Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Зова и ощутил в себе чувства и голоса всех своих братьев. И, может быть, я
ошибаюсь, но мне почудилось, что братья У стали и моими братьями и они так
же рады моему возвращению, как и я.
   Этой ночью они  показали  мне,  как  отправляется  с  Янтарной  планеты
корабль в космос. Это для отправления было включено Кольцо Большого  Зова.
И улетавшие в безбрежную даль впитывали в себя мысли, голоса, чувства всех
своих братьев, чтобы унести с собой.
   Я не могу описать, как был устроен их корабль. Может быть, мне рано еще
знать это. Но я видел, как он стартовал. Пять братьев улетали с планеты  в
космос. Они стояли возле корабля, и, казалось, планета гудела  от  мощного
радостного и одновременно печального прибоя Кольца Большого Зова.
   Кроме пяти улетавших, у корабля в торжественной недвижимости стоял  еще
один брат. И я знал, что он избран Освобождающим от тела. Пятеро улетавших
медленно взмыли ввысь, и я знал, что  они  хотят  проститься  с  янтарными
холмами. Они скользнули над ними и плавно опустились на  то  же  место,  с
которого поднялись.
   И тогда Освобождающий подошел  к  первому  космонавту.  И  тот  лег  на
янтарную землю. И Освобождающий нагнулся над ним и вынул из головы  матово
блеснувший кубик. Такой, какой я видел  при  церемонии  Завершения  Узора.
Затем лег на землю  второй,  третий.  И  у  всех  улетавших  Освобождающий
доставал мозг. Он вошел в корабль и один за другим вставил пять кубиков  в
специальные ниши. И над каждой нишей вспыхнула красная точка.
   И в прибое Кольца Большого Зова я  ощутил  то,  что  ощущал  каждый  из
улетавших. Они стали частью корабля. Они стали  его  мозгом.  Они  ощущали
тяжкое напряжение металла, когда корабль устремил свой острый нос в  зенит
охристого неба. Они ощущали упругую сжатость  энергии,  рвавшейся  наружу.
Они ощущали, как эта энергия давит на них, ибо они ощущали себя и силовыми
полями, сдерживавшими напор энергии. Они  чувствовали,  как  молниеносными
змейками проносились  в  них  сигналы  по  тысячам  цепей,  ибо  они  были
одновременно и сигналами и цепями. И  при  этом  они  чувствовали  себя  и
братьями своих братьев, и в них, невыразимо прекрасный и  грустный,  гудел
прибой Кольца Большого Зова.
   Янтарная планета провожала своих братьев.  Гул  прибоя  усилился,  и  я
вместе со всеми ощутил, как напрягся  корабль.  Мгновение  -  и  он  взмыл
вверх.
   Провал. Ничего. Пустота. Тьма. И из невероятной пустоты ко мне  тянется
серебряная паутинка. И связывает меня  с  пустотой.  Я  вместе  со  своими
братьями.  Я  вижу  черный  бархат  космического  пространства,   расшитый
серебром звезд. Одна из звезд особенно ярка и велика. Ей далеко до  нашего
Солнца. И тут, во сне, я осознаю, что это и есть  наше  Солнце.  Просто  я
вижу его не с Земли, а с большего расстояния. Потому что корабль - это  та
одиннадцатая точка на графиках моих сновидений, которая то появлялась,  то
исчезала. Наверное, если посмотреть хорошенько, я увижу  Землю.  Но  я  не
увидел ее, потому что проснулся.
   И вот я лежу в темной комнате в далеком Лейквью, и  радость  рвется  из
меня наружу, словно впрыснута в меня под давлением. Она распирает меня.  Я
чувствую, что улыбаюсь в темноте. Слезы давно высохли, да и слезы были  не
жгучими слезами горя, а  теплой  влагой,  которая  появляется  от  избытка
чувств.
   Нет, если я сейчас же не  разбужу  Павла  Дмитриевича,  он  никогда  не
простит мне этого. Впрочем, это вопрос чисто академический, прощать  будет
некого. Если я не поделюсь сейчас же с ним, радость разорвет меня.
   Я опускаю ноги на пол и тихонько бреду в соседнюю спальню.  Замираю  на
мгновение.  Павел  Дмитриевич  медленно  втягивает  воздух  через  нос,  а
выпускает через рот, издавая при этом звук "тс-с-с",  словно  просит  быть
потише.
   - Павел Дмитриевич, - шепчу я, - Павел Дмитриевич...
   - А... - хриплым спросонья голосом бормочет он.
   - Это я, Юра.
   - Что случилось?
   Он щелкает выключателем. В ярком свете настольной лампы  он  щурится  и
недоумевающе смотрит на меня. Теперь я вижу, как он немолод.  Под  глазами
набрякли морщинистые мешки, из-под  расстегнутой  пижамы  видны  на  груди
совсем белые волосы. Мне хочется обнять его,  отдать  ему  половину  своих
сил, своих лет, своих волос и гладкой кожи.
   - Ничего, Павел  Дмитриевич,  -  говорю  я  как  можно  спокойнее,  но,
наверное, что-то выдает меня, потому что старик вдруг  откидывает  одеяло,
вскакивает и хватает меня за плечи:
   - Юра, это правда?
   - Правда.
   Старик опускается на кровать. Он шмыгает носом  и  вытирает  его  полой
пижамы. До глаз, которые подозрительно блестят в свете  лампы,  дотянуться
он не может.
   - Рассказывай.
   И я рассказываю. Я рассказываю стоя. Как  на  экзамене.  Я  то  и  дело
замолкаю. Я не могу найти нужные слова. Но старик не  подгоняет  меня.  Он
внимательно смотрит на меня и кивает каждый раз, когда  я  наконец  что-то
выдавливаю из себя. Такое выражение лица я видел у мамаш  первоклассников,
когда те на  каком-нибудь  вечере  декламируют  нелепые  стишки  дрожащими
деревянными голосками.
   Я рассказывал, наверное, не меньше часа,  а  потом  мы  оба  заснули  и
проспали до девяти часов и еле успели к завтраку к профессору Хамберту.
   - Хью, - завопил с порога Павел Дмитриевич, - они вернулись!
   - Кто? - вздрогнул профессор Хамберт.
   А его супруга крикнула из кухни:
   - Кого еще ухлопали?
   - Никого, Марта, Юрий Михайлович видел Янтарную планету.
   Марта вылетела из кухни, словно выброшенная пращой. В одной руке у  нее
был стакан воды, на ладони другой лежали две таблетки.
   - Немедленно прими! - рявкнула она  строевым  голосом.  -  Тебе  вредно
волноваться.
   Старик хотел было что-то возразить,  но  лишь  слабо  покачал  головой,
покорно открыл рот, и Марта ловко вбросила в него таблетки.
   - Это правда, Пол? - спросил профессор Хамберт.
   - Правда.
   - Вы не представляете, что это значит для меня. Я уже совсем  отчаялся.
Сначала Лина Каррадос, потом мисс Басс.  Первая  радость  за  долгие  дни.
Спасибо вам, мистер Чернов.
   - Я не заслужил вашей благодарности.
   - Хью, никаких эмоций! - возбужденно выкрикнула Марта.
   Она металась из кухни в комнату и обратно,  и  мне  казалось,  что  она
может вывести из себя даже камень.
   - Марта, о чем ты говоришь? - спросил профессор.
   - Я знаю, о чем говорю. В отличие от  тебя  я  всегда  знаю,  о  чем  я
говорю. Мы утрем теперь нос и Лернеру и  Бьюглу.  И  этому  юному  негодяю
Медине. Всем, кто уже собирался вцепиться тебе в бока...
   - Марта...
   - Не затыкай мне рот! Я лучше тебя знаю, кто вцепляется  тебе  в  бока.
Ты, может быть, этого не чувствуешь, а я чувствую. Я лучше  тебя  чувствую
то, что ты должен чувствовать. Ты еще можешь не  знать,  например,  что  у
тебя колет в сердце, а я уже бегу с кардиэйдом. И не спорь со мной. Ты  не
даешь мне сказать ни слова!.
   Когда супруга профессора остановилась  на  мгновение,  чтобы  перевести
дух, он успел сказать нам, что сейчас же соберет всех  сотрудников  и  что
ночью меня будут измерять и обследовать всеми доступными способами.
   - Отдохните, развлекитесь, съездите сегодня в Шервуд, а то Лейквью стал
слишком печальным местом, - посоветовала мне миссис Хамберт.
   Идея была неплохой. Я согласился. Миссис Хамберт через минуту  сообщила
мне, что после совещания меня повезет в Шервуд мистер Лернер.
   Павел Дмитриевич остался у профессора, а я  вернулся  в  наш  домик.  И
сразу же, не успел я переступить порог, зазвонил телефон. Лейтенант  Милич
просил разрешения зайти ко мне.
   - Мистер Чернов, - сказал  он,  появившись  через  несколько  минут  на
пороге, - вы можете уделить мне четверть часа?
   - Разумеется, - сказал я и проверил мысленно, не нарушил ли я ненароком
шервудские законы.
   Я и дома, когда разговариваю с милиционером, каждый раз ловлю  себя  на
мысли, что начинаю подозревать сам себя. Но,  конечно,  речь  шла  о  двух
убийствах, о которых я уже знал. Они до сих пор никак  не  входили  в  мое
сознание, не превращались в реальность. Лина Каррадос  была  человеком,  с
которым я был связан таинственной нитью. Но  ее  смерть  я  воспринимал  в
первую очередь как разрыв этой нити. Валерию Басс я видел  несколько  раз.
Женщина с ищущими глазами, назвал я ее про себя.
   Лейтенант говорил четко и коротко. Сначала он сообщил мне факты,  потом
выводы. В логичности им отказать было  трудно,  хотя  порой  мне  начинало
казаться,  что  я  лежу  на  тахте   в   нашей   двухкомнатной   крохотной
кооперативной квартире и читаю затрепанный томик "Зарубежного детектива".
   Гм, интересный план, подумал я, когда лейтенант рассказал о придуманной
им ловушке, но тут же представил себе лицо Павла Дмитриевича.
   - Я понимаю сложности, о которых вы думаете, - сказал лейтенант, словно
прочитав мои мысли. - Советское посольство, согласования, разрешения и так
далее. Да и мое начальство поджарило бы меня на медленном огне, если бы  я
рисковал вашей жизнью. Вы не поедете со мной.
   - То есть? - спросил я с некоторым разочарованием. Это был единственный
шанс в жизни ехать в пуленепробиваемой машине, поскольку мой  "Москвич"  к
этой категории явно не подходит.
   - Вы только разыграете спектакль, о котором я  говорил.  Вы  сядете  со
мной в машину, и мы выедем отсюда. Как  только  мы  немножко  отъедем,  вы
пересядете в другую машину, которая будет ждать в лесу, а ко мне в  машину
сядет человек, одетый, как вы. Если план удастся,  стреляющие  не  заметят
подмены: когда стреляешь по двигающемуся автомобилю, на лица не смотришь.
   Я согласился с лейтенантом,  сказав,  что  сам  лично  еще  никогда  по
движущимся машинам не стрелял, равно как, впрочем,  и  по  неподвижным.  Я
также сказал, что  не  вижу  в  принципе  никаких  затруднений  при  таком
варианте,  но  предпочел  бы  все-таки,  чтобы   лейтенант   поговорил   с
профессором Петелиным.
   Если лейтенант и был  разочарован,  он  ловко  скрыл  разочарование  за
улыбкой. Я  тоже  улыбнулся  ему,  и  он  вдруг  совсем  как-то  по-нашему
подмигнул мне. Прежде чем  я  сообразил,  что  делаю,  я  в  свою  очередь
подмигнул ему, чем, надо думать,  создал  дипломатический  прецедент,  ибо
советские   граждане   безусловно   не   должны   подмигивать   зарубежным
полицейским. Те могут это неправильно понять.
   Симпатичный человек. Если бы  он  перевелся  из  Шервуда  в  московскую
милицию, я бы, наверное, подружился с ним.
   Я вытянулся на диване. Я чувствовал себя  эдаким  Чичиковым.  В  голове
была   легкость   необыкновенная.   Сложнейшая   комбинация   для   поимки
религиозного фанатика-убийцы? Пожалуйста. Мне казалось, что  я  всю  жизнь
только и  занимался,  что  погоней  за  религиозными  фанатиками.  Поймать
фанатика? Извольте. Сколько прикажете? Завернуть?
   Галя, Галя, если бы она  могла  сейчас  включиться  в  мои  мысли,  как
включаются на Янтарной планете, представляю, как бы она всполошилась.  "Вы
знаете, что мой Юрка надумал там, в Шервуде? Преступников ловить, вот что.
Дома мыши поймать не может, а там - преступников.  Первый  раз  выехал  за
рубеж - и нате!"
   Всю  дорогу  до  Шервуда  профессор  Лернер  вел  со  мной  бесконечную
философскую  беседу.  Одну  половину  беседы  я  не  понимал   из-за   его
произношения, вторую - из-за того,  что  думал  о  Галиных  заказах  и  не
слушал. Пришлось поэтому все время кивать головой в  знак  согласия,  чем,
наверное, я немало удивлял старика. Во  всяком  случае,  его  и  без  того
всклокоченные волосы стали теперь окончательно дыбом.
   Мы поставили машину на платной стоянке и  договорились  встретиться  на
ней через полтора часа. Профессор предлагал  свои  услуги,  но  я  вежливо
отказался от них. Как гид по магазинам и товаровед он не  вызывал  у  меня
особого доверия. Другое дело, если бы речь шла о философских диспутах...
   Я неторопливо шел по неширокой торговой улице. Я даже не шел, а  лениво
дрейфовал вместе с толпой. Иногда боковые течения заносили меня в магазины
и, плавно покружив, выносили обратно на улицу.
   Не спеши с покупками, учили меня, оглянись, сравни цены. Я и не спешил.
Я прислушивался к обрывкам фраз, которые долетали до меня,  присматривался
к лицам, останавливался у витрин. Мысли мои были  такими  же  бесцельными,
как мой дрейф в  людском  потоке.  То  я  вспоминал  школу,  то  почему-то
перескакивал на Нину Сергеевну, то жалел, что рядом со мной нет  ни  Ильи,
ни Васи. Я бы сказал Илье: "Ты понимаешь, Илья, что мы с тобой  гуляем  по
Шервуду? Что это не  "Клуб  кинопутешествий",  а  самый  что  ни  на  есть
разнастоящий Шервуд? Что вон ту дебелую даму с усиками, рачьими глазами  и
гигантской сумкой выдумать нельзя - она слишком уродлива для фантазий. Она
годится только для реальности". - "Поздравляю тебя, - закричал бы Илья,  -
для олигофрена ты делаешь успехи! Ты уже начинаешь отдавать себе  отчет  в
окружающей обстановке. Ты даже начинаешь понимать, где ты".
   Нет, положительно, будь на то моя  воля,  я  бы  формировал  туристские
группы исключительно на основе дружеских отношений между их участниками.
   Меня снова занесло в магазин, и вдруг я увидел Тот Костюм. Тот  Костюм,
который не раз описывала мне Галя. Темно-коричневая, почти  черная  замша.
Куртка и брюки. Мне показалось, что я услышал рядом с  собой  возбужденное
Галино дыхание. Я представил себе ее в этом костюме. "Что вам угодно, Юрий
Михайлович? - спрашивает она меня надменно,  глядя  на  свое  отражение  в
зеркале. - Что вы, позвольте узнать, вообще делаете здесь? Ах,  вы  пришли
домой? Неужели вы не понимаете, что наши прежние отношения уже невозможны.
В этом костюме..."
   Но цена! Я трижды перевел цену в рубли и обратно всеми  известными  мне
четырьмя действиями арифметики и молча застонал. Всех моих командировочных
еле-еле хватало на замшевое чудо, а представить себя говорящим Илье, Васе,
его  Валентине,  Нине  Сергеевне,  Борису  Константиновичу  что-то   очень
печальное о разгуле  инфляции  в  Шервуде  и  невозможности  для  простого
советского человека купить даже скромный сувенирчик мне было трудно.
   Я вздохнул. Конечно, следовало забыть о темно-коричневой замше. Без нее
моя семейная жизнь не подвергалась бы такой угрозе. Но и не купив  костюм,
я совершал предательство по отношению к Люше. Не первое, увы!
   Я снялся с якоря у прилавка и, то и дело оглядываясь, поплыл к  выходу.
Полтора часа были на исходе, пора  было  идти  к  машине  и  снова  кивать
профессору, ничего не понимая в его пулеметном треске.



13

   Я вышел на улицу. Шел мокрый,  густой  снег.  Сразу  стало  темно.  Мне
казалось, что всю свою сознательную жизнь я провел осенью. И  в  Москве  и
здесь - бесконечная слякоть, сырой, промозглый ветер, скупое на свет небо.
И желание определенности: пусть лето, пусть зима - но что-то определенное.
   Внезапно меня с двух сторон взяли под руки, и я оказался зажатым  между
двумя здоровенными мужчинами, отлитыми из чугуна.
   - Мистер Чернов, - услышал я тихий, но многозначительный  шепот,  -  не
пытайтесь вырваться.
   Одновременно я почувствовал, как в бок  мне  уперлось  что-то  твердое.
Чугунные дяди  властно  и  плавно  потянули  меня  к  машине,  стоявшей  у
тротуара. Дверца распахнулась и, прежде чем я понял, что происходит, я уже
был в машине, на  заднем  сиденье,  спрессованный  с  двух  сторон  своими
металлическими похитителями.
   Я не успел даже испугаться. Это было, строго говоря, не очень  страшно.
Все тот же затрепанный томик "Зарубежного детектива". Это могло  произойти
с Питерами, Пьерами, Петро и  даже  Педро,  но  не  с  Юрием  Михайловичем
Черновым, рядовым учителем английского языка рядовой московской школы. Мне
могли сократить или увеличить нагрузку, составить хорошее  расписание  или
набить его неудобными для меня "окнами", меня могли ругать за  профсоюзную
задолженность. Это пожалуйста. Но меня не могли похитить  средь  бела  дня
два чугунных человека, уперев мне в бок пистолет. Его ствол давил на  меня
через два слоя ткани, через чужой карман  и  мою  куртку,  и  все  же  его
прикосновение было неуютно, смею вас  уверить.  Я  сразу  понял,  что  это
пистолет. Я слишком много прочел детективов, чтобы не понять, что означает
это прикосновение. И тем не менее, повторяю, я не боялся. Вернее,  боялся,
но не очень. В ситуации не было  ничего  привычного,  а  для  того,  чтобы
по-настоящему  испугаться,  нужно,  наверное,  хорошо  знать,   что   тебе
угрожает.
   Возможно, мне нужно было попытаться вырваться из металлических объятий,
когда они подошли ко мне на улице. Возможно. Но я, честно говоря, не успел

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг