дамочка.
- Мне все возможно, павушка, у меня сетчатка поляризацию света творит.
Женщина подошла поближе и провела пальцами по кольчуге Путяты:
- Железный ты какой-то, жесткий, твердый.
- А под железом я, любушка, мягкий, вкусный.
- Ах, какой интересный мужчина, просто консервированный помидорчик. -
отозвалась дамочка, которую, похоже, Путята все-таки смог впечатлить.
- Ради тебя стараюсь, прохлада души моей.
Двери ресторана выпустили квадратного типа в элегантном костюме.
- Эй, мешаешь же даме пройти, - упрекнул он Путяту, двигаясь навстречу
с массивной грацией носорога.
Дама не дама, а скорее всего недавняя путана, которая сделала карьеру
одним своим местом и ныне возглавляет бюро добрых сексуальных услуг,
известное крутым парням во всей округе. И сейчас этот "квадрат" будет меня
мочить, с тоской подумал Митя, пусть даже за компанию с Путятой, но все
равно будет больно и обидно.
- И тебя кто звал, липкий? - недовольно буркнул Путята, явно не
осознавая неприятностей. - Зачем настроение спортить собрался? Видишь же, ни
одной злобинки у меня в лице, толико мир и любовь на нем написаны.
- Сейчас я на твоей роже деревянной много чего напишу. Причем за дело.
Ну, куда ты встреваешь, лохматый? Или это ты байер Светке подарил? - такой
вопрос "квадрата" явно предшествовал побоям.
- Упоминание твое о мелких подношениях считаю неуместным. Я когда-то
тестю своему алчному три деревни в вотчину отписал, да еще лучшую свору
борзых впридачу, ино не хотел мне Евпраксьюшку отдавать.
И Путята отмахнулся от "липкого" рукой, облаченной в кольчужную
перчатку. Квадратный тип ударился о крыло байера, а затем сполз в лужу,
роняя красную соплю, и превращаясь в кучу.
- Я же тебе говорил "отстань", - сказал Путята куче, словно бы в
оправдание. - Безгрешно я тебя ударил, нисколько не осерчав. - А затем
обратился к женщине с покаянным словом. - Прости, если это был суженый твой.
Но, как говорится, был да сплыл...
Прекрасная незнакомка, скорее всего, не слишком расстроилась падению
"суженого", поэтому слушала благосклонно. Но двери ресторана прервали
покаяние Путяты, выбросив еще три существа, не таких элегантных, как
"суженый", но таких же массивных и враждебно настроенных.
- Ой, мальчики, бегите, - протянула женщина, несколько расстроившись
из-за быстрого окончания спектакля.
- Митрий, подержи-ка пиво, только смотри, не урони. - Путята вручил
авоську Галкину.
Сражение не затянулось надолго, отразившись в Митиных глазах
скоротечным мельканьем разнообразных частей тел и предметов.
Один из выбежавших схлопотал кистенем прямо в лоб. Другой потянулся под
мышку, где топорщилась кобура, но, получив от Путяты порцию дорожной грязи в
глаза, надолго утратил ориентацию в пространстве. Третий, каратист, красиво
прыгнул ногой вперед, но Путята перехватил его за щиколотку и резко сдернул
вниз, на грешную землю. Каратист вскоре был отправлен по воздуху в обратный
рейс, в конце которого сокрушил потерявшего ориентацию товарища. Оба, не
найдя почву под ногами, врезались в дверь ресторана. На свое несчастье роль
масла в бутерброде сыграл стоящий перед дверью швейцар.
Трое быков плюс невинно пострадавший швейцар предались заслуженному
отдыху на крылечке, поэтому кто выбегал из дверей следом, спотыкался и
участвовал в построении кучи малы.
А Путята погладил рукоятку меча и подхватил, нет не пиво, а бабенку. Та
взвизгнула, но, похоже, не от страха, а от восхищения, и заболтала ножкой.
Аппетитная, надо сказать, бабенка досталась смелому витязю. Это был вынужден
признать и Митя, который поспешил за Путятой и его добычей, боясь получить
по затылку от посетителей ресторана и опасаясь уронить "Туборг". Заляпанную
волчью шкуру тоже приходилось тащить.
Решительный разрез длинного бархатного платья выдавал стремительные
линии ног, внушительная несколько ненатуральная грудь зазывно тряслась в
глубоком декольте, заднее место было столь же натянуто округлым как и
бюст... А духи, духи были подобраны высокооплачиваемым профессионалом, хотя
и применялись в несколько неумеренном количестве, поэтому образовывали
многометровый шлейф.
Дама, конечно, видала уже виды, однако великолепная семерка, вставшая
на постой в квартире Дмитрия, произвела на нее впечатление.
Впрочем, как зафиксировал Галкин, нервы у нее были ничего, иначе бы она
ударилась в истерику, или вообще хлопнулась бы в обморок, закатив прекрасные
глаза.
- Ой, мальчики, какие вы нарядные, прикинутые, с фенечками. А зачем вам
эта штучка и та палочка?
- Эта штучка, зазноба ты моя, зовется булава, и служит толико тому,
чтобы головы своими лепестками компостировать. А палочка-ковырялочка
именуется сулицей. Мечется она так, - свой рассказ Путята сопровождал
поясняющими телодвижениями. - Подивись, какой наконечник с зубчиками, так
запросто не вытащить. Из щита, например, ино из мяса на лядви - ежели доспех
пробьет.
Тут и Ракша охотно подключился.
- А вот это сабелька, она обоюдоострая только на елмани, то есть на
конце, поколику ей рубить надо, лучше с коня, с потягом. Есть тут и дол,
выемка, по которой кровь стекает и клинок не ржавит.
- А я с коня больше любил топором бить. - вступил косматый Еруслан. -
Сила удара хоть куда, череп вместе с мисюркой напополам и даже отдачи не
почуешь. Кто-то может сказать, что сабля много легче, но ведь воину не
легкости добиваться надо, а скорой вражеской погибели.
Дамочка слегка завибрировала и прижалась к Мите, который показался ей
наиболее безобидным и предсказуемым, благодаря свой невзрачной наружности и
скромной мускулатуре.
- Эй, юноша, они мне не сделают больно?
Митя ощутил какое-то неприличное удовольствие из-за того, что появилось
существо, если более испуганное, чем он, и поспешил "утешить".
- Я, конечно, не эксперт. Но мне кажется, что если топором сильно
ударить по черепу, незащищенному шлемом, то это практически не больно. Оп-ля
и свет в конце туннеля.
- Ну, что ты, сладкая моя, спужалась, мы зря не обидим, - Путята
элегантно поднес рюмку с водкой красавице, а Мал заиграл на визгливой дудке
что-то неудобоваримое. - Вкуси, заноза сердца моего.
Красавица не стала кочевряжиться, мгновенно хлопнула сто граммов "для
храбрости", не поморщилась и не попросила закусить. При свете лампы Митя
приметил, что она давно уже не девушка. Хотя годы никоим образом не
испортили ее. Скорее наоборот.
- А ты, Митяй, не думай, что мы невоспитаннее, чем вы, - сказал,
закусив, Путята. - Топором по черепу - это, конечно, некультурно. Но ведь
каждый раз, чтобы чужую жизнь похитить, ты свою собственную вражескому
острию подставляешь и смело ссышь в лицо опасности. А сейчас что? Пухлый
извращенец-американ, сидючи в светлом тереме на капитолийском холме,
кнопочку надавит и полетит невидимая смертушка, от коей сгорит вмиг десяток
славянских изб, и все что в них, от младенчика до мышки. И назовется все это
не злодейством, а миротворчеством.
- Мы считаем, что каждый имеет право прославиться через честный подвиг
и погибнуть со страданием в первом ряду. Ты того же мнения, боярыня? -
поинтересовался Ракша.
Беловласый молодец с косичками в льняной бороде, похоже, приглянулся
даме даже больше чем Путята.
- Боярыню Светланой зовут. - представилась красавица и хихикнула. - Что
касается меня, я предпочитаю любовные поединки.
- Не боярыня она, а конкретно путана, - обиженно буркнул Путята. - Хотя
я Ракшу не осуждаю. Тоже был уязвлен добротою лица и тела этой, понимаешь,
боярыни. Ладно, пойду я, поточу свой меч. - задумчиво закончил он.
- А вот мое оружие - крест и покаяние, - сказал светлоликий Глеб. -
Однако и меч сгодится для предварительного вразумления грешников.
- У меня тоже оружие имеется, - заметила прекрасная Светлана.
Как все больше подмечал Митя, прекрасность ее зависела от умелого
сокрытия возраста от наблюдателей. Лицо, в любом случае, благодаря обилию
косметики выдавало обширное и сложное прошлое, и глаза принадлежали явно не
наивной простушке, а человеку опытному. Но вот остальное "вооружение", что
талия, что коса, что бюст, не говоря уж о шубке, были на высоте.
- А я тебя, кажется, узнала, хоть ты и неприметный, - сказала Светлана
Мите, и он стал мучительно вспоминать, где и когда.
- Ну что вы, Светлана, ты не для меня, ты только не обижайся...
- А чего обидного, ты ж в институте вертелся.
- Каком еще институте? - оторопел Митя, чувствуя уже неладное.
- Каком-таком институте? - цепко отреагировал Путята.
- В таком-сяком, в кирпичевском. Я там работала когда-то, а если
точнее, не столь уж давно, пару лет назад.
Митя встрепенулся. Это ж нарочно не придумаешь! Едва появляется
компания ряженых психопатов, задумавших пробраться в центр кагэбэшной науки,
как тут же словно из пены пивной возникает дура, которая всуе упоминает эту
секретную контору. А может она, вообще, ментовская наводчица?
- И зачем работала при своей красе писанной? - ласково подмигнул
Ракша. - Утехи ради либо за пропитание? Чему предавалась там долгими
трудоднями?
- Мальчики-с-пальчики мои, а об этом никак не нельзя. - Светлана повела
пальчиком около губок.
- Может, над плитой зазнобу подвесить? - предложил Еруслан, у которого
до сих пор не было видно глаз.
Женщина мигом прижалась к Мите и как будто даже задрожала.
- Это что отморозки, что ли? Сразу так, над плитой.
- Да я тебя, за эти слова про институт, на привокзальную площадь
отправил бы работать, без выходных, - сказал, но не слишком громко Митя,
стараясь отстраниться от женщины.
- Мы - витязи, в отличие от этого мелкого фраера, - пьяно икнув сообщил
Еруслан. Он тяжело поднялся и потянулся к максимально отшатнувшейся
Светлане. - Человеку без бабы можно, но не нужно. Раззуделась плоть моя на
твои прелести.
- От возбуждения плотского хорошо помогает колокольный звон, особенно
если сам звонишь, - заметил Глеб, однако не поторопился на помощь
грешнице. - Боюсь и у меня раззудится, я ведь последний раз блудом занимался
в допетровские времена. На масленицу, разговелся как-то значит, в баню
пошел. Тут откуда ни возьмись, девки голые... Может, я в чужую баню попал? А
потом триста лет блудный грех замаливал, звонил, значит, в колокола...
- Это из-за Глеба царь-колокол свалился, - подмигнул Мал, который, тоже
стал пристраиваться к женщине.
Митя сильно вспотел. Так называемое чувство чести требовало от него
вступиться, но чувство самосохранения заставляло отвалить подальше от этой
путаны. Или наводчицы. Она ведь в других обстоятельствах даже не плюнула бы
в его сторону.
По счастью избавление пришло с неожиданной стороны. Достаточно было
Еруслану ущипнуть даму за грудь, как он получил от нее кулаком в челюсть и
локтем под дых.
- Ну что, полегчало плоти? - бесстрашно спросила Светлана, однако не
добавила бандиту своей длинной ногой, чем сильно расстроила Митю.
Еруслан полежал, сопя, на полу, как будто у него сели батарейки, но
затем стал подниматься, сплевывая, и хватаясь за нож, заткнутый за голенище.
- Хвит стендр хейдар хлин фюр гамни мину, - задумчиво произнес Эйнар,
однако осталось непонятно, на чьей он стороне.
- Остынь, Еруслан, - сказал Путята... - Баба ведь, и причем справная,
одни сиси силиконовые чего стоят, не одну тысячу. Окромя того, не татары мы,
чтобы людей нещадно мучить и баб неволить. Проявить удаль и молодечество -
не запретно, если против злого недруга. Отлупцевать нерадивую женку, неряху
и пустомелю, по заслугам ее - тоже не грех. Только не женка она тебе
покамест... И ты на дыбы не становись, Светлана, у него ведь все родичи в
Рязани сгинули, у нас правда тоже, но он особо чувствительный, психованный
то есть. Он оторва, застрельщик.
- А это еще что такое? - осторожно спросил Митя, пытаясь выяснить
диагноз Еруслана. - Сексуальный маньяк, что ли?
- Как будто не сексуальный. - несколько озадачился Путята. - Он,
понимаешь ли, в великом задоре перед татаровьем полуголый скачет, базлает,
бесит их, грузит их по-всячески.
- Да я ничего, не хуже других, - сказал несколько засмущавшийся
Еруслан, подчеркнуто миролюбиво ковыряя кончиком засапожного ножа в зубах.
- Голенький и воюет, ну надо же. Мальчики, расскажите, с кем у вас
разборки-то, - попыталась переключить публику Светлана. - Рязань - это что,
кабак какой-то? А татаровья - банда что ли? Казанцы? Типа с Волги?
- Про казанцев ничего не знаем, на Волге люди-булгары живут, мы их не
боимся, иногда воюем, иногда дружество водим. - на манер сказителя заговорил
Путята. - А эти издалека явились, гоги-магоги какие-то, вышли из гор
восточных, из пустынь хиновских, куда их Македонский Олександр произволением
Божьем загнал. Беглый люд, а потом и дозоры наши доложили о том, что великие
рати идут с востока. И начальствует ими некто Батый или Бату, Джучиев сын. И
что не жалеют они никого, ни мужа, ни младенца, ни посева даже. И подумали
мы, вломим мы тебе, беспощадному, достанется от нас гогам-магогам на орехи.
Князь собрал дружину и боярских детей со всей земли Рязанской, а земля та не
шибко велика, послал еще за подмогой в Володимер, но там не приветили наших
послов, думая, что уж их-то гоги-магоги обойдут стороной.
Бандит явно занимался вольным изложением учебника истории. Но с какой
целью? Просто бредит или пытается усыпить внимание, застать врасплох, делает
какие-то намеки?
- Стало быть, мы не шибко опечалились отказу, зачем славой с
володимерцами делиться. Поехали в поле, чтобы встретить пришельцев
интересными гостинцами. А как приехали, так заплясали под саблями
агарянскими. И луки у них роговые, злее нашего стреляли. И доспехи были не в
пример крепче. А наши кольчуги и бехтерцы, что береста гнилая супротив их
сабель. Силой исполнен был агарянин необычайной...
- Да чего уж необычайного, - стал выводить свою арию Ерманик. - Самое
обычное технологическое преимущество. Оружие китайское, сталь и железо
каленые, травленые, без примесей грязных, кони степные как братья родные,
тактика передовая мобильная, не чета нашей. Ее немного погодя фельдмаршал
Гудериан использовал для своих танковых ударов.
От последних слов Путята совсем загрустил и эстафету подхватил Ракша:
- Немного от нас после битвы остались. Остальные стали утехой воронья и
волков-вурдалаков, среди трупа человеческого конь борзой не мог скакнуть. А
мы, уцелевшие, слабые стали, безобидные как мощи, вернее немощи... Не
слишком спешили на помощь граду Рязани. Так что на пепелище приехали, не с
кем даже слово молвить, ни стонущего, ни плачущего. Ни княгини, ни попа, ни
дитяти малого. Всю единую чашу смертную испили и вечную прописку в парадизах
хрустальных обрели. Короче, кисляк...
Митя глянул на Светлану. Нет, не отражался в ее пустых и ярких глазах
страх перед буйно помешанными или сильно закодированными уголовниками.
Неужели столь отчаянно глупа? Или умеет держать себя в руках, как сотрудница
МВД?
- Ох, тут мы устыдились и возмужали резво. Помчались по следу за
войском татарским как волки голодные, чтобы сойтись с ними за свою обиду и
горечь. По дороге к нам еще кое-какой люд пристал: местные, что уцелели от
рязанского войска, и приезжие. В том числе черниговский боярин Евпатий
Коловрат с челядью и холопьями, который, похоже, вообще на какую-то пирушку
путь держал. И напали мы на станы Батыевы уже в земле Суздальской. И били мы
их сперва, душу отводили, секли как траву, гремели мечами об их кости. Но
то, что иссекли мы, оказалось лишь малой толикой татарского войска. Задор
иссяк скоро. Евпатий среди стана Батыева остался смерть славную принимать, в
былинах запечетлеваться. А мы пересели на свежих татарских коней и давай
удирать в северную сторонку, не впервой уже было сматывать удочки. Наверное,
стыдясь за нас, деды-прадеды три раза в своих могилах подпрыгнули. Гнали мы
быстро, пока не заблукали в болотах, а там такая ахинея...
- Небеса над нами странные были - словно поверхность морская, - снова
включился Путята, - а может просто хворали мы. Кое-кто и в самом деле вручил
Богу грешную душу. Оставшиеся тоже с жизнью прощались. Прощались, но
распрощаться уже не могли. Жевали морошку и клюкву, траву какую-то, имени
которой не помню, спали на кочках и в дуплах, спали все больше, и в снах
никаких образов, ну почти никаких, только всполохи, будто зарево далеких
пожарищ. Когда просыпались, встречали бывало и крестьян, но те бежали нас,
спотыкаясь от страха... Кричали они криком и крестились. Вначале двумя
перстами, а потом и тремя...
- Что вопили крестьяне-то? - спросила Светлана и Митя снова поразился
ее взгляду - неожиданно внимательный, цепкий, даже горящий. Неужели она
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг