Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   А папина неловкая рука на спине: "Как дела, Паша?"
   А странные воспоминания, что выпадают в драгоценный оса-
док на самое дно души?
   Папина племянница выходила замуж. Она была в белом длин-
ном платье, которое стояло на ней колом, как боярский каф-
тан. Лицо ее пылало, и она почему-то не смотрела на белобры-
сого могучего паренька, который очень медленно двигался. Бо-
ялся, наверное, что от неосторожного движения все швы в его
жениховском черном пиджаке разом лопнут.
   Гости произносили разные замысловатые тосты, а потом па-
па, который был в штатском, сказал, что просвистит в честь
новобрачных арию из оперы Глюка.
   Павел видел, как взлетели брови у женщин, как пополз сра-
зу вокруг стола шепоток: отколол номер родственничек, пь-
яный, наверное, а еще полковник, ишь, свистун... У Павла
сжалось сердце. Куда бы спрятаться от мучительного стыда
за отца? Но вот отец засвистел. Он слабо улыбался, и лицо его
было сосредоточенно. И шепоток сразу стих, и в душной ком-
нате лилась прекрасная мелодия, и все сразу поняли, что это
был замечательный подарок. И могучий белобрысый жених
благоговейно замер, глядя на папу, и забыл, наверное, про
пиджачные швы, что вот-вот могли лопнуть.
   А у Павла почему-то набухли в глазах слезы, но их никто
не видел, потому что все хлопали и что-то кричали.
   Разве это глупое воспоминание тоже подвластно реке
времени?
   Он снова ощутил трепет чужих полей, но прикосновение
их было холодно, сухо, печально.
   А ты, Мартыныч? Твое поле? Ага, вот оно. Я зову тебя
"Мартыныч" только по привычке. Теперь я умею отличать вас
всех по полю, это действительно удобнее имени. А может,
нет?
   Оно стало сильнее, твое поле, маленький оххрик, или мне
показалось? Сильнее, сильнее. Спасибо, Мартыныч, спрыгни
смелее с каната, я протянул тебе руку, держись. Черт с ней,
с печалью, как-нибудь управимся. На свете не так много
простых истин, и одна из них - радость помощи. Радость идти
вдвоем. Смелее, Мартыныч, вместе мы посмеемся над вашими
реками времени. Твое поле действительно стало сильнее? Спа-
сибо, Мартыныч, спасибо.


   - Вы получили мое письмо, Павел Аристархов сын? -
спросил Иван Андреевич, садясь в кресло. - Я отправил его
еще вчера с Машкой. Знаете, я ловлю себя на мысли, что уже
практически перестал удивляться таким фразам: "Я послал
его с Машкой". Или: "Сейчас я спрошу у кошки". А вы?
   - Я? А... о чем вы говорите? - Павел попытался сосредо-
точиться.
   В его нынешнем мире, в котором смешалась безбрежная пе-
чаль древней расы, тяжесть поля и теплые, желанные, как ого-
нек в ночи, земные воспоминания, не было места для каких-то
необязательных слов Ивана Андреевича. Они просто не вписыва-
лись в этот мир, словно принадлежали другому измерению.
   - Как - о чем? - обиделся Иван Андреевич и перестал пло-
тоядно умывать руки. - Вы... может быть, нездоровы? Хотя это
чепуха, мы же не можем заболеть здесь. Вы говорите так, буд-
то у вас обширная корреспонденция. Я же склонен полагать,
что вряд ли вы получили здесь хотя бы еще одно послание,
кроме того, что я послал вам с Машкой.
   - Ах да, конечно. Это ваше письмо о Татьяне Владимиров-
не...
   - И что вы думаете по поводу ее художеств?
   - Да ничего не думаю.
   - Как это - не думаете?
   - Да так. Просто не думаю, и все.
   - Простите, Павел Аристархович, - обиженно нахмурился
Иван Андреевич, - я вас решительно отказываюсь понимать. Мы
здесь, на далекой планете, стремимся помочь аборигенам, так
сказать, а наша Татьяна Владимировна позволяет себе черт
знает что! Она же может таким образом скомпрометировать нас!
Я считаю, что она должна была получить нашу... ну, если не
санкцию, не будем применять такие грозные слова, то, по
крайней мере, ей следовало заручиться нашей поддержкой.
   - А почему, собственно говоря, она должна, как вы говори-
те, заручиться нашей поддержкой?
   - Как это - почему? Она же не в вакууме, в конце концов,
действует. Мы же коллектив.
   - Прекрасно. Но мы ведь решили для пользы дела, чтобы
каждый работал со своей группой. Вот она и работает. Почему
она должна спрашивать у вас разрешение, а не вы у нее?
   Вообще-то он, конечно, прав, подумал Иван Андреевич, но
накопившееся недовольство самим собой требовало выхода и
выплеснулось маленьким горячим гейзером обиды на Павла. Вот
оно, новое поколение! Какая смелость! И благородство! Когда
Пухначев пришел в газету желторотым цыпленком, он не разго-
варивал так со своим редактором. Обаятельный молодой чело-
век, сама скромность, помноженная на вежливость. Разрешите,
Иван Андреевич, я попробую фельетончик написать? Пожалуйста,
пиши. Прекрасно обходились, слава богу, и без них, но раз
тебе хочется - пиши. А теперь пожалуйста!
   - Татьяна Владимировна заканчивает строительство нового
преобразователя, - продолжал Павел.
   - Преобразователя? - механически переспросил Иван Андре-
евич и покачал головой.
   Странный, странный человек. Откуда в ней такая непоколе-
бимая уверенность в своей правоте? Только ли простотой ее
можно объяснить такую одержимость?
   - Иван Андреевич, - с какой-то оскорбительной нежностью
сказал Павел, - да поймите же вы, что здесь многие наши зем-
ные мерки неприменимы. Вот вы говорите, что привыкли давать
кошке Машке поручения и совсем этому не удивляетесь, и вмес-
те с тем продолжаете цепляться за все эти "согласовать",
"разрешать" и тому подобную чепуху. Сегодня я спас оххра от
самоубийства. По крайней мере, сегодня он этого не сделал. И
знаете, на что мне пришлось пойти?
   - Ну? - угрюмо спросил Иван Андреевич.
   - Я получил поле.
   - Поле? Это вы серьезно?
   - Вполне.
   - Но мы же все решили, что это слишком большое испытание.
Сами оххры считают, что, если мы приобретем поле, мы не смо-
жем помочь им, потому что станем слишком похожи на них. А
вы... Я просто слов не нахожу!
   - Поразительное у вас, однако, устройство ума! Я говорю
вам, что приобрел поле, одно из самых странных свойств наших
хозяев, а вы, вместо того чтобы броситься меня расспраши-
вать, что это такое, как я себя с ним чувствую, вы вместо
этого тут же начинаете мне выговаривать.
   - Я вижу, нам будет довольно трудно договориться с вами,
- сухо сказал Иван Андреевич. - Тем более, что ваше поле,
насколько я заметил, особой мудрости вам не придало.
   - Ну, что делать! Мудрость ведь вообще понятие довольно
относительное. Мудрость одного часто воспринимается другим
как глупость.
   - Не спорю, не спорю. До свиданья, Павел Аристархович.
   - Счастливого пути.
   Надутый дурак, подумал Павел. Подставить ему подножку по-
лем? Нет, еще грохнется, просто придержу его слегка, - может
быть, он станет чуточку менее напыщенным. Глупость, конечно,
но трудно удержаться. Как мальчишка, каждую секунду вытаски-
вающий из кармана новенький ножичек.
   Он протянул поле к двери, обвил редактора, сжал и слегка
потянул к себе. Иван Андреевич остановился, посмотрел под
ноги, пожал плечами, снова сделал попытку выйти, и снова по-
ле не пустило его.
   - Это вы развлекаетесь? - спросил он.
   Павел вдруг почувствовал, как оскорблен сейчас Иван Анд-
реевич. Зря, зря он так уж резко говорил с ним, даже жесто-
ко. Ведь он, в сущности, добрый человек. Сколько раз прощал
он ему мелкие редакционные его прегрешения. Инициалы перепу-
тал раз у директора совхоза. На всю жизнь запомнил: не Нико-
лай Сергеевич, а Сергей Николаевич Грушин. Другой раз обви-
нил завмага Жагрина в торговле дефицитом из-под прилавка, но
факты не подтвердились. То есть в верности этих фактов никто
не сомневался, и меньше всех, естественно, сам Иван Иванович
Жагрин, но подтверждающих документов не было, и Павел горел
бы синим журналистским пламенем, если бы не Иван Андреевич.
А теперь оскорбил старика и еще играет с ним, как кошка с
мышкой...
   - Простите, Иван Андреевич, - сказал он.
   Но редактор, ничего не ответив, вышел из комнаты.
   Поле придавило Павла с новой силой. Невесомое, оно лежало
на его плечах безмерным грузом, и Павел впервые понял, что
имели в виду оххры, когда говорили о бремени поля. Сухая,
бесплодная печаль исходила от него, теснила грудь.



   6

   - Татьяна Владимировна, - грустно сказал Старик и отвел
глаза, чтобы не встречаться взглядом с Осокиной, - сегодня
еще двое выключили поле...
   Татьяна схватилась рукой за стул. Комната поплыла в сто-
рону, пол встал дыбом. Еще обморока не хватало, мелькнуло в
голове. Она изо всех сил зажмурила глаза. Тупая боль сжимала
грудь. А еще говорили, что здесь нет боли.
   ...Татьяна Владимировна мягким, бескостным кулем рухнула
в кресло. Нисколько не было ей жаль этих безвольных оххри-
ков: хочешь отбросить копыта - твое дело. Себя было жалко,
до слез, до головокружения, до сосущей пустоты в сердце жал-
ко. Одна в этой оранжевой каменистой пустыне под дурацкими
голубыми солнцами, вечно под стражей двух теней, совсем од-
на-одинешенька. За что ж это тебе, Танька, чем прогневила
судьбу?
   - Татьяна Владимировна, - печально сказал Старик, - не
нужно так расстраиваться. Вы прямо на себя не похожи.
   - А что же мне, Старик, радоваться прикажешь? Бьешься,
бьешься с вами - и все без толку! Что, что я вам еще дать
могу? Все слова, что знала, все сказала. Что еще у меня
есть? Обе тени свои отдать - пожалуйста! С удовольствием!
Берите, не жалко. Чего ж ты молчишь? Вы ж мудрые, а уцепи-
лись за бабу с финансовым техникумом. Ну, все, хватит! Как
говорит наш завотделением Чубуков, если человек не хочет
застраховать свою жизнь, значит, он не ценит ее.
   - Простите, Татьяна Владимировна, я вас не совсем понял.
Что вы хотите этим сказать?
   - Что хочу, то и сказала!
   Татьяна и себе не могла бы объяснить, почему вспомнила
Чубукова, поэтому покорный вид Старика еще больше разозлил
ее.
   - Что хочу, то и сказала! И все. Черт с вами со всеми -
выключайте свои поля, гасите свет, закрывайте контору. Как
говорит мой Петя, вольному - воля, а водителю - путевой
лист.
   Петя, Петр Данилыч, как ты там? Машину дали новую или до
сих пор со старой мучаешься? Но только прошу тебя, Петечка,
не приклеивай в новой на приборный щиток картинки с девчон-
ками. Неудобно же, ты ведь женатый человек. А то твой Ко-
вальчук вечно ко мне с подковырочкой: "Да, Татьяна Владими-
ровна, еще у вас одна соперница появилась - глаз не отвесть.
Губки - с ума сойти и в столб врезаться! Волосы - описать
невозможно!
   Знала Татьяна, что дурачится Ковальчук, а все равно испу-
ганно проваливалось в живот сердце. "Это кто ж такая?" - "Из
журнала, - покатывался Ковальчук, - из журнала вырезал югос-
лавского: "Практична жена".
   Вот тебе и практична жена, сиди на Оххре, смотрись в зер-
кальную ладонь и думай, зачем ты здесь и кому нужен твой но-
вый курносый нос. А оххрики пока выключаются и выключаются.
Не оправдала, Татьяна, не сумела. Так крути в голове слова,
эдак, а факт-то остается - не справилась...
   - Татьяна... - позвал Старик, и Татьяна отметила, что
первый раз обратился он к ней без отчества. - Татьяна, я
много думал о вас... Вы необыкновенная женщина, в вас прямо
бьет ключом воля и жажда жизни...
   - Ну уж вы скажете! - сказала Татьяна и пожала плечами,
но сделала это скорее для порядка, потому что в глубине души
была вполне согласна со Стариком.
   - И вот я подумал: вы стремитесь отдать нам все, что у
вас есть. Спасибо, Татьяна. Но слова - это очень мало. Мы
вообще не ценим слов. Слова - это шелуха на губах. Если бы
вы могли поделиться с нами своей душой...
   - Души нет, - твердо сказала Татьяна. - Религия - это
опиум для народа.
   - Душа есть, - покачал головой Старик, - душа - это па-
мять.
   - Не знаю, это все по части нашего Александра Яковлевича.
Это у него все суета сует и томление духа.
   Они замолчали оба, и Татьяна вдруг почувствовала, что
где-то не то в сердце, не то в голове у нее слабо шевельну-
лась неясная мысль. В первый раз шевельнулась она еле замет-
но, потом толкнулась сильнее, как Верка, когда она носила
ее. Беспокойная была девчушка - ужас!
   И вдруг мысль резиновым мячом, отпущенным под водой, пру-
жинно выскочила на поверхность, и странно было, как это она
так долго сидела на дне молча. А мысль была проста: если мо-
жет она поделиться с оххрами только своей душой, а душа -
это память, то, стало быть, надобно попробовать поделиться с
ее оххрами памятью, воспоминаниями.
   А Старик, словно услышал ее радостную мысль, скорбно по-
качал головой и сказал:
   - Ты не понимаешь, Татьяна...
   На "ты" назвал, подумала Татьяна, первый раз...
   - Чего я не понимаю?
   - Вы, земляне, чаще всего думаете категориями слов. Когда
вы говорите "поделиться воспоминаниями", вы имеете в виду
слова, описывающие эти воспоминания. Когда мы говорим "поде-
литься воспоминаниями", мы думаем именно о том, что это зна-
чит: поделиться самими воспоминаниями, памятью, а не слова-
ми.
   - Ну и пожалуйста.
   - Ты не совсем понимаешь...
   - Что ты заладил: "не совсем понимаешь" да "не совсем по-
нимаешь"! По-моему, все понятно.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг