В очистившемся от женских тел помещении сделалась видимой стальная
дверь с черепом и костями. Какой-то остряк пририсовал черепу бороду и шапку
Деда Мороза.
- Как открывается эта дверь? - окликнул Митя одну из последних женщин,
чья эвакуация замедлялась крупными габаритами.
- Там сидит один, сторожит склад ценных биопрепаратов. Маленкович. Вы
позвоните, но он все равно не откроет. Он открывает только Курочкину и
главному.
- Так и ему ж надо эвакуироваться. - едва скрывая коварство, сказал
Митя.
- Ему не надо, кому он такой нужен. Да и сам он оттуда никогда не
уйдет. Он ведь тоже своего рода биопрепарат, - сказала напоследок
дама-учетчица и скрылась.
Однако после звонка дверь неспешно распахнулась и Митя вступил в
царство холода.
- Ну, что это сегодня от Курочкина покоя нет. Вы - Тюлькин, да? Какие
вам образцы? - спросил некто, отчаянно худой и высокий. Возраст его и даже
пол были трудноопределимым. И вообще выглядел он страшновато. Наверное, это
и был господин Маленкович.
- Инго. За номером 345656. Вот так, кажется не ошибся.
- Не ошибся, - подтвердил неопределенный как тень человек. - Пошли.
"Неужели так все просто? И маразматик без лишних вопросов отдаст ему
вожделенный препарат?"- теплая волна прокатилась по телу Мити, вытесняя боль
и холод.
Они двигались вдоль стальных шкафов. И все это изрядно напоминало
хорошо оборудованный морг для долгосрочных упражнений студентов-медиков.
- Вот здесь они, любезный.
Двери холодильника распахнулись. Митя с большим интересом заглянул
внутрь и тут же получил крепкий удар в левую половину затылка. Ему
показалось, что череп его разлетелся и наружу хлынуло все что было внутри:
мысли, чувства, какая-то жижа и даже боль.
Очнулся он от холода и от дурноты, выворачивающей внутренности наружу.
Дурнота даже была сильнее заметна чем боль, бьющаяся в голове. Митя
сверхусилием заставил себя разлепить веки.
На одной руке лежал жгут, из вены торчала игла. Другая рука нащупала
какую-то теплую гущу из волос и крови на затылке. Может там и мозги?..
В руки Маленковича перекочевало помповое ружье и оно было направлено
ровно на Митю. В магазине два последних патрона, но старичок может и не
промахнуться, если он там какой-нибудь пронафталиненный снайпер.
- Значит, ты перешел через порог Ходжелла и стал бессмертным. - сказал
Маленкович дрожащим от зависти голосом.
- А вы? - машинально простонал Митя.
- А я застрял на нем. Я старею, медленно превращаюсь в чудище, но и до
смерти мне далеко. Особенно если регулярно глотать "ингу", особенно если
жить без радостей, в холоде, на суровой диете. Это разве жизнь? А ты,
значит, сподобился бессмертия...
- Мне - тридцать лет... - Митя сделал паузу, во время которой отчаянно
боролся с очередным натиском дурноты. - Мне только тридцатник, хотя я плохо
выгляжу.
- Да нет, ты хорошо выглядишь, - оспорил старик Маленкович, учитывая
что тебе десять раз по тридцатнику, не меньше. А мне всего лишь сто, но жить
дальше невмоготу! Я тут с двадцать четвертого года, с тех пор как рыли
котлован под кирпичевский институт. Вначале как руководитель, потом, так
сказать, как участник эксперимента.
- Мне триста? - вдруг поверил Митя, забыв даже о дурноте. - А чего же
Светлана ничего не...
Он сейчас вспоминал то, что предшествовало виселице.
- Я долго болел и пил воду, настоенную на болотной ягоде. А когда
выздоровел меня повесили... Я был такой еще маленький, что палач держал меня
на руках, как мамка...
- А меня взяли на эксперименты, после того как я переболел тифом, -
заговорил о своем человек-тень. - До Кирпичева был тут начальником
орденоносный академик Петерс. Петерс уверен был, что мафусаилы существуют,
что дескать одного такого, по имени Еруслан, он лично хлопнул в Гражданскую,
а тот ожил и ушел. Петерс искал-искал и все-таки нашел еще одного
бессмертного по имени Девлет. И вот стали делать переливания крови от
Девлета ко мне. Петерс решил вызвать у меня бессмертие, а потом
разработанный метод применить к начальству.
- Мне можно встать? - спросил Митя, почувствовав, что незнамо откуда
подтекают силы.
- Нет, полежи еще, послушай. - распорядился старец. - Это ведь и нынче
пригодится. Чтобы бизнес был крепким и хитрым, как у ротшильдов и
рокфеллеров, тот, кто наверху, должен жить долго, еще лучше вечно...
Девлет-то не оправдал надежд, дефективный оказался, в кому впал, пришлось
его заморозить на неопределенное время. Эксперименты на мне тоже
прекратились... Но теперь все наладится, ты качественнее Девлета, я буду
брать твою кровь и твое бессмертие перейдет ко мне.
Выслушав этот пассаж, Митя резко ухватился за дуло ружья и
оттолкнувшись от пола локтями, обезоружил старика.
- Все, дедушка, отвоевался. Как не вертись, а в могилку ложись.
- Значит, ты так, - ласково улыбнулся Маленкович. - А мы сяк.
Старец распахнул дверь еще одного холодильника и Митя увидел огромное
тело, лежащее как будто в неглубокой ванне, прикрытое полиэтиленом и
забросанное кусками сильно дымящегося сухого льда.
Тело вдруг вздрогнуло, потом еще раз и... стало подниматься из
углекислотного тумана.
- Да я уже поднял температуру с минус двадцати до нуля. - объяснил
Маленкович. - Но, в принципе, он уже и сам собрался вставать...
Полиэтилен и сухой лед упали со встающего тела. Перед Митей оказался
мужчина центральноазиатской наружности, с невероятной мускулатурой,
придающей ему вид совершенно доисторический, с зеленоватой словно граненой
кожей, с инеем на длинных редких волосах, похожих на перья, однако
в "семейных" трусах образца двадцатых годов.
- Будьте знакомы, Девлет, монгольский богатырь, аскер из рода таджиут,
родич Чингиса... - зазвенел радостный голос Маленковича. - Побей его,
Девлетушка, но не насмерть, он нам обоим пригодится.
Митя выстрелил, но промахнулся. Может, из-за тумана, или оттого, что
так и не решился убить диковинного человека. Но в следующее мгновение ружье
было выбито из его рук, а сам он брошен на стену. Всколыхнуло болью и
сломанную конечность, и разбитый затылок.
Девлет надвигался на него и поднимал ногу. Чтобы побить или чтобы
раздавить? Что там творится в сумрачной полуразмороженной голове древнего
воина? И как найти силы к сопротивлению...
Монгольский воин опустил ногу, однако же на пол, и полуобернулся
налево.
- Ты полежи, Митя, - сказал внезапно появившийся Еруслан, - я с этим
батыром сам управлюсь... Кажись, знаком он мне.
Батыр зарычал, а может и сказал что-то непонятно оскорбительное, и
решительно двинулся к раненому витязю.
В руке у Еруслана появился меч, Девлет-батыр сорвал со стены пожарный
топор.
Топор свистнул, Еруслан уклонился от удара, но Митя понял, что шансов у
витязя не много.
Митя поискал глазами что-нибудь полезное для драки и пополз туда, где
валялось отброшенное ружье. Но тут кто-то впился ему в шею острыми
пальцами - это постарался Маленкович. Митя дернулся, но старикан накрепко
вцепился в него холодными жилистыми пальцами Харона.
Митя с трудом приподнялся, хотя боль пронзала его там и сям как масло.
Затем присел, стараясь не рухнуть, саданул Маленковичу локтем, а уже
захрипевшего старца ухватил за шею и перебросил через себя.
Он мог теперь оглянуться и увидеть, что батыр загнал Еруслана в угол
между двумя холодильниками, а в руках у витязя нет меча. Митя рванулся
вперед... и полетел лицом в пол, неистребимый Маленкович ухитрился вцепиться
ему в лодыжку своими искусственными зубами.
Старик натужно грыз ногу, а ошалевший от боли Митя ухватил ружье и
выстрелил в Девлета. Батыр вздрогнул и выронил топор. Следующий выстрел
пришелся в невыносимого старца.
Патронов ни в магазине, ни в патронташе больше не было. Митя кое-как,
используя ружье вместо клюки, заковылял в тот угол, где Девлет бил пудовыми
кулаками Еруслана. А в руке батыра, толщиной смахивающей на бревно, тем
временем снова появился красный пожарный топор.
Все ближе и ближе мускулистая почти гранитная спина Девлета, и в самом
деле прикрытая роговыми пластинами. Вот так надо замахнутся и приложить
прикладом в голову... В самый ответственный момент Девлет, почти не глядя,
перехватил приклад и Митя опять улетел в сторону.
Сейчас Девлет убьет Еруслана и возьмется за него. Зарубит, раздавит,
потекут мозги из умной головы под ноги дикаря.
И вдруг в глаза Мити крупным планом бросился крюк от подъемника,
который был закреплен на потолочном рельсе, свисал там и пульт управления.
Митя подпрыгнул на своих искалеченных ногах, было мгновение равное обмороку,
но одной рукой он ухватился за пульт, а крюком подцепил семейные трусы
Девлета. И сразу же хлопнул по кнопке "вверх" - подъемник ожил и потащил
батыра к потолку.
Все теперь зависело от крепости старинных трусов. И они пока держались
железно.
Огромное существо уже барахталось под потолком. А на полу лежал
Еруслан - похоже Девлет успел нанести ему кроящий удар топором. Грудная
клетка витязя превратилась в кровавое месиво.
Тем временем трусы Девлета исчерпали свой запас мощности, надрывно
затрещали и... батыр упал вниз, на распростертое тело Еруслана. Попутно и
Митино сердце лопнуло как перетруженный воздушный шарик.
Однако из гранитной спины рухнувшего батыра вдруг вылезло острие
клинка. А затем батыр перекатился на бок. Как выяснилось, не сам. Лицо его
было лицом мертвеца.
А лицо Еруслана, хоть его сплошь заливала кровь, было лицом живого. Но
жил витязь еще двадцать секунд, не более. Только успел прошептать: "Настя
уже ворота открыла. Она сегодня красивая такая, Мить. А матушка, поди,
пирогов напекла..." И преставился.
Бессмертный умер. Собственно, он должен был умереть еще до последнего
удара мечом. Левый глаз вытек, рот был заполнен кровью из легких, и самое
главное: грудная клетка была рассечена - погнутые панцирные бляшки были
перемешаны с осколками ребер, сгустками крови и легочными пузырьками.
Митя закрыл правый глаз Еруслана, затем подобрал меч и чекан, но, чуть
подумав, меч положил обратно на пол рядом с мертвым витязем...
В студеных внутренностях холодильника, в который он уже разок
заглядывал, стояли коробки с "Инго". Осталось только сгрести их в рюкзак.
"Сейчас бы не помешал бы занавес", - подумал Митя, но, собственно,
самое тяжелое было еще впереди.
Надо было идти и даже подниматься вверх на искалеченных ногах, да еще с
хрупкими коробками лежащими в рюкзаке. И в любой момент его могли взять, что
говорится, с поличным. Дело, в которое его так крепко впутали товарищи
бессмертные, висело на очень тоненьком волоске.
Митя надел противогаз, надеясь уменьшить интоксикацию, но в резиновой
маске его вырвало, поэтому пришлось ее снять и выбросить. Клинкетные двери,
выводящие из лаборатории, были крепко-накрепко задраены, поэтому пришлось
вернуться к шахте отсутствующего лифта и подниматься по скобам, вделанным в
одну из бетонных стенок.
Митя протащил свое тело на три метра вверх на следующий этаж и
обнаружил там вместо картонной перегородки крепкую кирпичную кладку.
Еще три метра вверх, которые окончательно доконали его, руки напрочь
отказывались слушаться, вот одна разжалась и Митя едва не полетел в
преисподнюю. Это как ни странно взбодрило его. А на следующем этаже ему
повезло, здесь имелась шахтовая дверь. Ее ручка была свинчена, однако язычок
дверного замка входил прямо в кирпич. Угнездившись на крохотной площадочке,
Митя стал крошить его чеканом.
Дверь, наконец, распахнулась и Митя столкнулся лицом к лицу с
пожарниками, которых привлек сильный шум, исходящий из заброшенной шахты.
- Я из команды спасателей ноль семь, - попытался объясниться Митя, -
все наши там, внизу, остались.
На удивление, это объяснение подействовало, возможно пожарные не были в
курсе всех перипетий.
А Митя, наконец, оказался в парадном холле кирпичевского института, где
скопилось на носилках немало пострадавших от интоксикации - отсюда их
забирали бригады скорой помощи.
Но у выхода стояли вохровцы, которые придирчиво всматривались в лица
тех, кто покидал институт своим ходом, иной раз и документы проверяли.
Заслон казался непреодолимым, пока Митя не подыскал себе носилки, и,
улегся на них, переместив рюкзак на брюхо и накрывшись простынкой.
Крепкие руки санитаров подхватили носилки и понесли в дверь, сквозь
полуприкрытые глаза Митя встретил взгляд караульного вохровца и сжал чекан.
Но сзади поднаперла следующая пара санитаров и вохровец дал зеленый свет.
Вот теперь можно расслабиться, Митя закрыл глаза и слушал как легкий
осенний дождик стучит по его лбу. Но внезапно носилки резко изменили курс
и... Митя понял, что вместо кареты скорой помощи его загрузили в мрачный
фургон для перевозки арестантов - в милицейский воронок.
Не было сил кричать, лишь тоскливое клекотание вырвалось из его
изнемогшей груди.
Но тут из водительской кабины и совсем рядом послышались знакомые
голоса.
За рулем сидел Ракша, а рядом в белоснежном медсестринском
халате - Светлана.
- Не зря я на тебя понадеялась, хоть ты еще такой малыш, каких-то
четыреста годиков натикало. - сказала неожиданная сестра милосердия, гладя
своими нежными целящими руками его бедную израненную голову.
20. Консервирование
Митя устал копать братскую могилу. Но псы-витязи молча сидели на кочках
и сосредоточенно курили, даже Светлана была непривычно тихой. Их было семеро
сейчас, как и прежде. Священная семерка сохранилась. Минус Еруслан. Плюс
Светлана. "Может он и прав. Семьсот семьдесят вполне достаточно. - сказал
Путята про Еруслана. - Но нам вот никак не остановиться, все живем да живем,
горемычные."
- Но, может, здесь поживете, пригодитесь как-нибудь и себе, и другим? -
спросил Митя, хотя настрой семерки был уже ясен.
- Пойми ты, Митрий, срок жизненный у нас может и поболее, чем у других,
но ведь за вычетом спячки, осмысленного времени остается даже меньше, - стал
в последний раз объяснять Путята Вышатич. - И не любо нам потратить его,
играя в салочки с ментами и прочим сбродом. Мы, когда нам что-то не по
нраву, укладываемся на бочок. А не по нраву нам всё чаще. То разили нас
татаровья несметные числом, то снег прямо летом посев вымораживал, то немцы
накатили, то алигархи и монетаристы, чтобы всё себе прикарманить и на
какие-то офшорные острова увезти, в банки к англичанцам, которые жадины
известные. А нынче еще осламисты...
- Исламисты, - поправил Митя.
- Угу, точно, нынче исламисты наших бьют, - выкрикнул беловласый
Ракша. - Да и кто они - наши? Вокруг и замашки непривычные, и говор
противный...
- Да, говор не ахти. Акающий, словно не русский.
- Генетически, если смотреть по Y-хромосомным гаплогруппам, народ тот
же самый, - оперативно вмешался Митя.
- Да на что мне твои хромосомы? Вижу, что не тот, ни веры, ни совести,
сообща ничего не могут сделать, за родину стоять не хотят.
- Шел я лесом, буйством обуян, словно гром громил гадов. - сказал Эйнар
наспех сочиненную вису.
- В нашей старой Рязани мастера делали изделия долговечные и
неповторимые, душу вкладывали, а не так как сейчас. Каждый муж, слегка в
юности перебесившись, лепился к женке и детишек пестовал - утешение старости
своей. А нынче мужик мужика сношает, а утешение в старости - собез, телек и
богадельня.
- Короче, да здравствует феодализм - светлое будущее всего
человечества. - Митя, преодолев уныние, революционно взметнул кулак.
- Полно тебе над нами потешаться, - сказал Ерманик. - Знаю, что в
бедности и болестях жили мы, но так это ж было на заре мира, в начале всего.
Нам бы нонешние технологии... Или, быть может, вам бы устои наши...
- Короче, спатеньки. - заключил Путята.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг