мамашей, а значит - перед ее хахалем докторишкой. Ну, а уж с докторишкой будет
особый разговор.
Ганс знал - в первые часы после пропажи будет сплошная суета и
несуразность. Будут крики, слезы, сопли, ежеминутные звонки в милицию и всякие
глупые отчаянные поступки. Поэтому не стоит сразу вступать в переговоры. Пусть
пройдет полдня, день, наступит вечер. Страх должен настояться, как хороший
коньяк.
Светка начнет помаленьку сходить с ума, подпрыгивать от каждого шороха. И
тогда она начнет хвататься за любой шанс вернуть своего паскударика, она будет
остерегаться делать глупости. Вот в этот момент можно будет с ней говорить.
Не с ней, конечно, а с Айболитом. Мол, расшибись ты, парень, в доску, а к
обеду подгони своего мутанта. Или точно такого же. Услышав такое, доктор и сам
не захочет впутывать милицию. Можно, конечно, пойти по ровной дорожке и сразу
потребовать деньги, но Ганс хотел не только денег. Он хотел будущего, а это
будущее дал бы ему могущественный человек в лице Сударя. Нужно только показать
себя перед ним в хорошем деловом качестве.
Главное, до последнего момента не светиться - ни перед Пашкой, ни перед
Светкой. Пусть думают, Что пацан в руках у неизвестно кого, меньше будут
выкобениваться...
Ганс остановил "Хонду" возле старого фургона, сброшенного когда-то с
грузовика и уже вросшего в землю. Вокруг стояли молодые березки, из травы
торчали ржавые железяки - обломки давно усопших механизмов. Дальше громоздились
бесконечные мусорные кучи городской свалки.
Навстречу ему вышел сутулый узкоплечий человек с беззубым ртом и синими от
татуировок руками.
- А где Брюхо? - спросил Ганс.
- А он там, спит, - человек махнул рукой в сторону фургона.
- Уже ужрались... - пробормотал Ганс, открывая багажник. - Вот, получай.
Он рывком поставил на траву дрожащего мальчишку, который от страха уже не
мог даже плакать. На его голову был одет черный мешок.
- Слышь, Ганс, а чего... - начал было человек, но Ганс с размаху ударил
его костяшками пальцев по лицу. Потом приложил палец к губам. - Понял, -
сдавленно проговорил человек, отступая на шаг.
- Все, как договорились, - сказал Ганс, когда Пашку увели в фургон. -
Держишь его до завтрашнего утра, а там видно будет. Я еще заеду. На улицу не
вздумайте его выпускать.
Он достал из машины два хрустящих пакета.
- Вот, тут ему пожрать, попить...
- А нам?
- И вам. Но гляди - если убежит пацан, будешь свое дерьмо жрать!
* * *
Бережно и осторожно извлекал Луков из своей памяти то, что должно было ему
сегодня пригодиться. Как ни странно, воспоминания, важнее которых прежде не
было ничего на свете, оказались зыбкими и полупрозрачными, как вчерашний сон.
Образы и картинки, которые должны были лежать на самой поверхности, погрузились
на дно, в темноту сознания.
Однако Луков вспомнил все. И серую восьмиэтажку на окраине, и дверь,
обитую коричневой клеенкой, и квартиру - небогатую, но полную нужных и ненужных
вещей, которыми каждый человек обрастает к определенному возрасту.
Он вспомнил и хозяйку, бывшую работницу заводской столовой по имени Зоя
Филипповна, одинокую пенсионерку, к которой раньше частенько захаживал на чай.
И еще он вспомнил старый затертый ковер, а под ним - несколько новых досок
в полу. Там был тайник. Там были деньги и золото в количестве, способном
осчастливить не один десяток человек.
Эти деньги были его долгом. И предназначались они вовсе не для счастья. Их
с нетерпением ждали авторы плана "Снегопад". По их воле зеленые бумажки и
блестящие побрякушки должны были преобразиться в порошок, который осядет на
город и превратит в ад жизнь многих людей.
Луков почему-то очень обостренно чувствовал это, он почти видел тех ребят
и девчонок, которые день за днем будут превращаться в человеческий мусор.
Никогда раньше он не задумывался об этом, никогда не жалел юных придурков,
находящих развлечение в наркотиках, но теперь все переменилось.
Теперь он сам был изгоем и смотрел на мир другим углом.
Ему казалось, что в нем открылось какое-то особое чутье, новое зрение. Он
почти реально видел исполинскую многорукую фигуру, склонившуюся над .городом.
Он видел сотни горящих красным огнем глаз, устремленных вниз. Сам Сатана сыпал
порошок из своих черных рук. И единственный путь спасти себя, который знал
Луков, - это встать поперек Сатаны, направить против него свою силу. Нужно
сделать все, чтобы деньги и золото не обратились в смертоносный медленный яд.
Это был маленький и жалкий, но упрямый шаг против зла.
Луков знал нехитрый уклад жизни Зои Филипповны, он вспомнил, что каждый
день она незадолго до обеда уходила в сквер кормить голубей и болтать со
знакомыми старухами.
Он добрался до ее дома ночью и до утра спрятался на чердаке, вспугнув
нескольких бродячих кошек. Из слухового окна было хорошо видно, как женщина
вышла во двор и направилась в сторону сквера, Квартира осталась пуста.
Луков восхитился, с какой легкостью и изяществом он перепрыгнул с карниза
крыши на балкон, Уже много лет его тело не умело двигаться так легко и быстро,
словно ручеек, сбегающий с горы. Он скользнул в открытую форточку и оказался в
знакомой квартире, где пахло одинокой старостью - лекарствами, заношенными
вещами, дешевой едой.
Вот и ковер с полустершимся узором, и новые доски под ним. Луков поддевал
их когтями и со скрипом выдирал из пола. Стопки долларов, завернутые в
полиэтилен, и суконные мешочки с золотом лежали точно так же, как он и оставил
их несколько месяцев назад. Никому не пришло бы в голову искать несметные
сокровища воровского общака в квартире полунищей старухи.
Луков выгреб содержимое тайника наружу и задумался, что теперь с ним
делать. Одну из зеленых стопочек он сунул между документами в ящик буфета, он
знал, где Зоя Филипповна хранит деньги. Остальное начал было набивать в
наволочку.
И вдруг он замер, прислушался. В замке входной двери явно кто-то
ковырялся...
* * *
Свежие новости Валек Толстопятов обычно узнавал на рынке, где держал
несколько мест с рубашками, обувью, а в последнее время и со строительными
материалами.
В то утро он, как обычно, болтал с продавцами, выясняя потребности и
возможности покупателя, вычисляя, какой фасон лучше уходит в текущем месяце. И
вдруг Валек заметил, что ряды торговцев планомерно обходят парни со
специфической внешностью. С этими парнями Валек стремился жить в согласии, все,
что положено, он выплатил им еще две недели назад. Потому-то его и насторожил
неурочный обход.
Они подходили буквально к каждому лотку и, бесцеремонно тесня покупателей,
что-то втолковывали торговцам. Наконец один из них добрался и до того места,
где стоял Валек.
- Ищем одного человечка, - устало проговорил мордатый парень с волосатой
родинкой под носом. - Десять штук "зеленью" за информацию.
Он помахал скверной нерезкой фотографией и пошел дальше.
- Ого! - тихо проговорил продавец. - Знаешь, какого они человечка ищут?
- Какого? - так же тихо произнес Валек.
- Кассира!
- Какого еще кассира? Из сберкассы?
- Ага, из сберкассы, - ухмыльнулся продавец. - В законе он, понял? Общак
держит... держал, наверно. Из-за простого баклана не стали бы рынок баламутить.
- Общак? - задумчиво переспросил Валек: - Это ж какие деньги на нем
зависли, если они по всем рядам шарят? А ты откуда знаешь?
- Ну... - продавец с ухмылкой разв°л руками. - Люди говорят.
- Люди? Я вот думаю, лицо у него знакомое. Где ж я его мог видеть?
Он попытался воспроизвести в памяти фотографию и вдруг замер с открытым
ртом. Он вспомнил. Он совершенно точно вспомнил, где видел этого старика.
Поспешно попрощавшись с продавцом. Валек вылетел с рынка и прыгнул в свою
машину. Да, он знал пропавшего кассира, потому что несколько раз нос к носу
встречал его в своем подъезде!
Этот старик приходил к его соседке, старухе-пенсионерке, с которой Валек
не всегда даже считал нужным здороваться.
Он как-то слышал, как бабка в разговоре с соседями его расхваливала. Мол,
такой умный человек, да порядочный... Как же, порядочный!
Еще говорила, что всегда что-то к чаю приносит, вина совсем не пьет, и -
главное - пол скрипучий в квартире починил! Валек расхохотался. На кой хрен,
спрашивается, чинить пол в новом доме?
Тостопятова трясло от страха, но он не мог остановиться. Казалось бы,
послушайся старших, доложи о старухе-пенсионерке - и получишь синицу в руки,
десять тысяч долларов. Но под новым полом-то спрятано, наверно, куда как
больше! Конечно, воровской общак - штука неприкасаемая и вообще опасная, но
Валек ведь не вор-законник. Ему все эти их "понятия" до лампочки.
Валек знал, что старухи в это время не должно быть дома, она все время
куда-то уходит до обеда. Он поднялся на площадку, прислушался. Пришлось,
правда, выгнать из подъезда какого-то пьяного вонючего деда, который, похоже,
собирался там вернуть природе выпитое накануне. На всякий случай Валек позвонил
в дверь старухи. Ему ответила тишина. Он забежал домой, прихватил молоток,
стамеску, гвоздодер и подступился к квартире соседки. Перед глазами маячили
толстые пачки купюр в банковской упаковке. Валек просто не мог, не имел сил
остановиться...
* * *
Оборванный бродяга, которого Валек едва ли не пинками выгнал из подъезда,
вышел на улицу и, укрывшись за кустами палисадника, нажал клавишу микрофона,
закрепленного внутри засаленного пиджака.
- Шестой, переместись на крышу, следи за лестничной площадкой. Он что-то
там собирается делать.
- Да, ломает дверь, - принес радиоэфир через некоторое время. - Сами
возьмем или сдадим уголовке?
- Сначала сами побеседуем...
Зоя Филипповна отсутствовала дома почти час. Она удивилась, увидев у
подъезда скопление людей и милицейскую машину. По толпе ходила весть, что
поймали квартирного вора. Пенсионерка забеспокоилась.
Но самое сильное потрясение ее ожидало, когда она вошла в свою квартиру.
Она схватилась за голову и едва не упала в обморок.
Ее единственная комната была вся засыпана стодолларовыми бумажками. Между
ними блестели золотые украшения и слитки, рассыпанные небрежно, как камешки на
пляже.
Посреди задранного ковра сидел на полу ее сосед Валя Толстопятов. Он
смотрел в одну точку, тихо покачивался и монотонно рассказывал милиционеру, что
на него напало рогатое чудовище, которое убежало в окно.
В эту самую минуту Сударев ехал на дачу. За рекой, которая отделяла город
от капустных полей и ферм, ему на мгновение сделалось как-то не по себе.
"А видать, кранты денежкам..." - неизвестно отчего подумалось ему.
* * *
Ох как не хотел Луков отдавать деньги государству. Не хотел он ничего
дарить власти, которую ненавидел. Знал, что денежки оприходуют в финотделе УВД
и пустят на зарплату операм и участковым, на покупку новых машин, компьютеров,
на ремонт кабинетов - мало ли на что?
Не такой судьбы хотел он своему сокровищу, лучше бы просто по улице
разбросать. Но, ничего не поделаешь, деньги пришлось уступить. Когда в квартиру
вломился этот парень с быстрыми вороватыми глазами, а за ним - целая бригада
крепких мужиков с казенными физиономиями, Лукову оставалось только быстро уйти.
Он сдержал досаду. Главное - дело сделано, доллары и золото не обратятся в
смертельный порошок.
Ночью он снова был на свалке, где уже чувствовал себя свободно, как дома.
Никто здесь не мог грозить ему - ни зверь, ни человек. Луков нашел себе сухого
хлеба, потом полбатона тухловатой колбасы, подкрепился. Некоторое время он
развлекался, совершая в темноте огромные прыжки с кучи на кучу. Потом безо
всякого труда выловил одну за другой двух крыс, но тут же их отпустил.
Наконец он закопался в теплую кучу ветоши, пахнущей машинным маслом, и
замер. Он не спал. Он почему-то теперь вообще не мог спать. Тело было
расслаблено, голова - свободна от всяких мыслей, однако уши, глаза, нос - все
это действовало. Луков слушал окружающий мир, выделяя попеременно каждую из его
мелодий.
Где-то натруженно гудел грузовик, переваливаясь на вмятинах грунтовой
дороги. Лаяли собаки в отдаленном поселке. Гудели провода. На окраинах свалки,
где разбили свои стойбища старатели мусорных куч, слышались голоса.
И тут Луков насторожился. Новый необычный звук вплелся в мерный ночной
ансамбль. Показалось, что плачет ребенок, причем совсем рядом...
В окрестностях свалки жили несколько детей вместе со своими
родителями-помойщиками. И они тоже иногда плакали, но совсем не так. Сейчас он
слышал плач жалобный, испуганный, нежный, похожий на мяуканье заблудившегося
котенка.
Луков стряхнул с себя тряпки и поднялся на вершину кучи. Он затих,
перестав чувствовать тело, закрыл глаза. Теперь он словно бы плыл в черной
бездне, где не было почти ничего - только он сам и этот жалобный плач
неподалеку.
Он встряхнулся, чтобы разогреть расслабленные мышцы, и помчался на звук.
Он пролетал за один прыжок по четыре-пять метров, ноги чутко находили опору и
распрямлялись для нового прыжка. В ушах свистел ветер.
Наконец он увидел: среди берез горел костер, рядом сидели два захмелевших
мужика, одетых в рванину. На расстеленных газетах пестрели упаковки каких-то
закусок, лежала пустая бутылка. Свет костра выхватывал из темноты угол старого
автомобильного фургона, залатанного в нескольких местах фанерой.
- Чего-то меня рыгать потянуло от этой шоколадной пасты, - проговорил один
из мужиков. - Лучше бы кильку открыли.
- Дай сюда, отнесу этому писюну, - отозвался второй.
- Да не буди его! Опять щас заорет...
- Он по-любому заорет.
Мужик подхватил с газеты пластиковую баночку и, пошатываясь, побрел к
фургону. И в самом деле, через мгновение снова послышался детский плач.
- Я к маме хочу!.. К маме хочу! - захлебываясь от испуга и обиды, повторял
какой-то малыш.
- Заткнись, паскудник, щас шею сверну! - прошипел мужик из фургона.
Через минуту он вернулся, плюхнувшись на место. Банка полетела в костер.
- Не жрет, вонючка. Как бы не сбег... В фургоне продолжал скулить
невидимый малыш.
Луков ни минуты не сомневался в том, что ему сейчас предстоит сделать. Он
беззвучно подобрался к костру. До обоих бродяг оставалось три-четыре шага, но
они ничего не слышали и не видели, огонь слепил им глаза. И они не чувствовали,
как умел это Луков.
Теперь оставалось самое простое. Луков вздыбил свои колючки и с хриплым
рыком выпрыгнул на освещенный участок травы.
Более ничего не понадобилось. Оба мужика одновременно закричали, вскочили
и грохнулись, запутавшись друг у друга в ногах. Один вскочил и метнулся в
темноту, но налетел на ствол березы, звучно влепившись в него головой. Второй
перекувырнулся и оказался прямо в костре. Брызнули искры, мужик закричал еще
громче и пополз по траве, судорожно отталкиваясь ногами.
Луков подскочил, захлестнул свой хвост на его шее и рывком поднял на ноги.
И затем несильно поддал в спину ногой, стараясь не повредить когтями. Бродяга с
треском рванул через кусты, громко всхлипывая и охая.
Стало тихо. И малыш в фургоне тоже замолчал, испугавшись жутких воплей.
Луков подобрался к двери, но не спешил открывать ее.
- Эй! - позвал он, стараясь, чтоб голос звучал мягче. - Ты слышишь меня?
Все же голос у него был отвратительный. Грубый, хриплый... Любой испугался
бы. В фургоне раздался шорох. Потом дрожащий мальчишеский голос произнес:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг