- Простите мой скепсис, Петр Николаевич, заставили вы меня поверить...
Только в одном вы не правы, совершенно не правы. Зря вы Томмота Ивановича
вините. Не в скромности дело, работе он повредить боялся.
- Чем же это? Построил я дом - я его сдать должен! Сделал человек
открытие, не скромничай - предъяви, оповести мир. Дело всюду дело, никакой
разницы.
- Что вы! Сами же упомянули, что за излеченными надо проследить...
- Не вижу разницы. Дом тоже нельзя оставлять беспризорным, и с ним
может случиться всякое. Это обязательств "сдать-принять" не отменяет, то
уже вторая фаза, а тут и первой не было. Не было!
- Но дом же по проекту строится! А открытие - всегда новинка, часто оно
что-то и опровергает...
- Ага! Вот и я о том же, о предубеждении. Будто лучший с ним способ
бороться - это молчать. Пускай из скромности.
- Да не мог же Томмот Иванович раньше времени говорить, не мог! И это
лучше всех ваших клятв убеждает, что он был истинным ученым! Тут ведь что?
Огромное он тогда вызвал бы недоверие, метод-то уж больно...
нестандартный. Могли бы сгоряча операции и прикрыть, вот что он наделал бы
преждевременным своим сообщением. А людей спасать надо... Чтобы говорить,
Томмоту Ивановичу нужна была большая статистика. И не просто успешных
операций, а прослеженных во времени результатов. Тогда и против метода
было бы трудно возразить. Да, жалко... Уцелели ли хоть записи Томмота
Ивановича?
- Увы, понятия не имею, вскоре перебросили меня на далекую стройку. А
что... Вы кого-нибудь знаете, кто может, кто поверит?..
- Не знаю... Но если попытаться, если дать записи моему ленинградскому
учителю, профессору Керженцеву, то, может быть...
- Только не ленинградскому, не московскому или там харьковскому! -
вдруг подал голос четвертый, дотоле молчавший попутчик, которого за
постоянный самоуглубленный вид мы прозвали между собой "философом". -
Будет чудом, если ученый из горожан поверит в метод Томмота Ивановича,
потому что вы, боюсь, упустили из виду одно немаловажное обстоятельство.
"Философ" выдвинулся вперед, и как раз скользнувшие снаружи огни
высветили его худое с запавшими глазами лицо.
- Обстоятельство вот какое, - проговорил он, словно печатая каждое свое
слово. - Существует распространенное мнение, что творцы в науке
взаимозаменяемы, в том смысле взаимозаменяемы, что не было бы, допустим,
Эйнштейна, теория относительности все равно была бы создана если не в то
же самое время, то лишь немногим позже, ибо научная истина объективна.
Ошибка. Не буду приводить пример с телескопом, который вполне мог быть
создан века за три до наблюдений Галилея, умолчу и о том, что знаменитые
опыты самого Галилея с падением тел вполне могли поставить древние греки.
Все это частности. Главное же хорошо выразил один науковед: "Возможность
наблюдать зависит от того, какой теорией вы пользуетесь". Мысленное же
зрение исследователя зависит, во-первых, от времени, в котором он живет
(греки в силу ряда социально-экономических причин чурались опытов и потому
закономерно, что пришлось дожидаться Галилея). Во-вторых, это зрение
зависит от личности самого исследователя. Все? Только что рассказанная
история подтверждает, что нет, не все. Ваш Томмот Иванович сделал открытие
не только в силу своего таланта, но еще и потому, что он был якутом.
- Как? - опешил я. - Какое это имеет значение?
- Не догадываетесь? Впрочем, это мог сделать не обязательно якут, с
таким же успехом это мог осуществить талантливый манси, ненец, чукча. Петр
Николаевич, что для вас есть собака?
- Как что? Ну животное, друг человека...
- Да, вот так или примерно так ответил бы любой житель города, любой
потомок извечных земледельцев. Ну а вы, уважаемый, - он обратился ко мне,
- что для вас, потомка многих поколений охотников, та же собака? Вообще
все живое? Не для вас лично, а для якута, для того же Томмота Ивановича,
человека постарше, который, верно, прекрасно помнил иную, негородскую
жизнь? Ну?
- Ах, вот вы о чем... - сказать, что я изумился, значило ничего не
сказать. - Слушайте... неужели?..
- Я ничего не утверждаю наверняка, я только выдвигаю гипотезу. Лучшей
одежды, чем придумали эскимосы, для полярников не было и нет. При всем
развороте научно-технической революции. Байдарка... Перечислять можно
долго. Что, своеобразие народного таланта - дело только прошлого? Нет,
товарищи, и будущего тоже. Единство и одновременно национальное
своеобразие советской культуры. Как часто мы произносим эти слова, не
задумываясь над глубиной их смысла, или сводим все к своеобразию
архитектуры, ремесла, песен, плясок и тому подобного. Нет, все куда
значительней. Теперь расскажите, что такое для вас, якута, природа, что
для вас животные и все такое прочее.
- Ну... - я замялся. А, была не была! - В общем, гак. Природу, животных
и птиц мы очеловечивали, это наше совсем недавнее прошлое... Что вы
хотите, природа - это же наш дом, где мы проводили, а многие и сейчас
проводят большую часть жизни! Любим ли мы ее? Не то слово... Она и мы -
это все едино... По нашим недавним представлениям, животные радуются,
горюют, мыслят, как человек, у них свои заботы и думы, есть и чувство
справедливости, Они могут разговаривать с человеком, понимать его
настолько, что, говоря, например, о медведе, нельзя его ругать - может
услышать и отомстить. Нельзя без надобности причинять боль животным и
птицам. Деревья плачут, когда в лес выходит неумелец с топором...
Наоборот, они радуются, когда видят мастера. И так далее. Конечно, теперь
многое кажется наивным...
- А многое ох как не мешало бы перенять всем в теперешней нашей
экологической ситуации... - вздохнул старичок. - Да, теперь и история
Томмота Ивановича предстает совсем в ином свете.
Я в восхищении смотрел на "философа", хотя почти ничего не мог
различить в темноте. Это же надо - сообразил то, что должен, обязан был
сообразить я!
- Что ж, - заговорил тот. - Моя гипотеза, как видите, не совсем
абсурдна. Это для кого-то собака - "инструмент", а для Томмота Ивановича
Басыргас был едва ли не соавтором. Именно такой человек должен был
опередить свое время, пойти на сотрудничество с животным, решиться на
такой "ненаучный" подход, который, уверен, когда-нибудь, когда мы
сблизимся с природой (иначе нам не жить), станет обычным. Да, Томмот
Иванович несколько иначе смотрел на мир, чем мы все. Этим он обязан своим
предкам, своей культуре, которая в нем сплавилась с современной, вобрав
все лучшее из обоих. Перед ним не стояли те психологические барьеры,
которые в этой проблеме были бы почти неизбежны и трудноодолимы для меня,
займись я ею. Но конечный вывод, увы, печален. Кто-то, разумеется,
повторит открытие Томмота Ивановича, но сделает это с большим запозданием,
ибо наука движется инструментальным, в данном случае долгим путем. Тысячи
и тысячи умрут раньше времени, если только...
- Что? - выдохнул Петр Николаевич, который, как и мы все, завороженно
следил за необычным ходом мысли "философа".
- Дело ускорится, - тот опустил руку на мое плечо, - если по следам
Томмота Ивановича двинется он. Или кто-нибудь вроде него. Найдите, Кэскил,
своего Басыргаса, верните нам утерянное, больные не должны ждать.
Я вздрогнул от неожиданности. Но тут же пообещал сделать все. Мог ли я
поступить иначе? С тех пор на мне лежит эта ответственность. Разделит ли
ее кто-нибудь со мной?
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 03.08.2001 14:11
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг