Егора, пришла к следующему выводу.
С ранних лет ( в этом наши с Егором биографии были, несмотря на
некоторую разницу в возрасте, удивительно схожи) оба мы вынуждены были
загнать свою естественную потребность побезумствовать хоть изредка, в самые
глубинные лабиринты души, и, стиснув зубы, прагматически шествовать по
жизни, просчитывая каждый шаг, заранее вычисляя противников и продуманно
вербуя друзей.
Что ж поделать, такова была жизнь, ибо оба мы были детьми
"перестройки", которая на самом деле была гигантским пере распределителем, в
котором отнимали у одних и быстро - быстро раздавали другим.
Мы были в числе вторых. Нам надо было торопиться ухватить свою ( вернее
чужую, только что вырванную с кровью из чужих еще теплых, еще
сопротивляющихся, или - напротив, бессильно упавших рук) пайку и употребить
ее в дело, да так, чтобы уже через несколько часов никому и в голову не
пришло, что где-то там кто-то у кого-то что-то отнял. Ничего подобного! Мы,
наш, мы новый мир строили. И кто был ничем, в нем становился всем! Все это
что-то ужасно напоминало, но останавливаться и предаваться воспоминаниям,
было некогда: важно было успеть.
Разумеется, мы с Егором участвовали в этом процессе на разных ступенях
лестницы.
Я - в голубой луже телевизионного эфира, где тихо пуская пузыри тонули
казавшиеся несокрушимыми телевизионные гиганты, в молодые мальчики и
девочки, из числа осветителей и ассистентов режиссера, прямо из под их
захлебывающихся носов выхватывали целые пласты голубой массы пожирнее, и на
ходу лепили из нее информационные или развлекательные ( кому что досталось )
структуры с красивыми неведомыми ранее названиями: ассоциации, холдинги, на
худой конец - телекомпании, но, разумеется, теперь уже ни от кого никоим
образом независимые.
Егор в то время находился уже в заоблачной выси, и столь же азартно
выхватывал прямо из рук растерявшихся или поверженных гигантов пласты
совершенно иной субстанции. Тут речь шла не много ни мало, а о самом
достоянии советской империи, богатствах ее недр, как пелось в патриотических
песнях. Но речь сейчас не об этом.
Дело было в том, что баланс прагматизма и романтизма в наших опаленных
этой перехваточной возней душах, был сильно нарушен.
Возможно, и даже очень вероятно, не повстречай мы друг друга, каждый
боролся бы с дисбалансом каким- ни- будь безобидным способом, выводя, к
примеру, новые сорта кактусов или... Впрочем, как боролся с дисбалансом
Егор, теперь я знаю точно: он рисковал. Но это стало ясно несколько позже.
Однако, судьбе угодна была наша случайная, в общем - то, встреча.
И тогда-то наши отягощенные дисбалансом души, мало прислушиваясь к
голосу разума и мнению окружающей среды, пожелали немедленного единения.
Их переполняла романтическая составляющая, и обе они в момент нашего
знакомства одинаково готовы были дать, наконец, ей волю. Одним словом, мы
оказались в положении двух алкоголиков, вдруг распознавших друг друга в
обществе завзятых трезвенников. И понеслось...
Теперь настал - таки черед рассказать о безумствах, которые избавили
нас от пресловутого дисбаланса и породили кучу самых невероятных сплетен и
легенд, причем ненадолго - всего-то на семь с половиной лет. Об этом теперь
мне следовало помнить постоянно.
Конечно же, мы познакомились на почве взаимного профессионального
интереса.
Мой старинный приятель, проницательным оком моего же банкира и
кредитора, довольно быстро оценил плачевное состояние финансов моей ни от
кого независимой телекомпании, с огромным трудом балансирующей на плаву под
натиском новорожденных телевизионных монстров. Они уже не бравировали своей
независимостью, зато стремительно росли и матерели на сытых кормах щедрых
поначалу спонсоров, которые тогда еще стеснялись откровенно называться
хозяевами. Словом, мой мудрый приятель, решил, что настало время мою судьбу
устроить подобным же образом.
И как-то раз, теплым осенним днем мы отправились поужинать в загородный
офис некоего молодого талантливого предпринимателя, который не прочь
заняться собственной пропагандой, да и вообще на всякий случай, обзавестись
небольшой телекомпанией. Случаи, как известно, бывают разные и стремление
молодого, начинающего, но очень быстро растущего российского капиталиста,
было вполне понятно.
Обед удался на славу.
Потом, Егор, который, разумеется, подвозил меня домой, как водится,
попросил чашку кофе... С того памятного вечера мы жили вместе.
Тогда и начались безумства.
К примеру, поужинав поздно вечером в одном из лучших московских
ресторанов ( это был принцип Егора: потреблять все только самое лучшее) и
объехав до рассвета пару-тройку модных ночных клубов, где плясали не жалея
подошв, мы часов в пять или шесть утра вдруг направлялись на один из
московских вокзалов и, запретив охране Егора, следовать за нами, вваливались
в полусонный зал ожидания.
Там, осмотревшись некоторое время и оценив ситуацию, мы подсаживались
поочередно к разным людям, озадачивая их, к примеру, вопросом, за кого
собираются они голосовать на предстоящих президентских выборах ( дело было
как раз весною 1996 года ).
Самое странное, что сонные, измученные ожиданием, люди нас ни разу не
били и даже не пытались дать по физиономии, напротив, большинство из них
охотно вступало в беседу, пространно рассуждая о сильных и слабых сторонах
Ельцина.
Однажды за этим занятием нас застукал наряд милиции, состоящий из двух
явно не московского происхождения сержантов. Поначалу сержанты отнеслись к
нам подозрительно и, как следствие, немедленно потребовали предъявить
документы. Егор документы предъявлять отказался, явно рассчитывая на
продолжение спектакля, и не ошибся. Нас вежливо доставили в дежурную часть
привокзальной милиции, и там у грязной стойки, отделявшей дежурного от
остального помещения, большую часть которую занимал "обезъянник" ( клетка в
которой временно содержались человекообразные существа без возраста и пола,
собранные этой ночью на вокзале ), Егор, наконец смилостивился надо мной, и
документы предъявил. В них значилось, что он ни много не мало экономический
советник одного и вице-премьеров российского правительства. Далее произошло
неожиданное: дискуссия, начатая нами в зале ожидания вспыхнула с новой
силой. В ней принимали участи все: и милицейский дежурный, и доставивший нас
наряд, и даже некоторые обитатели "обезъянника", которые могли в тот момент
относительно внятно выражать свои мысли.
Потом мы пили водку, которой угощали нас политизированные милиционеры,
и закусывали горячими сосками, доставленными в дежурную часть из ближайшего
ларька на перроне.
Сосиски были разложены на газете, и откусив, их следовало по очереди,
макать в пластиковый стаканчик, в который щедрая рука хозяйки ( или хозяина
) ларька плеснула густой ярко красной, обжигающей жидкости, отдаленно
напоминающей кетчуп.
Вокзал мы покинули, когда над Москвой уже разрумянился веселый
прохладный рассвет, честно обменявшись с милиционерами телефонами. На всякий
случай.
Наряженная охрана мрачно ожидала у нас возле глянцевого черного
лимузина, одинокого на желтом фоне мятых, как консервные банки, такси.
- Если сегодня мы с тобой умрем от пищевого отравления, будет довольно
сложно определить что стало его причиной: устрицы в " Театро" или сосиски на
вокзале, - заметила я, оскверняя благоухающие недра благородной машины
запахом дешевой водки и вокзальных сосисок
- Разумеется, устрицы. В этом у меня нет никаких сомнений - немедленно
отозвался Егор, и привлекая меня к себе, горячо дохнул в лицо резким духом
кетчупа.
В наших предрассветных визитах на вокзалы, не было ничего
уничижительного для людей, коротающих там нелегкую пассажирскую или вовсе
бездомную долю. Мы ехали не вокзал не развлекаться чужим убожеством, и уж
тем более, не издеваться над ним. Нет! В те минуты, нам было действительно
интересно, что думают разные люди, а не только те, что отплясывали с нами на
сияющих площадках ночных клубов.
Такой вот был безумный порыв.
Были и другие.
Было лето, и мы уже некоторое время жили за городом, в огромном
коттедже, более напоминающем средневековый замок, который Егор довольно
быстро возвел для нас прямо в лесу на берегу Москва - реки. Место, которое
он выбрал для нашего жилья было сказочным ( впрочем, Егор всегда был верен
себе, а значит, ему должно было принадлежать все самое лучшее ), едва не
лучшим на всей супер - элитной Рублевке.
Забор был высоким, как требовали того не интересы безопасности, но -
условия игры. Забрался на эту ступень общественной иерархии, будь добр их
соблюдать.
Иначе, - избави Бог! - прослывешь белой вороной. Птицы эти в наших
краях, как известно, живут недолго.
Так вот забор должен был быть высоким, кирпичным, красным "Каждый
построил себе по маленькому Кремлю, - заметил как-то Егор воскресным днем
объезжая окрестности, - на всякий случай. А случаи, как известно, бываю
всякие" На заборе имелось все, что должно было иметься: камеры слежения,
хитрые датчики и прочая модная охранная техника. Но в самом заборе, кроме
главных торжественных ворот, с колоннами, домом охраны и только что без
флагштока для поднятия фамильного флага, имелась еще маленькая неприметная
калитка, сразу за которой начинались узкие деревянные ступени, ведущие к
воде.
Итак, было лето, в окна нашей спальни выходящие прямо на реку и как раз
на ту заветную калиточку, вливалась предрассветная речная прохлада, свежий
ветер и гомон пробудившихся птичьих стай, но этого показалось Егору мало.
В нем бурлило очередное безумство
- Вставай! - бесцеремонно растолкал он меня и, не давая опомниться и
возмутиться, скомандовал. - Бери подушки, два пледа, бутылку шампанского,
фужеры, фрукты
- Зачем? - я еще не очень понимала, на каком нахожусь свете и что
происходит вокруг
- Как ты не понимаешь? Рассвет пойдем встречать на берег. Быстрей,
солнце вот-вот взойдет!
Я оценила идею и проявила чудеса оперативности: мы успели.
Думаю, наша недремлющая охрана, не смогла удержать в себе столь
красочную историю о хозяйских причудах и поделилась ею с охраной соседской,
а та... Словом, эпизод пополнил список наших с Егором безумств.
Были, разумеется, причуды и поменьше.
Например, возвратившись домой, Егор врывался ко мне с корзиной
наполненной фруктами, из чего следовало, что по дороге он совершил набег на
рынок.
- Слушай! - Вопил он, совершенно потрясенный, - я только что изобрел
новое лакомство. Давай немедленно пробовать.
- Готовить долго? - осторожно интересовалась я, в принципе, уже
привыкшая ко всему
- Вообще не надо! - великодушничал Егор. - Просто груши в меду.
Представляешь! Я вдруг представил, как это вкусно. Давай быстрей мой груши.
Мед я тоже купил.
- Милый, - пыталась я остудить его пыл. - это лакомство известно было
еще при царе - деспоте Иване Васильевиче. Где-то точно описано, то ли в "
Князе Серебряном", то ли в какой-то сказке. Я читала.
- Глупости! - Безапелляционно, как всегда, заявлял Егор, - Я же про это
не читал, я точно помню. Значит, сейчас это придумал я! И нечего преумалять
мои таланты. Мой, лучше, груши!
- Однажды, ты напишешь " Войну и мир", потому что Толстого ты тоже не
читал из-за нравственного с ним несогласия
- А что? И это будет моя " Война и мир"! И никто не убедит меня в
обратном.
Так мы и жили целых семь с половиной лет.
Разумеется, безумства случались не так уж часто и большее время мы
проводили вполне достойно, как и подобает несколько экзальтированной, но
бесспорно, принадлежащей к" светскому обществу" паре, единственным изъяном
которой было отсутствие детей. Но это была отдельная, запретная для всех,
закрытая для обсуждения даже с самыми близкими и закадычными... и т. д. Это
было только наше с ним, и все в конце концов с этим смирились.
Теперь, когда Егора нет на этой земле, наверное, я могу произнести
вслух, что детей не могло быть у него, а брать чужих он категорически не
желал. Я, глупая, надеялась, что со временем, когда он станет старше, сумею
уговорить его. Однако, времени-то этого у меня, как раз и не было.
Это странно, но до той поры, когда задушевная подруга с внутренней
дрожью в голосе не произнесла ту самую классическую и банальную одновременно
фразу, про "другую женщину", я была уверена, что мы с Егором будем жить
долго, возможно, не всегда счастливо, но умрем, а
вернее погибнем в автомобильной катастрофе, в один день. Как в сказке.
Это была странная, совершенно беспочвенная и немотивированная, но, тем
не менее, очень прочно сидящая в моем сознании уверенность. И, в конце
концов, я решила, что, видимо, так все и произойдет.
В принципе, это был не самый плохой исход.
Однако судьба готовила мне финал, куда более страшный, обидный,
унизительный и несправедливый.
Говорить со мной по возвращении Егор не захотел.
Я все-таки позвонила ему, чтобы услышать в трубке то же, что прочитала
на бумаге.
И те же чертики дразнились и корчили мне отвратительные рожи в
напряженных длинных паузах, так же, как между строк проклятого письма.
- Зачем? - спросил он меня, когда я попросила о встрече и разговоре.
Большего, чем я написал, я не скажу. - Мы помолчали
- Но неужели ты можешь, после всего, что было... - я не сумела
закончить фразу, заплакав, унизительно и обидно
- Как видишь, смог - поставил он точку, предваряя продолжение моего
вопроса. И снова замолчал. Сквозь разделяющее нас расстояние я чувствовала,
что более всего на свете ему хочется сейчас повесть трубку - Прости меня -
выдавил он из себя наконец, но отчетливо различимая мною досадливая
интонация, лучше всяких слов сказала, что он вовсе не считает себя
виноватым. Я молчала, слезы мешали мне говорить и думать, а рыдать в трубку
- было слишком уж унизительным. - Прощай. - Он наконец-то решил оборвать
этот ни к чему не ведущий, тяжелый разговор. - Не звони мне, пожалуйста. - И
он положил трубку.
Я тупо послушала некоторое время короткие гудки отбоя, бьющие прямо в
ухо и почти физически ощутимые, поплакала еще немного и вдруг поняла, что
последнюю фразу сказал не Егор. То есть у меня не было не малейшего повода
сомневаться в том, что все время этого мучительного и постыдного для меня
разговора, от начала и до конца моим собеседником был именно он.
Но последняя фраза просто не могла быть произнесена Егором. Потому что
он, по крайней мере, тот Егор, с которым я прожила семь с половиной лет,
должен, нет, обязан был быть абсолютно уверен, что я не стану ему звонить
после всего, что было им написано и сказано.
Это было на сто процентов так и не иначе.
Так кто же беседовал со мной?
Подруга, сохранившаяся с прошлых времен, та самая, с внутренней дрожью
в голосе, единственная, оказалась рядом со мной в эти дни, ибо Егор каким-то
удивительным образом умудрился оторвать меня от моего прошлого, включая
прошлые интересы, работу, квартиру и главное - многочисленных некогда
настоящих, преданных друзей и просто приятелей.
Да и не оторвать вовсе, а вырвать с корнем, причем так виртуозно, что я
до поры этого просто не замечала.
Впрочем, сейчас я несколько лукавлю, и мне стыдно.
Конечно, я начала замечать этот постепенно засасывающий меня вакуум,
задолго до наступления страшной поры одиночества.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг