Запись девятая
Все смешалось... в "Лесной школе"!
Приехала группа будущих Ботаников изучать экологическое сообщество луга
и леса. Сереже загорелось: "Познакомиться!"
Я срочно запросил СВУП. Было получено разрешение. Разумеется, молодые
прошли, не зная о том, через слабое амнезополе: на два-три месяца стихи
будут забыты, все, что когда-то помнилось. Запрет продолжает
действовать...
Лес звенит голосами, хохот вспугивает коростелей на лугу. Сергей со
всеми. Он порвал путы своей застенчивости. Острит безоглядно. Кажется, что
он под током; прикоснись - и искры веером!
...Там есть девочка, Наташа. Я увидел ее в первый раз на террасе школы.
Она читала, сидя в плетеном кресле: голова, склоненная над книгой, ресницы
на полщеки, прозрачный завиток волос на шее, смуглый атлас светящейся
после купанья кожи... В этом зеленоватом сумраке, за каскадами вьющихся
растений ее словно очертил луч солнца. И это почудилось мне, Профессору
педокорреляции, - какой же должен был увидеть ее Сергей!
Запись десятая
Он дичает от радости жизни.
"Сумасшедшее лето! - говорит он мне. - Посмотрите на боярышник: заросли
в цвету - как терема! Розы вдоль аллеи - как факельное шествие,
посмотрите, каждый бутон - язычок пламени!"
Никогда он не был так зорок к подробностям жизни, так щедр в
сравнениях, так трепетно отзывчив на каждое дуновение ветра, на каждый
птичий отклик!
Но он не пишет стихов.
Запись одиннадцатая
Лето перелистывает зеленые страницы. И на каждой, в рамке цветов и
листьев, Наташа.
...В пасмурный день - шорох и шелест листвы, на цветном пластобетоне
тысячи сверкающих взрывов дождя. В ложбинках листьев его тяжелые капли
отсвечивают ртутным блеском.
Через двор бежит Наташа - мокрый веер волос на плечах. Удлиненные,
хрупкие линии, и бег ее как полет. Поскользнулась, крыльями взметнулись
руки - удержали на лету...
Сергей сидит в комнате один, улыбаясь своим мыслям. Дождь прошел. Дымки
облаков под самой кромкой окоема, осеребренные светом уже скрывшегося
солнца...
Кажется, я сам начну писать стихи. Но ведь и я был когда-то избран - не
Поэтом, Воспитателем. А БЭАМ не ошибается.
Ошибаются только люди.
Запись двенадцатая
Уехали.
Кончились наши походы по лугам в цветенье, словно густо забрызганным
чернилами и известкой, по берегам тихо струящихся рек, где в заводях
кувшинки лежат на черной воде.
И музыкальные вечера на террасе. Перламутровые аккорды арфы под рукой
Наташи.
Шаг за шагом осень ведет нас к холодам. Мы с Сережей отмечаем ее шаги.
С какой обостренной зоркостью - его глазами! - я вижу движение осени.
Клен под окном - алый с золотом и зеленью. Шевелится листва под ветром,
словно стая огненноперых птиц села на ветви; беспокойные, то одна, то
другая вспархивает и, покружась, медленно опускается наземь.
Сквозят - за хрусталем воздуха - дали. Белые хризантемы осмуглил первый
утренник - морозец.
- Наташа не пишет, - сказал мне Сергей. - Я считал; уже могло прийти
три письма. Она обещала.
- Напиши сам, - посоветовал я.
Он замотал головой:
- Я не знаю, как... Что-то рвется в душе, рвется и болит, слова жгут,
они во мне, неизвестно, как дать им волю. Что ни напишу, выходит не то.
"А ты напиши стихи", - чуть не слетело у меня с языка. Но я удержался.
Сердце мое настороже, замерло - и ждет. Я чувствую, что это все-таки
случится: немая Поэзия обретет Язык! Каким он будет - первозданный? Чтобы
узнать это, можно отдать жизнь.
Запись тринадцатая
Нет, осень больших городов не так печальна.
Ветер свистел всю ночь - словно дул в ледяную трубу. На террасу падали
уже не золотые, а какие-то обгорелые листья.
А нынче утром выпал иней.
Сергею, кажется, нездоровилось, и все же мы вышли на прогулку.
Пронзительный холод овевал и обжигал щеки. Мы шли по бронзе и меди
пожухлой травы, оправленной в белизну. На каждой былинке, на каждом листке
- сверкающий припорох инея, больно глазам, и все-таки сладко и погибельно
замирает сердце от скорбной, торжественной, прощальной красоты!
Мы почти дошли до леса, когда Сергей сказал:
- Не могу. Постоим немного, посмотрим...
И мы стояли молча. Потом он обернул ко мне лицо, - какие у него были
глаза! И я услышал его задыхающийся шепот:
- Не могу... Все, что есть во мне... и эта тоска! И дрожь счастья как
паутинка на ветру. Как сделать, чтоб выплеснуть и чтоб не пропало, а пело,
звенело - с ветром, с листвой! Чтобы слилось - было, как это небо, как
ветер! И так же обожгло, как ее рука тогда, прощаясь... Чтоб сердце вдруг
взлетело на страшную высоту... на край обрыва!
Я замер. Какой-то мистический страх сковал меня. Может быть, они
родятся сейчас, единственные строки, кристалл мировой Поэзии. Те, что
проникнут в любое сердце. Ошеломят. Прославят Человечность...
Тихо было в поле. Вставало солнце, и с тончайшим звоном осыпались
иголочки инея.
- Вот, - сказал Сергей. - Я скажу так - и лучше я знаю, нельзя.
И, задохнувшись, застыв на немыслимой высоте волненья, я услышал, как
он прошептал:
Роняет лес багряный свой убор.
Сребрит мороз увянувшее поле.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 23.07.2001 17:56
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг