Аскольд Якубовский
АРГУС-12
Повесть
Часть первая
КРАСНЫЙ ЯЩИК
1
Шел дождь. Капли его в слепящей голубизне прожекторов казались
летящими вверх.
Будто густые рои варавусов.
А их-то на площадке и не было. Ослепительный свет отбросил ночную
жизнь Люцифера в темноту, что так густо легла вокруг.
Дождь лил... Вода текла на бетон, был слышен ее громкий плеск.
Я наблюдал, как грузят шлюпку.
Первым принесли Красный Ящик.
Я произнес формулу отречения, снял Знак и положил его в Ящик-тот
мгновенно захлопнулся. И тотчас же около него стали два человека.
Подошел коммодор, приложил руку к шлему, а те двое нагнулись, взяли
Ящик и понесли по трапу.
Вдоль их пути стал, вытянувшись, экипаж ракетной шлюпки.
Я отошел.
Вода стекала с шлема коммодора, бежала по его лицу. Вода блестела
на костюмах экипажа, на их руках, лицах.
Голубой блеск воды, сияние, брызги, искры...
Прожекторы лили свет, и людей на площадке было много. Но никто не
смотрел на меня, хотя всего несколько минут назад я был Звездным
Аргусом, Судьей и имел власть приказывать Тиму, этим людям, коммодору
"Персея". Всем!
Еще несколько минут назад я был частью Закона Космоса, его руками,
глазами, оружием. И вот пустота, ненужность. И показалось - был сон.
Сейчас Тим подойдет, хлопнет меня по плечу. Я проснусь и увижу солнце
в решетке жалюзи, и Квик подойдет ко мне и станет лизаться.
Но это был не сон. Люди еще не смели глядеть мне в глаза. Я еще
был стоглазым, недремлющим Аргусом - в их памяти.
Все ушло...
Жизнь моя - прошлая - где она?.. Где ласковая Квик?.. Где мудрый
Гленн? Где я сам, но только бывший?..
Они ушли - Гленн, Квик, я, - ушли и не вернутся.
Ничто не возвращается.
...Ящик унесли. На это смотрел Тим, глядели колонисты. Большие
глаза Штарка тоже следили за Ящиком. И хотя я не видел его рук,
спрятанных за спину, я знал - на них наложена цепь. Мной.
Ящик унесли. Коммодор обернулся и с сердитым лицом отдал мне
честь. Махнул рукой. И тотчас другие двое увели Штарка. И уже сами
вошли переселенцы.
Они поднимались по скрипящему трапу, понурые и мокрые от дождя.
Входили молча. На время установилась тишина. Стих водяной плеск. Я
услыхал далекий вой загравов и тяжелые шаги моута (он топтался вокруг
площадки, и время от времени скрипело дерево, о которое чесался моут).
Снова вой, снова тяжелые шаги. И чернота ночи, хищной и страшной ночи
Люцифера. От нее отгораживали нас только столбы голубого света. Но
сейчас ракета взлетит, огни погаснут, и будет ночь, страх,
одиночество.
Будет Тим и его собаки.
Погрузили ящики с коллекциями Тима - все сто двадцать три. Подняли
трап. Старт-площадка опустела.
С грохотом прихлопнулся люк. Налившаяся на него вода плеснулась на
мои ноги. Сейчас они улетят, Аргусы улетят в Космос. А я остаюсь один,
сколько бы Тимов и собак вокруг меня ни было.
Улетают - а я остаюсь, брошенный, несчастный, одинокий Аргус. Это
обожгло меня. Я рванулся к люку.
Я подбежал и, не достав, ударил кулаком по маслянисто-черному
костылю, на который опиралась шлюпка. Ударил и опомнился от боли,
вытер испачканный кулак о штаны. И отступил назад. Тут-то меня и
схватил Тим. Он держал меня за руку и тянул к краю площадки.
Я пошел.
За нами двинулись собаки.
Мы сошли вниз с площадки - теперь на ней стояла только ракета. На
носу ее, метрах в двадцати пяти или тридцати над землей, горела
старт-лампа. Красные отблески ее стекали с ракеты в водяных струях.
Завыли стартеры. Их вой был пронзителен и тосклив. Стотонная
ракетная лодка выла и стонала, стонала, стонала. Такого переизбытка
тоски я даже не смог бы вместить в себя.
Ракета стояла среди голубых столбов света, стонала и выла.
Казалось, она звала кого-то, звала подругу, чтобы только не быть
одной.
Люцифер стих перед этим железным воем. Никто здесь не мог
тосковать и кричать так страшно. И я впервые думал о металле с
состраданием, как о живом.
Боль и усталость металла... Я понял их. Я вспоминал железные
скрипы перегруженных ракет, плач металла под прессом, стоны
конструкций. Разве боль не может обжигать молекулы самого прочного
металла?
"А ну, кончай жалобы, ударь кулаком!.. Грохни!" - приказывал я
ракете. Включили двигатели. Люцифер затрясся под нашими ногами от их
работы.
Собаки прижались к нам.
Шлюпка выпустила раскаленные газы. На их белом и широком столбе
она приподнялась и неохотно, туго вошла в воздух.
Замерла, повиснув, словно раздумывая, лететь или остаться.
И вдруг рванулась и унеслась. А мы остались внизу, опаленные сухим
жаром.
Мох, сумевший вырасти среди плит старт-площадки, горел.
Грохот шлюпки умирал в небе. Теперь ей надо идти на орбиту, к
шлюзам "Персея": там будет их встреча, там кончится ее одиночество. А
мое?
Я долго ничего не слышал, кроме застрявшего в ушах грохота шлюпки.
Наконец стали пробиваться обычные звуки: рев моута, лязг панцирей
собак, пробные крики ночников.
Испустив крик, они притаивались, проверяли, нет ли опасности. Я
услышал дождь, вдруг припустивший. Прожекторы гасли один за другим. И
ударил хор ночников.
Они пели, свистали, орали, били себя в щеки - словно в барабаны.
Они квакали, трубили в трубы, визжали, гремели в железные листы.
Звуки нарастали, становились нестерпимыми для слуха ультразвуками.
Я зажал уши. Собаки зарычали. Тим выругался и выстрелил вверх. От
вспышки и грохота выстрела ночники притихли.
- У меня что-то с нервами, - сказал мне Тим и лязгнул затвором
ружья.
- Пойдем домой, - предложил я. - Я тоже устал.
- Еще бы не устать, - сказал Тим. - Ого! Теперь с месяц ты будешь
как вареный. Ног не потянешь. Еще бы, могу себе представить. Конечно,
устал... Здравствуй, красавец!
Он включил наствольный фонарь. Свет его уперся в морду моута.
Тот стоял, положив ее на тропу и раскрыв пасть, широкую, как
ворота. Его глаза были склеротически красные, подглазья обвисли
большими мешками и подергивались, слизистая рта белесая и складчатая.
По коже его ползали белые ночники. Тогда я включил свет вдоль
дороги от старт-площадки к дому. Посаженные тесно, как грибы,
вспыхнули лампы. Ярко. Моут шарахнулся. В темноте затрещало сломленное
им дерево и стало медленно падать. Вот ударилось, захрустело ветками,
легло...
Теперь мы могли безопасно идти - световым коридором.
- А ты прав, - сказал мне Тим. - Со светом оно спокойнее.
И мы пошли. Собаки загромыхали в своих скелетного типа панцирях.
Псы были чертовски сильны мускулами этих аппаратов. Пока шли, стих
дождь и небо прояснилось. В разрывах туч выступали звезды. Где-то
среди их мерцания был "Персей". Шлюпка, наверное, уже в шлюзах
звездолета. Должно быть, сначала из нее вышел угрюмый коммодор, затем
вынесли Красный Ящик и вывели Штарка.
А за ним шли неудачливые колонисты - с чемоданами и свертками в
руках.
Их скоро высадят на материнской планете и будут презирать до конца
их серой, ненужной жизни. А Люцифер станет ждать следующих колонистов
еще несколько месяцев, лет или несколько десятков лет.
Тим и собаки ушли в дом. Я остался во дворе.
Я стоял и искал "Персея". Еще час назад. Аргусом, я свободно видел
его. И вот теперь не могу. Ас колонией покончено, это ясно. Мало людей
в здешнем секторе. Но где же звездолет? Где? И тут я увидел его.
Небо - ударом - заполнила световая вспышка. Звезды исчезли - в
небе загорелось новое солнце. На Люцифер легли глубокие дрожащие тени.
Двигатели "Персея" работали.
Тени сдвинулись, и я понял - звездолет летит, несет в другой
сектор переселенцев и Штарка. Видя движение этого солнца, я гордился.
Мы, люди, удивляли себя своей мощью. Мы смогли сработать "Персей" и
создать Закон Космоса. Кто нам мог препятствовать? Только мы сами.
За "Персеем" расходился светящийся конус. Пять дней моей жизни
уносится со звездолетом - меньше недели назад Красный Ящик прибыл сюда
на ракете "Фрам".
Да, это было всего шесть дней назад.
...Капитан Шустов с двумя людьми вынес из ракетной шлюпки и
поставил ящик с регалиями и оружием Аргуса на площадку. И встал рядом,
широко расставив ноги, держа руку у шлема. Его люди положили руки на
кобуры пистолетов. С угрюмым любопытством они смотрели на нас.
Мы с Тимом встречали их. Пахло гарью. На боках шлюпки были
вмятины, люди усталы. Я глядел на них, работяг Космоса, глядел на
Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь...
Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.
2
Тим - сумасшедший работник. Ночь, а он сидел за столом и работал.
Он писал - как всегда. Очки он где-то забыл и писал, водя носом по
бумаге, обметая ее бородой.
Писал жирным карандашом, крупными буквами, чтобы видеть их
свободно. Потом он станет читать свои заметки, дополняя их по ходу
чтения подробностями и соображениями. Я принял душ, переоделся,
прилег. Тут же поднялся. Я ходил и пытался освоиться с положением. Я
хотел вернуться в прежнюю свою жизнь и не мог. Словно бы утерял ключ и
стоял, уткнув нос в белую дверь, крепко запертую.
Дверь твердая и холодная...
Кто поможет мне?..
Тим?.. Ники?..
Ники стоял рядом - многолапый робот, мой покровитель, почти друг,
и моргал огнями индикаторов, улавливая мою смуту.
- Хочу стать прежним, стать прежним, - твердил я.
Но где-то глубоко в себе я все еще был Аргусом и Судьей. Я
преследовал Зло и размышлял о нем, холодея от негодования.
- Хочешь есть? - спросил Тим и ответил: - Конечно!.. Покормлю-ка я
вас каким-нибудь кулинарным ископаемым.
Он поднялся, стал готовить еду (и диктовать машине). Он ходил
между столами и плитой и диктовал. В то же время готовил ужин: налил
воды, чайник поставил на огонь; вынул из холодильника два куска мяса и
бросил их на сковородку. Но теперь эта готовка на ощупь не смешила
меня, как раньше.
Я тоже ходил мимо полок со строем банок. В них - образцы. Я
помогал собирать их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.
Тим диктовал:
- "...Отмечается появление биомассы типа С N13 (неоформленной,
подвижной). Изменения в ней вызваны, по-видимому, передачей
генетической информации от уже оформленных объектов. Отмечаю также
бурное образование химер. Интенсивность биожизни этой планеты не
сбалансирована, и биомасса производится в чрезмерном изобилии. Я мог
бы сказать при наличии демиурга (он усмехнулся и подмигнул бумаге),
что данное божество впало в творческое неистовство". Какой бы ты хотел
соус?
- Все равно.
- "...Мы можем оказывать на биомассу типа N13 направленное
воздействие, - диктовал он. - Применяя гамма-излучение и препараты
Д-класса, вызвать нужный нам эволюционный параллакс планеты. Но лучше
использовать Люцифер как склад генетических резервов. Также намечается
решение вопроса антигравитации".
...Сковородка трещала, он топтался и бормотал, собаки, положив
головы на лапы, смотрели на меня своими прекрасными золотыми глазами.
Доги, огромные черные псы. Взгляд их покойный. У них желтые брови и
морды, ласковые к нам глаза, мощные лапы.
Я почмокал - они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал
искать в себе признаки Аргуса - уширенный лоб, бледность кожи и
невыносимый блеск глаз. Но мог отметить только свою чрезвычайную
худобу. Кожа лица воспалена, глаза усталы. И Тим выглядит плохо, и
собаки кожа да кости.
Вот три их опустевшие лежанки.
Досталось нам всем, крепко досталось.
Я кривляюсь у зеркала, пытаясь вернуть прежний блеск глаз, и не
могу. Но вижу-за неделю я постарел. У глаз легли морщины. Они узкие,
как волос, эти морщинки всезнания. Губы... Здесь еще жесткая и горькая
складка Судьи. А еще во мне сознание - я прикоснулся к чему-то
огромному, словно бы летал без мотора или вспрыгнул на пик Строганова.
Тим диктовал:
- "...Планета требует ученых типа классификатора. Для творца
Гленна время еще не пришло. Законом работы..."
Я думал: братья Аргусы, звездные Судьи... Сколько времени еще я
мог быть с вами?.. День?.. Неделю?..
И сейчас объем знаний Аргусов разламывает мою голову. Они гложут,
грызут мозг. Забудутся ли они? Войдет в меня прежний мир? Зачем я
согласился? Но те, кого выбрали Аргусы, не могли отказаться. Такого
случая не было, Аргусы его не знали. Иначе они бы сказали мне.
Да и не отказался бы я, даже сейчас, все зная.
- "...И запальные в смысле генетики организмы". Готово, садись!
Тимофей снял сковородку, понес к столу и поставил на бумаги.
Я ощутил в себе сильно изголодавшегося человека. Мне захотелось
есть сокрушительно много.
Тим ставил тарелки, разливал чай в большие чашки.
По обыкновению, он болтал за едой. Жуя, запихивал себе в рот
огромные куски. Подошли собаки, положили морды на край стола. Тим
бросал им кусочки мяса и обмакнутого в подливку хлеба.
Похудели, бедняги. Тим отощал, у собак до смешного заострились
носы. Они плоские, словно долго лежали под ботаническим прессом.
- Ты понимаешь, - говорил, жуя и давясь, Тимофей, - мы с тобой
уникальные люди. Я имею честь быть универсалом-ботаником, зоологом,
этологом, дендрологом, чертезнаетчемологом. Ты затесался в Аргусы
благодаря этой каналье Штарку. Силен мужик... Нам с тобой, по сути
дела, надо писать мемуары.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг