двубортном пиджаке и белой рубашке с красным галстуком. По виду - типичный
проныра-адвокат.
- Прошу извинить, немного запоздал, - выпалил он, бросая на стол кожаную
папку и мобильный телефон. - Вот его документы. Тут паспорт, полис,
свидетельство о смерти - липовое, для ментов. Вот еще... - Гриша получил стопку
бумажек и "корочек".
- И медальон, - потребовал он, протянув руку.
- Ах, да... - адвокат выудил из кармана бляху на цепочке. - Что-то еще от
нас надо? Может, охрану, деньги на дорогу?..
- У нас все свое, - ответил Гриша и, сделав знак охранникам, поспешно
вышел из этой затхлой, словно зачумленной квартиры.
На глазах дворовых старушек носилки с телом клиента погрузили в машину.
Братва наблюдала за отъездом через грязные окна.
- До завтра обернемся? - спросил Григорий.
- На месте будем часов в двенадцать ночи, - ответил водитель. - Ночь,
думаю, там придется провести. Завтра только к вечеру, может, домой допилим.
* * *
В темноте они подкатили к воротам резервной базы. Это был большой участок
в сосновом бору, отгороженный высоким глухим забором. Среди деревьев белели
одинаковые щитовые домики, горела пара фонарей на пустых дорожках.
Измученный долгим путешествием, Григорий поскорее сдал клиента вместе с
его бумагами и уснул в отведенной ему комнате, даже не заинтересовавшись
ужином.
В лесу спалось хорошо, и ночь пролетела как один миг. Просыпаясь, Гриша
почувствовал необычную свежесть и легкость в голове. Тем более что выдалось
отличное утро - ясное и в меру прохладное.
Он открыл глаза и вдруг увидел, что в дверях стоит Шамановский. Сразу
бросилось в глаза, как покорежило его время. Прошел всего год, а у главного
появилась уже и седина, и сутулость, и какой-то надлом в чертах лица...
Так бывает с людьми, которые всю жизнь спешат, рвутся вперед, работают на
пределе сил, а потом вдруг все резко бросают. И тогда уже время спокойно за
какие-то несколько месяцев разделывается с ними.
Впрочем, в чем-то облик Шамановского изменился в лучшую сторону. Он стал
более спокойным, ухоженным, немного раздобревшим. Вечно всклокоченные волосы
теперь были тщательно зачесаны, грязный рабочий фартук сменился на мягкий
спортивный костюм. Но все равно, из самой глубины его глаз пробивались через
крошечную трещинку усталость и разочарованность.
Григорий поспешно поднялся.
- Здравствуй, здравствуй, - главный протянул руку и рассеянно улыбнулся. -
Работенку нам при вез, да?
- Привез.
- А я вот зашел на тебя посмотреть, поинтересоваться, как у вас там дела.
Да ты, я гляжу, никак не проснешься?
- Нет, почему?..
- Ладно, ладно. Иди завтракай, а потом уж... Ты не торопишься?
- Ну, как сказать... - впрочем, Гриша понял, что сегодня торопиться уже
нет смысла.
- Наши с тобой повидаться хотели. И Соломонов, и Павлов, и другие. Как
позавтракаешь, поговорим, - и он ушел, похожий на усталого, добродушного
отставного генерала-помещика.
Под утренним солнцем, пробившимся сквозь высокие кроны, место имело совсем
другой, нежели вчера, вид. Здесь стало светло, довольно многолюдно, где-то
тарахтел насос, из кухни шел насыщенный аромат, по которому легко было найти
дорогу к столовой.
После завтрака Гриша побродил по дорожкам, встретил нескольких знакомых из
прежнего состава "Золотого родника", с некоторыми остановился поболтать.
Он хотел поскорее выехать домой, ему не нравилось здесь. Резервная база
была похожа на символический, не очень точный памятник прошлому. Но просто так
уехать было нельзя: главный хотел выяснить, как идут дела в филиале, не нужно
ли помочь деньгами, кадрами...
Присев на скамейку, стоящую в отдалении от корпусов и оживленных дорожек,
Григорий начал наблюдать за повседневной жизнью базы и высматривать других
знакомых. Не прошло и трех минут, как его окликнул давно знакомый голос:
- Что, Гриша, впитываешь силы природы? Гриша обернулся и сначала даже не
понял, что за человек находится перед его глазами - худой, остриженный наголо,
одетый в голубой махровый халат. Он сидел в электроколяске, положив руку на
джойстик, и с печальной усмешкой следил, как у Григория вытягивается от
удивления лицо.
-Андрей?!
- Что ты, что ты... - с досадой пробормотал Донской. - Сядь, не пугайся.
Неужели я такой страшный?
- Ты уже... Я не ожидал, что ты...
- Что я уже вылупился? - помог Донской.
- Я не думал, что увижу тебя здесь.
- Я и сам не думал, что себя увижу. А ты как будто и не рад...
- Андрей... - Григорий все смотрел и смотрел на него, он и в самом деле не
знал, радоваться ему или ужасаться.
- Ну, что завис? Скажи, что страшно рад. Спроси, как я себя чувствую...
- Считай, что спросил.
- Чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу. Лечат, вытягивают. Ну,
рассказывать-то, в общем, и нечего. Я после воскрешения ничего и не видел,
кроме этого забора. Лучше ты расскажи.
- Я только в последний день узнал, что у тебя настолько плохи были дела, -
проговорил Гриша, словно оправдываясь. - Почему ты ничего не говорил мне?
Донской уставился в землю и заговорил лишь после продолжительной паузы:
- А зачем рассказывать? Чтоб ты надо мной вздыхал и жалел, чтоб по головке
гладил? Любая смертельная болезнь заразительна, Гриша. От обреченных шарахаются
- чтобы, не дай бог, тень тоски нашей смертной никому жизнь не отравила. Это
уже проверено - и как друзья уходят с грустными вздохами, и как девушки себе
новых друзей заводят. Да разве бы мы с тобой веселились так славно, если б ты
знал, что у меня в голове шишка растет?
- А почему нет?
- А потому, Гриша, что ты бы смотрел на меня грустными коровьими глазами и
только бы думал: как лишнего не сказать, как чего не намекнуть, как не обидеть
ненароком.
- А ты чего хотел?
- А я пожить хотел! Как нормальный мужик, а не как заживо отпетый. Чтоб не
вздыхали у меня за спиной... Ладно, хватит об этом. Что тебе еще рассказать?
Смерть моя была приятной и романтичной. Доктора наркотиков не жалели...
- Нет, об этом тоже не надо, - остановил его Гриша. - Рассказывай, что
сейчас. Что болит, чем лечат...
- Да что болит... Ну, почки чуть барахлят, пью какую-то бурду пять раз в
день... Да ерунда это все, мелочи и недоразумения. - Донской наморщил лоб и
перевел дыхание. - Ноги не ходят - вот что самое гадкое. Какая-то гормональная
анемия на фоне... Черт их разберет, все эти болячки.
- А в перспективе?
- Знать бы перспективу,. - горько вздохнул Донской, - я бы уже учителя
танцев себе искал.
Он замолчал, глядя куда-то мимо Григория. Тот испытал вдруг глупое и
противное чувство - неловкость за свою силу и здоровье, за то, что стоит на
своих ногах перед человеком в инвалидной коляске.
- Перспектива... - пробормотал Донской. - Какая мне теперь перспектива?
Что я такое, на что я годен - я и сам не знаю. Главный говорит: окрепнешь и
пойдешь управляющим в какой-нибудь наш филиал. - Донской сухо рассмеялся. -
Представляешь: приходит клиент за здоровьем, а навстречу ему я выезжаю -
управляющий, олицетворение здоровья и хорошего настроения. Живая реклама!
Обожди-ка...
Он отпил глоток из темной баночки, которую выудил из кармана халата.
- Расскажи лучше ты, Гриша, про свои перспективы. Я за тебя порадуюсь, мне
легче станет.
- Да что рассказывать?..
- А вот, вижу, колечко у тебя на пальце появилось. Как там принцесса, все
хорошеет?
- Все нормально, - быстро ответил Гриша, не желая здесь распространяться о
том, как ему хорошо и счастливо живется.
- Подружка у нее была, веселая такая... Может, утешит меня на закате
жизни? Да не пугайся, Гриша, шучу... Не придется тебе мои инвалидские проблемы
решать. Сам разберусь... - Последние слова вышли у него сквозь зубы. - Смотри
внимательно, - сказал он через минуту. - Вон туда, между корпусами...
Григорий увидел, как двое врачей очень медленно и бережно ведут высокую
статную женщину в черном платье. Позади семенил Шамановский, прижимая к груди
какие-то бутыли и свертки.
- Знаешь, кто она?
-Да неужели?..
- Да-да. Александра собственной персоной. Добился-таки мужик своего, через
все прошел, но добился. Сколько денег в нее вложил, тебе за всю жизнь столько
не истратить.
- Странно, - проговорил Григорий. - Я видел его сегодня с утра, и он не
показался мне чересчур счастливым.
- Счастливым?! - Донской фыркнул. - Да ты погляди на него получше! Он
готов землю жрать от обиды. Он зубами скрипит, еще чуть-чуть - и завоет.
- Почему? Что-то все-таки не получилось?
- Жизнь у него не получилась, Гриша! Это же судьба: одному везет, другому
- нет. Нашему не повезло, у него любимую жену урки ножом пырнули за сто рублей.
А он - нет чтобы смириться - начал с судьбой бороться, и за счет этих же урок
пробовать себе жену вернуть. Ну а с судьбой бороться - дело гиблое.
- И все-таки, что не так вышло?
- Он однажды напился, - Донской понизил голос, - и сказал мне очень
странные слова. Сказал, что это не она, не Александра.
- В каком смысле не она? Что, опять?..
- Да нет, генетические фантазии здесь ни при чем. Видишь ли, эта чудесная
женщина четыре года существовала в виде электронной копии в магнитном контуре.
А Шаман ее живую помнил, понимаешь? Каждый день рисовал ее в новых красках,
забывая про старые. И вообразил в конце концов, что она вылезет из его тухлого
ящика, как Афродита из морской пены. А она-то - не Афродита, она нормальная
живая баба. Главный богиню ждал, а вылезла простая баба, чуть помятая после
репродукции. Для нее этих четырех лет не было, она не знала, что за бури у него
в душе бушевали.
- Несчастный он человек, - покачал головой Григорий. - Поневоле поверишь,
что нельзя мертвую душу так долго беспокоить и земле не предавать.
- Да, умерла так. умерла - вот как надо. Он ведь только сейчас понял, что
все эти четыре года ломился вперед, ничего вокруг не видя и не понимая.
Помнишь, Гриша, мультик про волшебную лампу? Там джинн говорит Аладдину, что
никогда не будет оживлять мертвых, потому что не терпит запах мертвечины. Наш
уважаемый главврач наконец-то унюхал этот запах! Наконец-то понял, что именно в
ней, в мертвечине, и копался...
- А ты - разве нет?
- Ну, я-то с самого начала это понимал. Да что говорить, я теперь сам
мертвечина.
- Если ты сам так считаешь...
- А ты что считаешь? Давай откровенно, Гриша, ты ведь мечтаешь поскорей
смыться к принцессе, чтоб не видеть и не слышать меня! Какой тебе от меня прок
теперь?
- Никакого, - покачал головой Гриша.
- Вот!
- Давно уже никакого, - продолжал Гриша. - Мы дружили без всякого прока и
резона. Я надеялся, так будет и дальше. А что может помешать? Мне даже коляску
твою толкать не придется, она на батарейках. Может, нам прямо сейчас смотаться
в город, купить водки...
- Водки мне пока нельзя, - Донской вздохнул и тронул пальцами левый бок. И
вдруг он улыбнулся - слабо и мечтательно. - Слушай, Гриша, а возьми меня к себе
в больницу. Оформите меня хотя бы кладовщиком, вахтером - кем угодно, хоть
разгибателем бананов в столовую. Буду рядом с тобой мужества набираться, слова
разные героические от тебя слушать.
- Слова тебе не помогут.
- Да куда уж... Горе побежденным! Но, видишь ли, я понять хочу, что такое
во мне произошло? Когда было у меня две жизни - знаешь, как я их ценил, как за
них боялся?! А теперь только одна - сытая, спокойная, бестолковая... И так
хочется отдать ее без остатка, пожертвовать для чего-то стоящего, чтоб хоть на
могиле хорошие слова написали. Но кому она теперь нужна, эта жизнь?
- Тебе в первую очередь, наверно.
- Да ладно, молчи! Я и в той жизни ничего путного не сделал, а теперь куда
уж?.. Эх, Гриша, как мне хотелось стать таким же, как ты, - спокойным,
значительным, самодостаточным... Сидел бы в кабинете, обложась
первоисточниками, и искал себе какую-нибудь истину.
- И что мешало?
- Все истины давно уже подмяли под себя такие вот основательные ребята,
как ты, Гриша. Мне осталось только идти между вами - осторожно, чтоб не
помешать. Я, наверно, сопьюсь скоро, как думаешь?
- Думаю, не успеешь.
- Плохо ты меня знаешь. Меньше пяти лет я не проживу, а за это время
столько можно успеть...
- И все равно не успеешь. Я поговорю с главным, и тебя перевезут в наш
центр. Можешь стать кладовщиком, если хочешь, суть не в этом. Я с тебя глаз не
спущу. Если будешь пить в одиночку - вправлю торпеду. И нытье твое я там
слушать не собираюсь.
- Суров ты не по годам,- усмехнулся Донской.
- Суров или не суров, а слов на ветер, кажется, никогда не бросал.
В эту минуту откуда-то материализовался незнакомый сотрудник базы и
тихонько напомнил Донскому насчет каких-то процедур.
- Прощай, Гриша, - сказал тот, разворачивая свою тележку. - Поехал я
твердости духа набираться. Привет девчонкам. Надеюсь, ты не пошутил насчет
должности кладовщика...
"Слишком легко мне было, стоя на здоровых крепких ногах, спорить с ним -
калекой, - подумал Григорий, глядя, как катится прочь тележка, подскакивая на
ямках. - А что поделаешь? Жалости он не потерпит. Надо ставить парня на ноги -
хотя бы морально. Будет чем заняться в ближайшие месяцы и годы. А иначе, какие
же мы непобедимые?"
* * *
Большое добродушное море тихо шевелилось у подножия скалы, незаметно и
неотвратимо перемалывая ее в песок. На вершине было спокойно - сюда почти не
долетал детский визг, музыка и рев водных мотоциклов с пляжа.
Григорий лежал на самом краю и перебирал в пальцах цепочку с блестящим
жетоном, истинную цену которого знали только посвященные.
"Вот передо мною море, - думал он. - Самое сильное и самое мудрое существо
на планете. Какое ему до меня дело? Вот брошусь сейчас в него, а оно вздохнет -
и вытолкнет наружу. Или проглотит? Но зачем меня глотать - эдакую крупинку? А
зачем жалеть?"
Живой чистый ветерок шевелил травинки, уцепившиеся за камень маленькими
упрямыми корнями. Все здесь было просто и разумно устроено. Здесь было трудно
думать о том, что кого-то сейчас сводит с ума боль, кто-то смотрит на другого
через прицел, кто-то добровольно делает шаг в пустоту с крыши многоэтажки...
Как все это нелепо. Отчего люди не могут жить так же просто и разумно, как эти
травинки на скале?
Григорий вытянул руку и разжал пальцы. Блестящая безделушка скользнула в
воду, серебристо блеснула в ней и затерялась в зеленой глубине.
Григорий оторвался от горячей скалы и спустился к берегу, где были Пашка и
Светлана.
- О чем ты сейчас думаешь? - спросил он.
- Ни о чем, - улыбнулась Светлана, не открывая глаз. - Наконец-то я ни о
чем не думаю.
- Разве это возможно?
- Невозможно не думать. А думать ни о чем - можно.
- Научи меня.
- Ложись рядом. Теперь смотри, как волны бегут к нам. Смотри, смотри...
Чувствуешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг