- Потому что ты и автомобиль противопоказаны друг другу.
- Глупости! Вон Ира, она такая теха, и то прекрасно научилась ездить.
Что я, хуже ее?
- О нет! - закричал я. - Нет, нет и нет! Нисколько не хуже. У тебя даже
красивее уши. Разница только в том, что она умеет водить машину, а когда
тебе выдавали права, работники ГАИ отворачивались и краснели от стыда.
- Хорошо, - ледяным тоном сказала Галя, - посмотрим, у кого красивее
уши и кто в конце концов будет краснеть от стыда.
Поехали мы, разумеется, на машине. Когда "Москвич" простудно кашлял и
чихал, не желая заводиться, я вспомнил о полете над янтарными холмами. Что
делать, разные уровни техники.
Галя злорадно спросила, не подтолкнуть ли ей машину, и я вздохнул. Мне
так хотелось напомнить ей тот день, когда она, сияя, показала мне
новенькие права.
- Пошли, я продемонстрирую тебе, как я езжу, - снисходительно сказала
она, и мы спустились во двор.
Она действительно лихо сделала круг, снова въехала во двор, аккуратно
подъехала к нашей обычной стоянке против стены и нажала вместо тормоза на
педаль газа. Три дня после этого я искал новую фару и выправлял крыло, а
Галя готовила на обед изысканные блюда и называла меня "милый".
Мы, конечно, опоздали. И, конечно, никто не хотел и слушать, что я за
рулем и что сейчас проходит очередной месячник безопасности движения и
инспекторы, словно коршуны, бросаются на несчастных выпивших водителей.
Мне это, как я уже сказал, не впервой, и я ловко подменил большую рюмку
с водкой такой же рюмкой с минеральной водой. К счастью, рюмки были
темно-синие, и пузырьки были незаметны.
Было шумно, накурено и, наверное, весело, потому что все громко
смеялись, и я смеялся вместе со всеми, а может быть, даже громче всех. Над
чем я смеялся, я не знаю, потому что снова вспоминал У, ни с чем не
сравнимое чувство растворения, когда он смотрел в желтое небо на длинные,
похожие на стрелы облака и в его сознании с легким шуршанием прибоя
роились мысли его братьев. Он был ими, а они были им. И сознание его было
огромным и гулким, словно величественный храм, наполненный легким
шуршанием прибоя. И храм этот не был холоден и пустынен. Он был полон
теплой радостью, похожей на ту, что я испытывал, просыпаясь два утра
подряд. Только во сто крат сильнее и острее. И я, вспоминая мироощущение
У, снова испытал легкий укол светлой грусти.
- Юрка, старик, ты чего задумался? - наклонился ко мне хозяин дома, мой
старинный друг Вася Жигалин.
Человек он обстоятельный, целеустремленный, волевой, поэтому если уж
решал выпить, то делал это со свойственной ему энергией.
- Господь с тобой, Вась! Разве я могу думать? Это вы, журналисты,
должны думать.
- Э-э, не-ет, - погрозил мне пальцем Вася, - ты, старик, меня не
проведешь. По глазам вижу, что задумался. Ты когда задумаешься, у тебя
глаза пустеют. - Он поцеловал меня в ухо громко и сочно. - Не об-бижайся,
старик. Ты же знаешь, я тебя люблю, потому что ты блаженный. Понял?
Бла-женный.
- В каком же смысле?
- А в таком. Ты - учитель и нисколько от этого не страдаешь. Не грызет
тебя, черт побери, червь тщеславия. А? Грызет или не грызет? Толь-ко как
на духу! Понял? Друг я тебе или не друг? Раскрой душу другу и закрой ее за
ним. Понял?
- Понял, Вась.
- Ну, вот и прекрасно. Давай, старичок, выпьем за кротких и тихих.
- А может, Вась, хватит тебе, а? Вон Валька на нас аспидом смотрит.
Тебе ничего, побьет тебя, и все, а мне каково? Ты-то привычный, тебя Валя
все время бьет...
Вася посмотрел на меня с пьяной сосредоточенностью и вдруг всхлипнул:
- Бьет, Юрочка, не то слово. Истязает. Мучает. Все думают, что она меня
лю-бит... - Вася замолчал, закрыл глаза, но, отдохнув, продолжал: - А она
меня те-те... ро-ррризирует. Понял? Садистка. Савонарола. Выпьем за мою
Савонаролочку...
- Вась, может, правда хватит?
Неожиданно Вася совсем осмысленно подмигнул мне:
- Я же на семь девятых валяю дурака. Хочешь, по половице пройду?
- У тебя половиц нет.
- Таблицу умножения продекламирую.
- Ты ее и трезвый нетвердо знаешь. У тебя же по арифметике выше тройки
сроду отметки не было.
Вася вдруг рассмеялся и совсем трезвым голосом сказал:
- Ты думаешь, я не видел, что ты минеральную воду вместо водки пил?
- Неужели видел? Ах, какой ужас! Как же я снова посмотрю в твои пьяные
глаза?
- Перестань издеваться над близким другом, не развивай в себе
жестокость. Лучше будь блаженным, понял? Тебе юродивость идет. К лицу она
тебе. Понял?
- Так точно, господин вахмистр! - выкрикнул я, забыв на мгновение, что
я разоблачен.
- А это уже нехорошо, - вдруг всхлипнул Вася, - быть трезвым и
притворяться пьяным - это аморально, безнравственно и вообще дурно. Делай,
как я. Я пьян немножко, а притворяюсь трезвым. Это по-мужски. Но ты ведь,
собака, так мне и не сказал, о чем думаешь. Ты вот и сейчас со мной
разговариваешь, а сам где-то витаешь...
Слегка выпив, Вася всегда становится необычайно проницателен. Попал он
в точку и теперь. Как раз в этот момент я пытался воспроизвести мелодию,
которую создавали на Янтарной планете плавные, округлые холмы, когда У
пролетал над ними. Нет, мелодия была слишком сложна, чтобы я мог ее
вспомнить. Я помнил лишь ощущение бесконечной гармонии, мудрой и
успокаивающей, вечной и прекрасной.
Как, как я мог рассказать кому-нибудь об этом? Где найти слова, которые
хоть как-то могли бы передать то, что ими передать невозможно? И вместе с
тем Янтарная планета переполняла меня. Я был словно накачан этими двумя
сновидениями, и они так и рвались из меня.
- Вась, - сказал я, - ты можешь хоть минутку помолчать?
- А для чего? Раз я болтаю - значит, я существую. Это еще древние
говорили.
- Честно.
- Честно, могу. Слушаю тебя. Но будь краток, ибо сказано в писании:
краткость - сестра таланта.
Как, как пробить мне эти защитные поля, которые окружают людей? Они все
словно в кольчугах и шлемах. Они неуязвимы. До них невозможно добраться.
Как до начальника ЖЭКа. Как рассказать начальнику ЖЭКа о Янтарной планете?
Конечно, конечно, в сотый раз говорил я себе, взрослый культурный
человек не должен приставать к близким в конце XX века с россказнями о
снах. Кого интересуют сны учителя английского языка Юрия Михайловича
Чернова? И что за самомнение думать, что они кого-то вообще могут
заинтересовать?
Умом, повторяю, я все это понимал самым наипрекраснейшим образом, но
яркость, красота и необычность снов делали их в моем представлении
сокровищами, которые просто грех было бы замуровать в моей черепной
коробке. Разные есть люди. Одни могут смотреть футбол или хоккей в
одиночку, другие - нет. Я отношусь к числу последних. Когда предстоит
интересный матч, я иду к Васе, к Илье, к кому-нибудь из знакомых, лишь бы
можно было радоваться или огорчаться вместе с кем-то. "У тебя психология
дикаря, - подшучивала Галя, - ты не дорос до телевизионной эры". Сама она
обожает спортивные передачи и любит смотреть их в одиночку.
Я посмотрел на своего друга:
- Вася, если я буду смешон, скажи мне об этом.
- Старик, ты никогда не был смешон, ибо ты никогда не тщился выскочить
из собственной шкуры, чем мно-о-гие страдают. Ты не представляешь, сколько
шкур от этого лопается. Ну, давай, Юраня, выкладывай. Мои уши в твоем
распоряжении.
- Ты только не смейся.
- Да ты что, стихи, что ли, свои первые читать будешь? Чего ты
стесняешься?
- Вась, мне снятся странные сны. Вот уже две ночи подряд мне снится
какая-то планета, которую я называю Янтарной...
- Прости, старик... Валь! - крикнул он своей жене. - Юраня тут все
ноет, что выпить нечего! Принеси, дитя, заветную бутылочку из
холодильника.
- Да вы что, сдурели, алкаши? - спросила басом Валя. - Перед вами почти
полная бутылка.
- Гм, а Юраня утверждает, что это минеральная вода. Так ты думаешь, он
ошибается? Поди к нам, дитя, поцелуй своего папочку.
Валентина сантиметров на пять выше Васи и килограммов на десять
тяжелее. От одного ее взгляда мужчины цепенеют, а шоферы такси становятся
вежливыми.
- Прости, старик, ты мне что-то начал про янтарь рассказывать.
Янтарь... Окаменевшие слезы деревьев. Какова пошлость! А? Верно, здорово?
Кончилось тем, что я все-таки сдался и выпил рюмку. За руль сел я, но
взял с Гали клятву, что, если нас остановят, мы быстро поменяемся местами
и права предъявит она.
Никто нас в два часа ночи не остановил, и мы благополучно добрались
домой.
3
Я продолжал жить в двух мирах. Днем я ходил на работу, встречал у
аптеки Вечного Встречного (теперь мы здоровались, как самые близкие
друзья), вызывал к доске, ставил отметки, разговаривал с Галей. Одним
словом, был Юрием Михайловичем Черновым, учителем английского языка.
По ночам я оказывался на Янтарной планете. Каждый следующий сон что-то
добавлял к предыдущим.
С каждым прошедшим днем я все более привыкал к нелепой, на первый
взгляд, мысли, что Янтарная планета вовсе не порождение моих ночных
фантазий. Она жила своей жизнью, и я медленно, шажок за шажком, знакомился
с народом У, таким странным и не похожим на нас. Не понимая, недоумевая,
не веря, но знакомился.
Нет, нет, не думайте, что я полностью утратил самоконтроль и
превратился в некоего наркомана, для которого единственная реальность -
мир его фантасмагорий. Я полностью осознавал все. Единственное, повторяю,
с чем я никак не мог согласиться, - это то, что мои сны были просто снами.
Не могло этого быть. Ни с какой точки зрения. Сны не могут тянуться один
за другим, в строгой последовательности. Они не могут стыковаться один с
другим столь строго. Они не могут быть так логичны, пусть
фантастическо-логичны, но логичны. Мой спящий мозг не мог воссоздавать
ночь за ночью картины жизни неведомой планеты. Я понимал, что другим это
утверждение могло показаться далеко не бесспорным, но я-то знал. Я знал, я
чувствовал, я был уверен, что мои путешествия на Янтарную планету не могли
быть просто снами. Если бы вы парили вместе со мной над поющими холмами
или я мог бы по-настоящему рассказать вам о полете, вы бы поняли меня.
Но что тогда? Тогда оставалось два варианта. Или я сошел с ума и все,
что мне кажется, - плод моей заболевшей психики, или... Даже сейчас,
спустя много времени после всего, что случилось, я поражаюсь, как я нашел
в себе интеллектуальное мужество прийти к еще одной возможности. Поверьте,
я не хвастаюсь. Всю свою сознательную жизнь я относился к себе достаточно
скептически. Я никогда не был особенно умен, храбр, предприимчив. И знал
это. Я легко смирялся с тем, что посылала мне судьба. И когда Галя
упрекала меня в том, что я не борец, я вынужден был со вздохом соглашаться
с ней. Я действительно не борец.
Казалось бы, легче всего мне было решить, что Янтарная планета - своего
рода заболевание. Для более или менее рационально мыслящего ума такой
вариант представлялся бы наиболее правдоподобным. Но я был уверен в
другом. Я был уверен, что каким-то образом принимаю информацию, посылаемую
У и его народом.
Представим себе, рассуждал я, стараясь оставаться спокойным, что
какой-нибудь владелец телевизора где-нибудь, скажем под Курском, вдруг
видит на экране своего "Рубина" или "Темпа" передачу из Рима. Или из
Хельсинки. А перевода почему-то нет. Он - к соседям:
"Марь Иванна, что-то вчера вечером футбол передавали из Рима, а
перевода не было. И не поймешь, кто играл".
"Да ты что, - говорит соседка, - какой футбол? Какой Рим? Восемнадцатая
серия была этого... ну, как его... Ну, сам знаешь... И "Артлото". Ты что
же, меня разыгрываешь?"
"Да нет... - тянет он. - Нет..."
Больше никто передачи из Рима не видел. Телевизионный приемник, как
известно, принимает передачи только в пределах прямой видимости
телепередатчика. А Курск, как известно из учебников географии и
повседневного опыта, в пределах прямой видимости из Рима не пребывает.
Что же должен подумать владелец злосчастного "Рубина"? Или что он
рехнулся, или что в результате каких-то неясных ему обстоятельств его
приемник вдруг начал принимать передачи римского телевидения. Тем более,
что редко, очень редко, но подобные случаи наблюдались.
Со мной дело обстояло приблизительно так же. С той только разницей, что
Янтарная планета - не Рим, голова моя - не "Рубин" и ничего похожего,
насколько мне известно, никогда ни с кем не случалось.
Вечером я решил поговорить с Галей. На этот раз она слушала меня, не
перебивая. Когда я кончил, она обняла меня и потерлась носом о мою щеку.
- Ты колюч, - сказала она, - но все равно я тебя люблю.
Обычно, когда Галя обнимает меня, я чувствую себя большим
двадцатипятилетним котенком, которому хочется мурлыкать и прогибаться под
прикосновением ласковой и знакомой руки. Но сегодня я был насторожен, как
зверь. Невольно я присматривался, стараясь понять, что она думает на самом
деле.
Подозрительность - самовозбуждающееся состояние. Стоит сделать первый
шаг в этом направлении, как второй окажется легче. Мне уже казалось, что
Галин нос холоден и фальшив, что голос ее неискренен, что она
разговаривает со мной, как с больным.
- Все будет хорошо, - сказала Галя, - тебе нужно просто отдохнуть.
Может быть, поговорить в школе и тебя отпустят на недельку? В конце
концов, ты подменял Раечку, когда она выходила замуж... Съездишь на
недельку в Заветы Ильича к тете Нюре, побродишь, подышишь чистым воздухом
и приедешь совсем здоровым.
- Здоровым. Значит, сейчас я болен?
- Я не говорю, что ты болен, но...
- Я тебя понимаю. Я тебя прекрасно понимаю. Если бы ты рассказала мне,
что видишь сны, идущие к тебе из космоса, я бы наверняка тоже отправил
тебя к тете Нюре. Тетка - женщина земная, сны видит, наверное, сугубо
реалистические, скорее всего поселкового масштаба...
- Ты напрасно сердишься. Я ведь желаю тебе только добра.
- Я не сержусь, Люш. Клянусь! Если ты заметила, у меня с начала
янтарных снов стало прекрасное настроение. Но скажи, неужели ты не
допускаешь, что я могу оказаться прав? А вдруг? А вдруг в привычных буднях
мелькает лучик необычного? А ты его - к тете Нюре, на свежий воздух.
Галя вздохнула, и на лице ее вдруг появилась утренняя суровая
неприступность.
- Ну хорошо, - сказала она, - допустим на минуточку, что я верю тебе.
Даже не верю, это не то слово, - просто ты убедил меня. Ты, Юра Чернов,
Юрий Михайлович Чернов, учитель английского языка в школе, - в Галином
голосе появился легчайший сарказм, - оказался тем избранником, которого
нашли твои космические друзья. Допустим. И что тогда? Ты обожаешь в
разговоре представлять, что было бы, если бы... Один раз и я попытаюсь это
сделать. Ты придешь... ну, допустим, в Академию наук и скажешь: "Здрасте,
я учитель английского языка Юрий Михайлович Чернов. Я, знаете, принимаю
сигналы из космоса. Во сне". Ты вот пожимаешь плечами. Может быть, тебе
безразлично, что о тебе думают окружающие, а я не хочу, чтобы моего мужа
считали психом. Ты меня понимаешь?
Галины щеки раскраснелись, глаза блестели. Я взглянул на ее руки. Они
были сжаты в кулаки. Она была готова к бою. За здравый смысл, за меня, за
то, чтобы никто за моей спиной не стучал пальцем по лбу.
- Ты молчишь, - продолжала Галя. - Да и что ты можешь мне возразить?
Ничего. Тебе всегда легко выбрать вариант, при котором ничего не нужно
делать. Чтобы все устроилось само собой, а ты бы лежал на тахте сложа
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг