- Были. И на них я не отвечал, можешь не сомневаться.
- Ну, хорошо. Но потом все же выяснилось, что эта специалистка, которая
сначала просто играла роль по сценарию, на самом деле, соответствует всем
параметрам первой леди?
- Да. Примерно так. Холостым оставаться я не мог по определению, а она,
действительно соответствовала, и была рядом... Такие вот дела...
- Понятно. А потом выяснилось, что определенным параметрам должны
соответствовать и друзья...
- Да. Ты знаешь об этом?
- Понаслышке, и очень немногое.
- А и было- то, собственно, очень немного чего. Просто, когда я стал,
скажем так, вхож в некоторые круги, открылись и некоторые новые возможности
в бизнесе. Большие возможности. О которых раньше я даже не подозревал. Но
вот люди... Люди нужны были новые, готовые понять и исполнять новые задачи.
- А от старых пришлось избавится.... Взорвать в машине, например... По
сценарию...
- Не надо. Ты, действительно, многого не знаешь. Потом, я может,
расскажу тебе об этом, а сейчас, прости, нет сил. Слишком много слов и
эмоций...
- Ты путаешь, это относится ко мне
- И ко мне тоже. Как выясняется. Я, правда, устал.
- И что же, опять исчезаешь?
- Да
- Надолго?
- Конечно, нет. Я же сказал, теперь я никуда от тебя не денусь.
Перестань дергаться.
- Если бы могла...
- Опять? Не надо. Успокойся. Теперь все иначе, поверь, совсем иначе...
- А общаться теперь мы будем только по интернету?
- Пока - да
- Пока я жива?
- Что за мысли?
- Но я ведь была на кладбище, как ты просил...
- И что же там?
- Там вторая могила
- Там вообще много могил. Это кладбище.
- Вторая свежая, но еще пустая могила. И крест. И еще женщина в церкви,
которая до этого была на картинке. Но возле могилы и с таким же крестом
- Я не понимаю тебя.
- Правда?... Правда или нет?
- Нет. Но только отчасти.
- То есть?
- Про женщину я, правда, не понимаю. Клянусь.
- А про могилу и крест?
- Только догадываюсь, но не хочу ничего говорить об этом
- Почему?
- Не хочу - и все. Проехали, как ты говоришь.
- Ты забыл: это ты так всегда говорил, а я просто вторила тебе, как
попугай..
- Возможно. Мы слишком много брали друг от друга. Теперь уж не
упомнишь: что - чье. Вот как... Ну все, сейчас, я правда, должен уйти.
Только очень прошу тебя: не изводись больше, я вернусь скоро, я вообще долго
не могу без тебя находится теперь. По правде, мне и раньше это было не так
легко, как ты думаешь, но это было несколько иначе. Проще... Хотя, как
посмотреть? Знаешь, что я скажу тебе на прощанье, чтобы ты хоть немного
поверила? Помнишь, мою эпопею в Риме?
- Конечно помню: ты сбежал, как заяц.
- Ладно, пусть заяц. Дело не в этом. Я совсем о другом хотел напомнить.
Помнишь, я объяснял тебе, что не мог больше находиться рядом с той девочкой,
категорически не мог, до истерики.
- И про это помню
- Так вот, все эти полгода я жил, как будто в Риме. Понимаешь? Только
лететь было некуда.
- Но почему?
- Потому, что очень хитрая машина была уже запущена и неслась на полной
скорости. А я был в ней, может и не главной, но уж точно - центральной
деталью, и со всех сторон привинчен крепко-накрепко..
- Но ведь тебе нравилось быть центральной деталью?
- Да. Нравилось. Но это было отдельно. А Рим - отдельно... Если,
конечно, ты сможешь и это понять. Все. Ушел. Не грусти.
- Но как я узнаю, когда ты снова....
- Как - ни- будь, да узнаешь, это я тебе обещаю, даже не сомневайся....
Как - ни- будь...
Было сообщение по электронной почте, было послание губной помадой на
зеркале.
Чего мне следует ожидать теперь?
" Чего угодно" - отвечаю я себе, и решаю принять ванну перед сном.
Есть мне по-прежнему совершенно не хочется.
Однако, природу этого феномена Егор объяснить не пожелал.
"Не хочу - и все ".
Это была тоже типичная его формулировка, безобразная в своем вопиющем
эгоизме. Вот и она вернулась ко мне, но теперь я не бешусь, как прежде.
"Не хочешь - и не надо" - легко соглашаюсь я с Егором.
Ничего не надо, только не исчезай больше.
Такое вот теперь состояние моей души.
С наслаждением, погружаясь в пышную искрящуюся пену, я вдруг замечаю,
что пою забавную старую песню, из тех, что пели мы кого-то под гитарное
бренчание. Песню почти забытую, по крайней мере, половины слов я не помню, и
вместо них тяну случайные междометия, Пою я довольно громко, отмечая,
однако, что совсем отвыкла от этого нехитрого дела. Это потому, что сейчас я
пою впервые за последние полтора года.
Спать я направляюсь в расслабленном состоянии, и весьма недурном
расположении духа.
Но в прохладном полумраке спальни, сон, распахнувший было передо мной
свои бархатные объятия, внезапно улетучивается.
И в прояснившемся сознании пульсирует одна только мысль, но я уже
отчетливо понимаю, что она- то ни за что не даст мне уснуть.
Делать нечего: я принимаю ее условия.
Мысль тревожная
В ней, как в сюжете, столь любимых Мусей мистических произведений,
странно переплелось все: и давняя история с картинкой в журнале, и
сегодняшняя, странная женщина в церкви, и жуткое зрелище разверзнутой свежей
могилы на кладбище, и, наконец, резкий отказ Егора говорить на эту тему.
А ему было, что сказать - в этом я была уверена абсолютно.
- Какова, собственно, главная тема всей этой фантасмагории? - спрашиваю
я себя. И, сопоставив все ее составляющие, довольно быстро прихожу к выводу
- Моя скорая смерть.
- Кому она нужна? - продолжаю я диалог с собой, - и тоже довольно
быстро выстраиваю наиболее подходящую версию, из всего того, что было мною
увидено и услышано - Егору. А вернее его не упокоенной душе, которая отчего
- то без меня не может найти себе места, более того, не может находиться
даже относительно долго.
Бог мой, если бы это чудо свершилось, когда все еще происходило в
рамках реального мира, когда он был жив, и мы еще были вместе! О большем
счастье я не смела мечтать!
Но и теперь, когда события приняли такой странный, мистический оборот,
это обстоятельство проливает бальзам на мои раны. Я даже позволяю себе
предположить, что смогла так быстро и безоговорочно поверить во все
происходящее со мною, поправ собственный здоровый скептицизм, да и вообще
здравый смысл, которым всегда гордилась, лишь потому, что слишком сладким и
желанным оказался для меня фантом.
Впрочем, теперь я совсем не уверена, что это фантом.
Более того: подумав так, я тут же пугаюсь разгневать крамольными
мыслями те силы, которые сейчас правят бал в моей жизни, а возможно, что в
их власти теперь и вся моя дальнейшая судьба.
И мысленно я тут же отрекаюсь от " фантома", повторяя про себя, как
молитву: верую....
Верую в то, что все происходящее со мной - не бред моего больного
воображения.
Верую в то, что мне оказана великая честь, ибо для меня, простой
смертной, кем-то были любезно раздвинуты границы материального мира.
Верую в то, что мольбы мои и жалобы оказались кем-то услышаны, и, в
конечном итоге, я получила, то, что просила, ни на что не надеясь.
Возможно, я еще долго каялась бы перед кем-то неведомым, потому что
уверенности в том, что милость свою явил Создатель, у меня отчего-то не
было. А думать о другом, единственно возможном варианте, мне было страшно.
Однако сознание мое вернуло меня к прежним размышлениям, и, подхватывая
разорванную было нить рассуждений, я продолжаю.
- Но если моя смерть так нужна Егору, то отчего же он наотрез отказался
об этом говорить? Ему ли не знать, что я готова выполнить любую его просьбу,
и даже приказ. Тем паче, речь идет об избавлении его от страданий. Здесь, и
это он должен знать это наверняка, не существовало цены, которую я не
согласилась бы немедленно заплатить. - эта мысль моя еще не завешена, но в
сознании уже родилось и рвется парировать ее новое соображение
- - Очевидно, что "прошлый" Егор, ничтоже сумнящеся, сообщил бы мне о
той затруднительной ситуации, в которой вдруг оказался, и не ведая,
сомнений, попросил бы о помощи. При этом он скрупулезно, не опуская ни одной
детали, как поступал всегда, разъяснил бы: в чем конкретно должна
заключаться моя помощь ему, и каковы должны быть мои действия, в их строгой,
логической последовательности. Деликатность темы, убеждена! - нисколько бы
его не смутила, и вопросы моего перемещения в мир иной, он обсуждал бы точно
так же, как поездку в ближайшее Подмосковье. Но это был бывший Егор. Тот же,
кто обращался ко мне теперь из всемирной паутины, был несколько иным
человеком, или субстанцией, или душой... - Я не знала, как правильно
называть моего виртуального собеседника, но это было не так уж важно.
Важно было другое: новый Егор, как для удобства обозначения, решила я
называть его, безусловно, многое сохранил в себе от прежнего.
Он столь же резок и ироничен, порой даже груб.
Он так же часто общается со мной менторским тоном, как умудренный
жизнью, достигший всех возможных высот человек, со слабой, несмышленой
женщиной.
Он по-прежнему, безапелляционен и не терпит малейших возражений.
Все это так.
Но есть в нем, одновременно, нечто, что удивительным образом смягчает,
а то и вовсе сводит на нет, все неприятное отталкивающее, что сохранилось с
былых времен.
Это нечто сквозит в долгих паузах, которые то и дело отражаются
многоточиями на экране монитора или долгими- долгими интервалами между
словами.
Оно выплескивается наружу во внезапных страстных его признаниях и
клятвах, возносящих меня до небес.
Словом, этот, новый Егор, вряд ли способен легко сообщить человеку, что
собственный покой и счастье, напрямую связаны с физического его смертью.
Тем более - мне.
После всего того, что сотворил он со мной прежде..
А мысль моя, тем временем, рвется дальше
- Тем более - хочется продолжить мне, - что он любит меня, и никогда не
переставал любить. Грешен же он передо мной в том, что, когда поставлен был
перед выбором: наша любовь или власть, которой (теперь я понимаю это
отчетливо и удивляюсь своей слепоте в прошлом ) жаждал страстно, болезненно,
почти маниакально, - он выбрал второе.
Бесспорно, мое желание спешно вылепить новый образ Егора, подталкивает
к тому, чтобы отпустить его прежние грехи.
А лучший способ для этого - объяснить природу поступков, искалечивших
мою жизнь.
Тогда и вина Егора кажется не такой уж бесспорной, и черные краски мало
- помалу растворяются, и рассеивается горький привкус обид.
Однако, справедливости ради, следует все же отметить: бесчисленное
множество представителей рода человеческого, и особенно - мужчины,
добропорядочные граждане и, возможно, совсем неплохие люди, повторили бы его
выбор в точности.
Более того, немало наберется и тех, кто ради достижения столь высокой
цели, пошел бы на совершение куда более мерзких поступков.
Откровенно говоря, многие готовы совершать ( и совершают! ) их во имя
гораздо меньшего вознаграждения.
Примеров тьма.
Так виновен ли Егор?
- Нет - готова безоглядно признать я, и только память о той боли, что
раздирала мою душу железными своими клыками, еще слабо останавливает меня.
Однако, другой вопрос, более актуален сейчас.
И я решаюсь задать его себе, хотя подсознание мое упрямо оттягивает
этот момент, усматривая в нем огромную опасность и неоправданный риск.
Но сознательное упрямство, в конце концов, оказывается сильнее.
И я все-таки спрашиваю себя: " Готовая ли умереть сейчас, чтобы
облегчить участь Егора?
И только сформулировав эту страшную фразу, понимаю, насколько мне
страшно.
Сердце отчаянно колотиться в помертвевшей груди, наверное, протестуя.
Оно совсем не хочет смерти.
Но восстает лишь одна, материальная его составляющая.
Другая же, та, что сладко и восторженно сжимается при первых признаках
появления Егора, я знаю точно: думает иначе.
Восстает тело. Холодеют конечности, покрываются липким потом. Дыхание
прерывается, потому что горло сжимает удушливый спазм ужаса.
Но вот душа... Сейчас я слышу и ее голос, звучащий где-то в недрах
моего сознания, она пытается успокоить меня, и постепенно ласково и
настойчиво привести к тому, чтобы я ответила: "да".
Я не знаю, что отвечать своей душе.
И страх не отпускает меня, вцепившись своими холодными лапами.
Я понимаю, что сама не смогу решить этот страшный, безумный вопрос.
Хотя не так давно, сгорая в огне обиды и боли готова была переступить черту.
Но те времена прошли, и теперь я смотрю на мир немного иными глазами, только
что научившимися снова радоваться первым лучам солнца, пробивающимися сквозь
ледяную твердь зимнего неба, и различать краски.
И я совершенно не представляю себе, к кому могла бы обратиться за
помощью или хотя бы разъяснением, как надлежит поступить?
Идею подойти к батюшке в любимом некогда нами храме Николы в
Хамовниках, отвергаю я сразу. Священник вряд ли пожелает обсуждать подобные
вопросы, потому что все, что творится со мной никак не укладывается в
христианские догмы. Окажись он, добрым и жалостливым человеком, то вероятнее
всего предложит мне искренне молиться Господу, чтобы тот отвел от меня
наваждение. Если же батюшка - человек суровый и не позволяет своим
прихожанам крамолы сомнений, то наверняка я нарвусь на жесткую отповедь, но
рецепт будет тот же, только изложенный в форме приказа: молиться Богу и
гнать от себя искусительные, греховные мысли.
- Но отчего же искусительные? - Мысленно полемизирую я с суровым
служителем церкви, - ведь душа по утверждению всех религий бессмертна, и
почему бы ей, не вступить в общение с тем человеком, перед которым
испытывает она вину, ищет прощения, искупления ее? Разве это противоречит
христианской доктрине? Что же касается той нетрадиционной, с точки зрения
религии, формы, которую избрала для общения со мною мятущаяся душа Егора, то
ведь необходимо делать поправки на веяния времени и то, что души наши вместе
с телами, пока составляют единое целое, успешно весьма осваивают новые
технологии межличностного общения.
Звучит довольно убедительно.
Но я отчего-то уверена, что священник, каким бы он не оказался: суровым
или милостивым, слушать эти размышлизмы не станет.
Нет, под сводами храма, не найду я ответа.
Но и те, кто берет на себя смелость, заглядывать за горизонт, пытаясь
поставить себе на службу энергию иного мира: всевозможные маги, колдуны и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг