Однако, отдохновение длилось недолго.
Наступал момент, когда кому-то, в чьей власти определять степень
человеческих страданий, казалось, что я уже достаточно отдохнула и готова
принять новую порцию душевной боли и страданий. Тогда воспоминания,
подкарауливали меня, где придется, и набрасывались с неистовством
проголодавшихся псов. Я снова видела прошлое, так ясно и отчетливо, словно
продолжала находиться в том времени, в моем сознании всплывали мельчайшие
детали и подробности. Крупицы его былой нежности казались огромными
бесценными самородками. А обычные дни, проведенные когда-то вместе,
заполненные пустой обыденностью, даже скукой или ссорами, приобретали особый
тайный и почти мистический смысл, вникать в который я готова была, истязая
себя до изнеможения.
Случались со мной, правда теперь значительно реже, приступы бешеной
шальной ярости, когда кипящая в душе лава рвалась наружу, раздирая тело, и
оно тоже стремилось куда-то мчаться, звонить, писать, караулить ночами в
кустарнике под забором его дачи, нанимать киллеров, отыскивая их по
объявлениям в газете " Из рук в руки", и творить еще какие-то безумства,
половину из которых, к счастью, просто невозможно было осуществить, а другая
- осуществись она вдруг, не принесла бы ничего, кроме жгучего смертельного
стыда. Все же мне некоторым образом везло и тот, кто регулировал степень и
интенсивность моих страданий, никогда не доводил меня до подобных
крайностей, позволяя лишь изредка дрожащими руками набрать номер телефона
(бывший номер моего домашнего телефона ) и послушать несколько секунд
низкий, хорошо поставленный голос другой женщины.
Слова " его жены" или даже " его новой жены" мое сознание отвергало
категорически, их я никогда не могла произнести вслух, равно, как и назвать
ее по имени. Для меня она на веки вечные будет "другой женщиной". Впрочем
впервые я узнала о ее существовании именно под таким именем - Другая
Женщина.
- Ты знаешь, что у Егора уже несколько лет другая женщина? - спросила
меня внешне спокойно, старая подруга, но я-то знала ее очень хорошо: голос
ее слегка подрагивал: это была старательно сдерживаемая нервная дрожь.
- Чушь! - ответила я. Но сердце, оборвавшись, покатилось куда-то вниз и
вроде даже сумело вырваться на свободу, покинув мое вмиг похолодевшее тело,
потому что в груди стало пусто и гулко.
Дальше все происходило очень быстро и почти безболезненно, потому что я
на некоторое время, напрочь, потеряла способность чувствовать, превратившись
в живого и теплокровного робота, двигающегося, говорящего разумные вещи,
даже предающегося пространным размышлениям, но только о вещах рациональных и
прагматических. Консультирующий меня несколько позже, когда способность
чувствовать вернулась ко мне в полной мере, и я одной ногой оказалась на
пороге психиатрической больницы, модный психоаналитик, утверждал, что это
была своеобразная психическая защита, которой, по его словам я обязана едва
ли не жизнью. Мое подсознание, объяснял он, предвидя силу эмоций, которые
должны были скрутить меня немедленно в такой жгут, что он мог оказаться
смертельным, просто отключило на время эту функцию сознания. Возможно, он
был прав, ироничный самоуверенный и, по-моему, самовлюбленный тип, отменно с
иголочки одетый, напичканный дорогими безделушками и благоухающий модным
парфюмом, что в совокупности, видимо, должно было создавать у клиентов
устойчивое впечатление его успешности, и, следовательно, профессионального
мастерства.
Помочь мне, однако, он не сумел, да и вряд ли мог в принципе, поскольку
вся его психотерапия свелась к предложению представить нашу с Егором жизнь
видеофильмом, который я просмотрела до конца, потом промотала ленту назад,
потом еще в ускоренном темпе, а потом вынула кассету из видеомагнитофона
и...
- Ну, давайте подумаем, что мы сделаем с этой кассетой. Фильм-то на ней
- так себе... - призывал он меня
Я пожимала плечами. Меня эта игра не увлекала нисколько. А уж о том,
чтобы поверить в это наукообразное шаманство всерьез, не могло быть и речи.
- Ну, давайте выбросим ее с балкона. Вы, на каком этаже живете?
- Мы живем в коттедже, в лесу. Вернее жили... - отвечаю я, и начинаю
плакать
Он понимает, что совершил ошибку, но не желает ни себе, ни, тем более -
мне в этом признаться, и на слезы мои внимания не обращает.
- Отлично. Тогда давайте отойдем подальше от дома и закопаем ее в лесу?
Устраивает такой вариант?
Я вяло киваю головой. Только бы закончилось это издевательство надо
мной мною же и оплаченное.
- Замечательно! - слишком уж радостно реагирует он. Итак, вы берете
лопатку.... Где у вас лежит лопатка?
- На кухне. Но меня туда больше не пускают. - Я уже не просто плачу,
горло перехватывает спазм рыданий, мне становится трудно дышать, я
судорожно, как рыба только что вытащенная из воды хватаю ртом воздух ( эта
варварская сцена мне хорошо знакома: Егор был рыбаком и, если я не ленилась
вставать ни свет, ни заря, брал меня с собой на рыбалку. Впрочем, почему,
собственно, был? Он и теперь - рыбак, только с собой берет не меня!... О
Господи, как же нестерпимо больно! )
Словом, отношения с психоаналитиком у меня не заладились, и помочь он
мне ничем не смог.
К обоюдному нашему удовольствию, курс психологического
консультирования, на котором он сначала настаивал категорически, я прервала
досрочно. И вот, осталось только в воспоминаниях, туманные объяснения про
психологическую защиту.
Бог знает, возможно, в этом он был прав.
Однако, как бы там ни было на самом деле, наш разрыв с Егором, в
собственном смысле этого слова, пролетел одномоментно.
Некоторое время - недели две или, быть может даже три, он не появлялся
дома, что ввергало меня попеременно в разные состояния.
Животный ужас. Убили, взяли в заложники, арестовали... Все эти беды в
наше лихое разбойничье времечко (период первоначального накопления капитала,
если по научному) преуспевающего предпринимателя могут легко настигнуть в
любое время дня ночи.
Глухую тоску. Нет, никакими не глупыми были дурные предчувствия,
намедни, ровно две (или уже три? - время как-то слилось в серую холодную
бесконечность ) недели назад, когда, глядя из окна тогда еще нашей спальни
как скрывается за поворотом его массивный глянцевый лимузин, я подумала: "
Сегодня я вижу его последний раз". И тут же начала неистово бранить себя за
то что, сама, глупая, и кличу беду. Выходило, что не дурными, а очень даже
обоснованными были те предчувствия. А беда? Что ж было ее кликать? Она уже
давно носилась в воздухе, растворяясь в горьковатом аромате осенних костров
в нашем саду. Я втягивала в себя этот тревожный запах и полагала, что дело
просто в наступающей зиме, в преддверии которой старик - садовник жжет
листву в аллеях тенистого парка, обступившего со всех сторон тогда еще наш с
Егором, дом. Глупо было, уж, по крайней мере сейчас, делать вид, что я не
ощущала ее присутствия. Она ведь не только пахла горькой дымкой сгоравших
листьев, моя бескрайняя беда.
Иногда я имела возможность слушать ее. И я слушала. Слушала тишину в
телефонной трубке, когда отвечала на поздний звонок ( о, как похожи все
одинокие женщины! Теперь я сама глушу ярость этими молчанием в телефонную
трубку )
Впрочем, однажды она даже подала голос, моя беда.
Егора несколько дней не было дома. Такое начало случаться последнее
время, но, всякий раз, появляясь, он был спокоен и убедителен в своих
объяснениях. А я, бессонными ночами ожидая его появления, требовала от своей
души оставаться на высоте и верить в то, что до рассвета задерживают его
неотложные дела и проблемы. Но душа, она была прозорливее меня и лишена, к
тому же, моей гордыни, ей не за чем было оставаться на высоте, и она
металась, раздираемая самыми мучительными догадками. В одну из таких ночей
раздался телефонный звонок. Тишина в телефонной трубке, на этот раз
почему-то не взбесила меня, как обычно.
Напротив, истосковавшаяся душа моя вдруг сочинила совершенно
невероятную сказку о том, что сейчас в ночи звонит не кто иной, как Егор. С
чего бы это ему, прагматичному, а в последнее время скуповатому на
эмоциональные порывы, вздумалось звонить в собственный дом, опостылевшей,
судя по всему жене, и при том еще, как влюбленному мальчику молчать в
трубку, бедная душа моя не задумалась. Я же, следуя, как сомнамбула за ее
глупым порывом, заговорила:
- Это ты? Милый, единственный, солнышко мое, Егорушка... - вещала я в
бесконечную, гулкую пустоту, - что с тобой? Тебе плохо? Ты запутался, и не
знаешь, как быть дальше? - Трубка молчала. Могу себе представить, как
веселилась на том конце провода та, которая оказалась по воле случая, а
вернее по собственной моей непревзойденной глупости единственной
слушательницей проникновенного монолога. Однако и этой демонстрации моего
унижения ей показалось мало. На мой очередной, обильно орошенный слезами
вопрос:
- Это ты, Егор?
Трубка отозвалась сдавленным шепотом
- Я-я-я...
От неожиданности, истерика моя вмиг прекратилась, и голосом, вдруг
протрезвевшего человека, я требовательно спросила тишину
- Кто это - я?
То ли вопрос прозвучал для нее слишком неожиданно, то ли, собеседница
моя не отличалась быстротой реакции и тонким мастерством поддерживать
сложную игру, но ответ оказался совсем уж кондовым
- Он. - Прошипела трубка. И, несмотря на растрепанность чувств, я сразу
потеряла к ней всяческий интерес.
Была еще животная, испепеляющая все внутри меня, ярость: " Ну, хорошо,
бросил. Надоела. Опостылела. Встретил другую. Но отчего же так трусливо и
подленько? Не сказав и не написав даже ни слова? Как, и главное, за что,
посмел он так обойтись со мной? " Вопросы взрывались как пузырьки, на
поверхности кипящей во мне лавы, но оставались без ответа.
Однако, ничто в этом мире не длится вечно - окончилось и мое
мучительное ожидание.
Наивная! Я полагала, что сильно страдаю, ожидая его в стенах нашего
дома.
Более того, я искренне полагала сама и без устали твердила всем
посвященным, что более всего гнетет меня неизвестность. "Правда, - с пафосом
утверждала я, - какой бы она ни оказалась все равно желаннее мне, а потому
правды и только правды жду я теперь! "
Что ж! Я дождалась. Письмо Егора было сухим и коротким. Он сообщал мне,
что уже некоторое время любит другую женщину и не видит больше смысла
обманывать меня и жить во лжи. Далее, сообщал мне мой муж, впрочем, теперь
мне следовало говорить мой бывший муж, что ныне он отдыхает со своей
возлюбленной у берегов далекого океана и останется там еще некоторое время.
То самое время, которое понадобиться мне, чтобы убраться из нашего дома.
Нет, разумеется, этих слов в письме не было, но они шипели, кривлялись,
корча отвратительные рожи, отчетливо проступая между ровных скупых строк
письма, содержащего короткие прагматические рекомендации и перечень
обязательств, которые Егор вполне по-джентельменски принимал на себя.
Очевидно, та самая психологическая защита, о которой толковал мне
модный психоаналитик, в эти минуты действительно работала весьма эффективно.
По крайней мере, ничего из того, что по всему должна была бы совершить
я, когда содержание письма было полностью усвоено, включая то, что
кривлялось и плясало между строчками, я не натворила. И даже не попыталась.
Я не бросилась в аэропорт, чтобы подняться в воздух первым же рейсом,
хоть на милю приближающим меня к берегам далекого океана. Потом ведь можно
было сделать, если понадобилось бы хоть двадцать пересадок, сменить десяток
авиакомпаний и провести в залах для транзитных пассажиров сколько угодно
времени.
В конце концов, можно было бы попытаться просто захватить какой-нибудь
не очень большой самолет. Думаю, поначалу у меня бы все получилось, потому
что десятки фильмов про это, когда-то виденные мною, вполне можно
рассматривать как серьезную теоретическую подготовку.
Можно было наделать глупостей менее глобальных. Например, вместо
самолета, захватить квартиру его родителей, объявить их заложниками, и
потребовать, чтобы Егор немедленно вернулся для последующих переговоров. С
этим я бы справилась наверняка: родители его - люди интеллигентные, а потому
довольно смирные.
Словом, фантазия моя, опьяненная горьким зельем обиды, могла в
считанные доли минуты, сочинить любой, самый невероятный сценарий. А
издерганные нервы и измученная бессонными ночами психика, стали бы неплохими
гарантами его успешного воплощения в жизнь
Ничего этого не произошло.
Вообще же, если прав все-таки тот мерзкий психоаналитик, а по всему
выходит, что прав, огромное количество людей на этой планете, которые в
разные, не самые счастливые моменты своей жизни не совершили чего - то
ужасного, должны непременно пустить шапку по кругу, и на собранные средства
соорудить памятник Подсознанию. Не чьему-то конкретно подсознанию, а
Подсознанию вообще. Общечеловеческому. Которое в нужный момент принимает
какие-то одному ему известные меры, превращает нас в бесчувственных
физиологических роботов, и спасает от совершения самых смертных грехов, и
самых кровавых преступлений.
Ей, Богу, это было бы справедливо.
Впрочем это так, заметки на полях, да и то, сделанные много позже.
Тогда же, я безропотно, как и предписано было в письме, ответила на
звонок, весьма толкового и тактичного молодого человека - помощника Егора,
который недрогнувшей рукой взвалил на себя весь груз решения моих житейских
проблем, которых оказалось невероятно много.
Полагаю, мы с Помощником ( именно так называла я про себя любезного и
расторопного молодого человека, под этим именем и храниться теперь в моей
памяти его светлый образ) уложились во время, отпущенное Егором себе - на
отдых у океана, а нам с Помощником - на мое выдворение и " выплату
причитающихся компенсаций", как пишут в официальных документах.
Впрочем, от некоторых наиболее существенных компенсаций я к искреннему
удивлению Помощника отказалась.
По крайней мере, ему не пришлось подбирать и приобретать для меня
небольшую дачу или большую городскую квартиру и подыскивать приличную
работу.
Единственно, что позволила я себе увести из-за высокого кирпичного
забора теперь уже чужого дома, была машина, подаренная мне Егором на день
моего рождения в прошлом году.
Расстаться с ней, скажу откровенно, у меня просто не хватило сил,
потому что это было совершенно живое, норовистое, но преданное мне существо,
и поступить иначе, значило бы предать его.
Впрочем, Помощник все же потратил немало времени и сил, организуя мой
переезд в город, на мою старую квартиру, в которой прожила я добрую половину
своей жизни до того, собственно, момента, когда встретила Егора.
Теперь я решила вернуться именно туда.
Мой переезд завершен был дня за три. Внесены и расставлены по местам
мои личные книги, развешаны в пустом шифоньере, как в большом
истосковавшемся по жильцам и слегка рассохшемся деревенском доме, мои вещи.
Заняли свои прежние места, увезенные когда- то отсюда в новый дом и вроде бы
в новую жизнь, вазочки и статуэтки, доставшиеся от бабушки. Та хранила их
еще с конца прошлого века. Выцветшие квадраты и овалы на обоях снова исчезли
за возвращенными на свои прежние места фотографиями моих нарядных прабабушек
с высокими прическами, облаченных в светлые кружевные платья и такие же
высокие кружевные перчатки, и прадедушек в парадных мундирах и строгих
костюмах-тройках.
Когда чужие люди, приходившие вместе с Помощником что-то прибить,
подкрасить и подкрутить, наконец, справились со своей нехитрой работой,
Помощник в сотый раз поинтересовался у меня, не может ли он быть еще
чем-нибудь полезен? Я ответила ему: " Нет! " со всей решительностью, на
которую только была способна, и добрый юноша с почтительным поклоном
удалился.
Оставшись одна, я, наконец, словно в первый раз оглядела свою старую
квартиру.
Она была совершенно такой, как в тот вечер, когда впервые Егор
напросился ко мне на чашку кофе, которую получил утром следующего дня, что,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг