем о другом...
- О чем же?
- Я хотел бы коснуться своим клювом твоего...
- Это нехорошо, это невежливо, - сказала Чуна и потерлась
клювом о клюв Лика.
Прикосновение было таким же, как и ее имя: горьковатая
нежность нахлынула на него, подхватила, понесла, кружа, как
вечерний ветер...
3
Вер Крут проснулся от завывания утреннего ветра. Он встал
и подошел к окну. Серые клочья тумана, вращаясь, проносились
мимо.
Он снова лег. Он лежал неподвижно. Его охватило ощущение,
что вот-вот он поймет что-то очень важное. Это что-то барах-
талось в глубине его сознания, рвалось на поверхность. Глав-
ное - не вспугнуть мысль. Лежать тихонько и ждать. Набраться
терпения. Вот, вот... На мгновение мысль всплыла, но он не
успел осознать ее, и она, как мелькнувший на крыше опослик,
снова скрылась. Не торопиться, лежать спокойно, ни о чем не
думать. Вот всплыло имя Лика, тут же и Ун Топи... Не думать
о них, не отвлекаться...
И вдруг он засмеялся, вскочил на ноги. Мысль все-таки
выпрыгнула на поверхность сознания, и теперь он крепко дер-
жал ее. И как он только сразу не сообразил этого...
Он с трудом дождался, пока можно было направиться в Совет
Отцов, и помчался к Отцу Гали Пуну.
Отец был сух и неприветлив, он долго молча смотрел на
охотника, потом спросил:
- Что-нибудь удалось установить?
- Пока нет, господин Отец, но я вспомнил одну деталь охо-
ты, которая, я уверен, объясняет многое.
- Что именно?
- Когда охота была уже закончена и пять живых оххров были
на корабле, Ун Топи и Лик Карк вдруг сказали, что выйдут еще
раз на охоту. Ровно через полчаса они вернулись с шестым
оххром...
- Ну, и что же? Если уж везет, могло повезти и еще раз.
- Никак нет, господин Отец. Дело не в везении.
- А в чем же?
- Они знали, куда и зачем идут.
- То есть?
- Я уверен, что вся операция с шестым оххром заняла самое
большее полчаса. Если посчитать, сколько времени ушло на то,
чтобы они надели шлемы, вышли из корабля и вернулись обрат-
но, на сами поиски останется буквально несколько минут. Дру-
гими словами, господин Отец, они не могли отойти от корабля
далее нескольких сот шагов, а все пространство вокруг места
посадки мы прошли не один раз.
- Вы хотите сказать...
- Совершенно верно, господин Отец, - перебил Гали Пуна
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг