- Мы же договорились, молодой человек! - сердито сказал Павел
Дмитриевич.
- Да, да, конечно, - поспешно согласился Никита Алексеевич, но сигареты
не убрал и даже вытащил из пачки сигарету, выбив ее элегантным щелчком. -
Киферс. Банк Киферс. Средний провинциальный банк в Шервуде. Капитал на
первое января прошлого года составлял двести двенадцать миллионов. Сорок
два отделения. Президент Джеймс Перси Аллейн.
- Шервуд? - переспросил Павел Дмитриевич.
- Шервуд, - кивнул Никита Алексеевич. - Вы разрешите?
- Что?
- Курить?
- А, конечно... А вы в этом уверены?
На пухлом лице эксперта промелькнула едва заметная улыбка
превосходства.
- Вполне.
- В слове "Киферс" шесть букв, а не семь... Хотя, может быть, после
"кей" идут две буквы, "дабл и"?
- Совершенно верно.
Павел Дмитриевич взлетел со своего места, пожал руку эксперту и
выпроводил его из комнаты.
- А знаете, Юрий Михайлович, я даже рад, что ваша мисс Каррадос живет в
Шервуде. Там есть коллега, с которым у меня недурные отношения. Я был у
него дважды. В прошлом году он приезжал в Москву. Старик чудаковат, но
честен и услужлив. Гм... Конечно, просьба моя должна будет показаться ему
безумной. Узнать, не проводят ли в Шервуде эксперименты с некой мисс
Каррадос по установлению контактов с внеземной цивилизацией. Гм!.. Но, с
другой стороны, если действительно такие эксперименты проводят, без него
не обойтись. Он такой...
- А если мисс Каррадос действительно существует, но никаких опытов
никто с ней не проводит? - спросил я испуганно. Я поймал себя на том, что
уже начинаю волноваться за судьбу мисс Каррадос.
- Тогда старик Хамберт ответит мне, что я рехнулся.
- А сколько лет вашему Хамберту?
- Он всем говорит, что семьдесят четыре, но, по-моему, ему сильно за
восемьдесят. Сильно. Сумасшедший старик, но дело с ним иметь одно
удовольствие.
Через три недели, когда я начал уже потихоньку забывать о мисс Каррадос
и банке Киферс, во время урока дверь класса приоткрылась, и в щель на
расстоянии метра от пола просунулась совсем детская мордочка.
- Простите, - пропищала мордочка, - вы Юрий Михайлович?
- Я, прелестное дитя. А ты кто?
- Я Штыканов Сережа. Вера Константиновна велела вам срочно прийти к ней
в кабинет.
Мордочка исчезла, а я посмотрел на ребят:
- Ребята, чтоб без шума. Идет?
- Идет, Юрий Михайлович! - довольно загалдели ребята. - Только вы не
торопитесь...
- Здравствуйте, Вера Константиновна, - сказал я, входя к ней в кабинет.
- Добрый день, - сурово сказала она. - Садитесь и пишите.
- Уже?
- Что - уже?
- Заявление об уходе?
- Не понимаю ваших шуток, Юрий Михайлович. Садитесь и напишите
заявление о том, что просите отпуск на месяц без сохранения заработной
платы.
- Я?
- Вы.
- А зачем?
- А вы ничего не знаете?
- Нет.
- Действительно не знаете?
- Нет.
- Мне позвонил академик Петелин и сказал, чтобы вам срочно оформили
отпуск на месяц за свой счет и дали характеристику для выезда за границу.
- Мне?
- Вам. Я решила, что все это глупые шутки. Чтобы академик Петелин
звонил к нам в школу... Я извинилась на всякий случай и сказала, что на
основании только телефонного звонка не могу, и так далее. Этот человек
начал кричать и бросил трубку. Через пятнадцать минут позвонили из районе.
Сама Клавдия Васильевна. И повторила просьбу насчет вашего отпуска. А
потом из райкома. Насчет характеристики. Чтоб сегодня же привезли им. Я,
конечно, сказала, что не возражаю... Но в середине учебного года...
- Клянусь, Вера Константиновна, это не моя инициатива. Я, конечно,
догадываюсь, о чем идет речь, но я и думать не мог...
Вера Константиновна посмотрела на меня неодобрительно, но с уважением.
- А что все это значит? - спросила она.
- Да так... Гм... Ну как вам сказать... Понимаете, просто подвернулась
туристская поездка...
- И поэтому звонят из райкома, чтобы мы сегодня же привезли им вашу
характеристику? Юрий Михайлович, может быть, кое-кто в школе считает меня
человеком несовременным, - Вера Константиновна обиженно поджала губы, - но
я не настолько глупа, чтобы ничего не понимать. Что же делать, поезжайте и
постарайтесь не уронить честь нашей школы.
- Постараюсь! - сказал я пылко. - Честное слово!
Повинуясь какому-то импульсу, я взял руку Веры Константиновны в свою,
нагнулся и поцеловал.
Она посмотрела на меня безумным взглядом. Она было открыла рот, чтобы
что-то сказать, но тут же снова закрыла его.
Веселый сумасшедший вихрь подхватил меня. Я ничего не боялся. Все было
возможно.
- Вера Константиновна, - пропел я, - я люблю вас, потому что вы
замечательная женщина.
Когда я, пританцовывая, выпархивал из ее кабинета, я заметил, что
директриса изо всех сил трет себе ладонью лоб.
16
Я позвонил Павлу Дмитриевичу, и, когда он ответил, трубка ударила меня
током - так он был заряжен.
- Немедленно! - кричал он. - Все документы мне!
- Какие документы?
- Приезжайте, заполните все на месте. Мы летим послезавтра. До
свидания, мне некогда!
Мы летим послезавтра, мы летим послезавтра, мы летим послезавтра,
повторял я, как пластинка со сбитой бороздкой. Мы летим послезавтра.
На мгновение мне стало стыдно. Я сяду в самолет, изображая на своем
лице равнодушие много повидавшего путешественника, а Галя останется здесь.
И Нина останется здесь. И Илья, и Вася, и Валентина. И Вера Константиновна
останется в своем кабинете со спортивными трофеями за стеклами шкафов. И
Семен Александрович. Хотя Семен Александрович сейчас все равно не смог бы
расстаться с только что открытым шкафом...
Я позвонил Нине. Да, конечно, она знает. Да, конечно, она желает нам
успеха.
- Нина, - сказал я, - в шесть часов у выхода. Можно, я вас подожду?
- Нет, Юра, не нужно.
- Почему?
- Не нужно.
- Но почему? Я хочу попрощаться с вами.
- Не нужно, милый Юрочка. Вы очень хороший человек, и вы будете
чувствовать себя неловко, потому что уезжаете, а я остаюсь. Потому что вы
переполнены предстоящей поездкой, а я в вашем представлении остаюсь в
печали и одиночестве. И, наконец, вам будет неудобно, потому что вы
чувствуете какие-то несуществующие обязательства по отношению ко мне. -
Нина вдруг рассмеялась. - Я права? Вот видите, а то только вы читаете мои
мысли.
- Нина, я...
- Не нужно, Юрочка. Вы милый, а поэтому молчите. И всего вам
наилучшего.
Я помчался в институт к Павлу Дмитриевичу. Самого его не было, но
степенная секретарша удивительно домашнего вида достала из стола папочку и
протянула ее мне:
- Павел Дмитриевич просил, чтобы вы все заполнили. Садитесь вот здесь.
Только я успел написать свой год рождения, как вихрем влетел Павел
Дмитриевич. Седые его волосы стояли дыбом. Мелкие предметы кружились
вокруг него. Он втянул меня в свой кабинет.
- Старик Хамберт нашел-таки мне мисс Каррадос. Ему это было нетрудно.
Он сам принимает участие в опытах с ней. Финансирует фонд Каира. И у них
решено пока не сообщать ни слова. Хамберт нисколько, оказывается, не был
удивлен. Мисс Каррадос тоже знала о вашем существовании.
- А почему мы едем туда, а не они к нам?
- Потому что мисс Каррадос наотрез отказалась. У нее тяжело больна
мать. Поэтому они пригласили нас. Вот уже билеты. - Павел Дмитриевич
вытащил из кармана две длинненькие книжечки с красным флажком Аэрофлота. -
Никто не мог бы добиться разрешения на нашу поездку за такой срок. Только
старик Петелин. Каково, а? - Павел Дмитриевич нескромно засмеялся. -
Всесоюзный рекорд! И знаете, Юра, почему люди идут мне навстречу? Не
знаете? Я открою вам свой профессиональный секрет. Я требую настолько
невозможные вещи, что люди просто поражаются. Поражаются и в состоянии
транса делают. Вы представляете, что значит получить за три дня все
разрешения, документы и даже визы в шервудском посольстве? А, то-то.
Чиновник в посольстве настолько был изумлен, что раз пять переспросил
меня, когда мы едем. "Да, - говорит он, - наши страны, конечно,
сотрудничают, у нас много совместных научных программ, но чтобы оформить
визы за трое суток - это неслыханно". - "Ладно, - сказал я ему, - так и
быть. Я согласен не на трое суток, а на двое. И учтите, - говорю я ему, -
что вы становитесь на пути научных контактов, и мистер Хамберт, и фонд
Капра, и вся шервудская наука, не говоря уж о нашей, вам не простят, и вы
никогда не будете избраны почетным академиком за заслуги в области
быстрого оформления виз ученым". И знаете, Юра, за сколько негодяй оформил
визы? За сутки. А сейчас не мешайте, у меня тысяча дел.
- Я вам не мешаю, Павел Дмитриевич, это вы учили меня, как жить вообще
и добывать визы в шервудском посольстве в частности.
- Юрий Михайлович, - строго сказал Петелин, - в моем возрасте трудно
переучиваться, а поэтому приходится всегда считать себя правым. Это
удобнее, дорогой мой.
- Вы меня развращаете, Павел Дмитриевич, - совершенно серьезно сказал
я, продолжая играть роль бесстрашного и наивного правдолюбца, - вы учите
меня цинизму.
- Ах, Юра, Юра... Ваше счастье, что ваши друзья с Янтарной планеты
выбрали почему-то именно вас. А то сколько есть молодых и не очень молодых
людей, которые не спорят со старыми академиками, а соглашаются сразу,
всегда и во всем.
- Я постараюсь, - сказал я и виновато повесил голову.
- То-то же. А сейчас выматывайтесь, мой юный друг, и не мешайте мне. На
этот раз я не шучу.
- Жена, - сказал я Гале, как только она вошла в квартиру, - я должен
покинуть тебя. Послезавтра я улетаю.
- Ну-ну. Хлеб купил или мне сходить?
- Я серьезно. Послезавтра я улетаю с академиком Петелиным в Шервуд.
Галя замерла на мгновение. Она наполовину сняла пальто, и оно висело у
нее на одном плече. Обрадуется или обидится, почему не она?
- Ты шутишь?
- Нет. Честно.
Прыжком в длину с места Галя бросилась мне на шею. Пальто, развеваясь,
полетело за ней вдогонку. Поцелуй с разгона был стремителен и точен. Она
попала мне прямо в нос.
- Юрка, правда?
- А ты все говорила, что я тюфяк и не умею устраиваться. Кто завел блат
на Янтарной планете? Юрий Михайлович Чернов. Всех обошел. Тихий-тихий, а
как до дела - пожалуйста, вот он я.
- И ты прямо полетишь в Шервуд?
- А как ты хотела, - важно сказал я, - через Сокольники?
- Ой, Юраня, это же... это же...
- Конечно, это же.
- А что привезешь? Пончо, ярко-синее... Замшевый брючный костюм...
- Пончо, а может быть, и ранчо.
- Ты все смеешься.
- Это я от серьезности. Смех - это признание подлинной серьезности.
- Не болтай. Юрка... Как я за тебя рада, дурачок ты мой!..
Маленькая глупая Люша, подумал я, как я мог только подумать, что смогу
жить без тебя.
- Люш, я понимаю, как тебе захочется завтра же начать так небрежно
бросить между делом в институте: "Мой Юрка обещал привезти мне из Шервуда
пончо. Знаете, девки, на Западе сейчас женщины просто помешаны на пончо.
Практически не вылезают из него. Даже ночью". Так вот, к сожалению, тебе
придется пока обождать с балладой о пончо.
- Почему?
- Потому что в Шервуде, как и у нас, решено пока не разглашать опыты. И
едем мы с Петелиным по частному приглашению профессора Хамберта. Петелин -
в качестве Петелина, я - в качестве его переводчика.
В глубине души я все-таки не верил, что мы летим. Не верил даже тогда,
когда мы ехали с Галей в Шереметьево. Не верил, когда увидели на
Ленинградском шоссе огромный указатель "Шереметьево-1", не верил, когда на
дороге замелькали рекламные щиты Внешторга, не верил, когда наше такси
остановилось около длиннющей машины с дипломатическим номером, из которой
вылезла сказочной красоты негритянка в расшитой дубленке.
И только в самом аэропорту я начал подозревать, что, может быть, все
это реальность, а не фантазии.
Петелина еще не было, и мы стояли около газетного киоска и молчали,
потому что говорить нам не хотелось.
Смуглая женщина вела за собой целый выводок смуглых ребятишек. Они шли
за ней, как гусята, торопливо переваливаясь на коротких ножках. Последний,
самый маленький, тащил на веревочке зеленого крокодила на колесиках.
Крокодил, чем-то неуловимо напоминавший крокодила Гену, то и дело
переворачивался на спину, и мне стало жалко его.
Молодая красивая женщина держала на руках одетую в шубку девочку,
наклоняя ее к дипломатического вида мужчине, по всей видимости отцу.
Девочка, однако, дипломата целовать не хотела, а порывалась броситься за
поднявшим вверх колесики крокодилом.
Напротив нас стояла группка наших спортсменов. Все были молоды,
загорелы - наверное, прямо со сборов где-нибудь в Сухуми, - все в
одинаковых синих пальто и все смеялись. Наверное, рассказывали анекдоты.
Я вдруг почувствовал себя старым, мудрым и печальным. Впрочем, печаль
моя была легка и тут же упорхнула, потому что, напомнил я себе, мы летим с
Павлом Дмитриевичем в Шервуд и потому что мимо нас шли две стюардессы
неземной элегантности и красоты и несли с собой обещание новых стран и
новых впечатлений.
- Юрка, - сказала Галя, - если ты будешь так смотреть на всех красивых
женщин, ты заставишь плакать маленьких детей.
- Почему?
- Потому что у тебя отваливается челюсть и ты становишься похож на
паралитика.
- Ладно, - сказал я со вздохом. - Не буду.
- Что не будешь? Смотреть?
- Нет, открывать рот. А вот и Павел Дмитриевич.
Петелин стремительно надвигался на нас в сопровождении молодой женщины
и мужчины лет сорока шоферского обличья.
- Неужели это жена? - успела шепнуть Галя.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг