погибшим, ибо для разведчика разоблачение хуже смерти. В один миг он
теряет все, что нажито многолетней кропотливой работой по внедрению -
перспективную должность, очередь на жилье, летние отпуска и презренные
деньги. Агент лишался того, что принято называть "официальным прикрытием",
"легендой", "крышей", а, значит, выбывал из игры. При этом, наверное, он
чувствовал себя беззащитным голеньким насекомым, которое пристально
разглядывают в микроскоп. Многие, привыкнув к нелегальной деятельности, и,
будучи не в силах жить без нее, уходили в самих себя - в это глубочайшее
подполье, из всех когда-либо существовавших. Там они наглухо запирались,
переходили на автономный режим и продолжали функционировать в привычном
ключе. И хорошо еще, если у такого человека был свой ангел-хранитель,
который - хотелось бы верить - не бросит, а посвятит свою жизнь общению с
бывшим нелегалом. Что они там будут делать вдвоем - неизвестно, но,
например, хотя бы писать мемуары.
Виктор горестно вздохнул. Вероятно, его мысли как-то передались
остальным, и люди погрустнели. Судьба разведчика, полная опасностей, была
хорошо известна всем присутствующим, и каждый понимал, что в случае
провала рассчитывать на помощь друзей не придется. Это еще больше сближало
и роднило, и ребята обменялись сочувствующими взглядами. Только это они и
могли себе позволить, ибо до сих пор оставалось неясным, кто на кого
работает. Люди могли прожить бок о бок всю жизнь, так и не узнав, кто же
был рядом - друг или враг. Эту не простую ситуацию можно проиллюстрировать
с помощью математической теории множеств. Агенты одной разведки образуют
единое множество элементов-соратников, а агенты другой разведки - другое
множество. Таких множеств тьма-тьмущая, поскольку жизнь штука сложная и
насквозь пронизана интересами различных лиц и организаций. Если эти
множества изобразить на бумаге в виде разноцветных пятен, то получится
жуткая картина, от которой замельтешит в глазах. Одни множества будут
включать в себя другие, а некоторые будут пересекаться самым немыслимым
образом. То есть обязательно найдутся подпольщики, которые служат сразу
нескольким хозяевам - так называемые двойные, тройные и многократные
агенты. Это опасно, поскольку хозяева могут враждовать между собой, но
настоящий разведчик обязан суметь удержаться на плаву. Конечно, в подобных
случаях резко увеличиваются шансы, что человека могут оскорбить, обозвав
шпионом или стукачом, да и вообще ему не избежать предательства, но он
может себя успокаивать тем, что предает из высших соображений. Из каких
именно? А вот это уже каждый решает самостоятельно. В конце концов, если
агент достаточно изворотлив, он вполне может избежать обидной участи быть
найденным с веревкой на шее и с табличкой на груди "Так будет с каждым".
Сей неприятный инцидент обычно происходит в отхожем месте, в лесу или на
заброшенном дровяном складе, так что данные объекты рекомендуется обходить
стороной. Но и слишком себя расстраивать тоже не следует. Категоричность и
самонадеянность надписи на табличке говорит о том, что делали ее
дилетанты, которые в будущем сами ничем не застрахованы от аналогичного
бесславного финала. Кроме того, места, выбираемые ими для акции возмездия,
выдают в них неисправимых романтиков, а следовательно, их легко обвести
вокруг пальца. В общем, дилетантов бояться не стоит, а профессионалы не
вешают - профессионалы перевербовывают.
Виктор до сих пор не знал своих хозяев, это его огорчало, но он
надеялся, что фирма солидная, и размениваться по пустякам не придется.
Ребята тоже выглядели уверенно, словно каждый знал себе цену, и она вполне
соответствовала его представлениям о больших деньгах.
Что же их объединило? Что побудило этих рыцарей снять свои плащи и
соорудить шатер для пиршества, а кинжалы обнажить для нарезки огурцов и
вскрытия консервных банок? Ножи уже лежали на столе, и Виктор не
сомневался в их предназначении. Наверняка где-то припрятаны и кильки в
томате, и огурцы маринованные, и бледный шланг ливерной колбасы.
А объяснялось все просто. Причина крылась в том самом сплетении
разноцветных пятен, которое не было статичным, а постоянно видоизменялось,
поскольку отражало саму жизнь в ее сложном диалектическом движении.
Интересы различных группировок то и дело совпадали, расходились, образуя
относительно стабильные островки, основанные на личных симпатиях и схожих
условиях быта. Цвет островков от частых перекрасок становился
серо-буро-малиновым и очень точно характеризовал сущность происходящих там
процессов. А что поделаешь? Разведка - разведкой, но жить-то надо. Это
резиденты у всех разные, а начальники на работе общие. Даже у залетных
гостей они хоть и другие, но, в принципе, такие же - ничем не отличаются
от здешних. Игорек и Костик работали неподалеку, часто заходили,
рассказывали, жаловались, и можно было сделать вывод. А если учесть, что
над простыми начальниками есть вышестоящие - единые для всех, то тогда
вообще отпадают вопросы типа: чего, мол, ради столь разные люди собрались
сегодня у Шуйского? Да и резиденты были не в претензии. Сегодня разведчики
вместе попьянствуют, завтра твой агент поможет чужому, послезавтра чужой
твоему, а, значит, и тебе. Если же при этом они скооперируются в пассивную
оппозицию, воображая, будто противопоставляют свои хилые ряды меднолицым
шеренгам начальников, то это их личное дело. Вреда от этого не будет, тем
более, что ангелы-хранители всегда начеку.
Однако время шло. Ритуал все не заканчивался, и люди стали
нервничать. В конце концов, ребята собрались не для того, чтобы мило
улыбаться, а имели тут вполне конкретный интерес.
Шуйский поднял трубку телефона, набрал какой-то номер и прямо в лоб,
открытым текстом, задал вопрос осведомителю:
- Главный инженер ушел?
В трубке услужливо пискнуло, и хозяин расплылся в улыбке:
- Можно начинать.
Дверь моментально замкнули на замок, а из сейфа достали хлеб, шматок
сала, трехлитровую банку маринованных огурцов, две баночки килек и целую
бухту ливерной колбасы болезненно-белого цвета. Словно по волшебству -
Виктор даже не успел заметить, откуда - на столе появилось пять бутылок
водки. Ангел-хранитель, доселе смирно сидевший внутри, резко охнул и
жалобно запричитал, что рассчитывал на одну, а теперь не хочет, и пусть
Виктор уйдет. Но Виктор на него цыкнул, и тот испуганно затих. Шуйский
тоже, видимо, вел какие-то переговоры со своим ангелом-хранителем, потому
как замер и, склонив голову набок, с сомнением смотрел на прозрачные
снаряды, убойная сила которых была ему хорошо известна. В конце концов,
как-то они там договорились и нашли приемлемый для обоих вариант. Шура
спрятал четыре бутылки под стол, сказав внезапно осипшим голосом:
- Незачем им тут стоять разом.
Надо сказать, что и остальные участники тайного пиршества испытали
легкое замешательство. Так бывает, когда очень хочется сделать, как можно
лучше, а когда опомнишься, то видишь, что явно переборщил. Но обстановку
разрядил Газунов. Тренькнув на гитаре что-то разбитное и жизнерадостное,
он весело блеснул стеклами очков и спросил задиристо:
- Ну, что, ребята! Неужели не справимся?
Это подействовало. Ребята переглянулись и вспомнили, что они не
какие-нибудь салажата, а закаленные в битвах бойцы, которым не пристало
пасовать перед трудностями. Тем более, что Шура Шуйский успокоил:
- Ничего, скоро еще люди подойдут.
После этого все быстренько расселись и разлили в стаканы.
Говорили о разном. Сначала размялись анекдотами, потом о работе, а
затем о женщинах. Потом зациклились, стали повторяться и по нескольку раз
прошлись об одном и том же. Анекдоты, большей частью были старые,
вспоминая о работе, ругали всех подряд и строили нереальные планы, а про
женщин каждый нес то, что первое приходило в голову. Потом пришел Гена
Гнездовой - приволок шесть бутылок пива. И снова поехали по кругу,
вспоминая былые успехи, и мечтая о будущих. Все были сплошь герои,
молодцы, и даже оторопь брала - откуда у людей столько лихости и везения.
Но это было все не то. Виктор, хоть и сам болтал ерунду, но
внимательно слушал, не обронит ли кто неосторожное словцо, которое можно
будет подхватить, запустить в нужное русло и развить в животрепещущую тему
о невидимом фронте. Но таких слов никто не ронял - люди были
тренированные, пить умели и языки не распускали. Каждый ходил вокруг да
около, плел паутину из хитроумных вопросов, маскировался пустяшными
подробностями из собственной жизни и всячески пытался убедить соседей, что
является мировым парнем, которому можно смело довериться. На этот крючок
никто не клевал, и все повторялось заново, усложняясь с каждым разом. Это
становилось невыносимым, Виктор почувствовал, как в нем закипает злоба, но
водка еще оставалась, и он надеялся, что кто-нибудь не выдержит и
сорвется.
Тут Игорь Газунов взял гитару, и все замолчали, радуясь, что можно
передохнуть и собраться с мыслями. Но Игорь не дал такой возможности.
Тексты у него были подобраны соответствующие, и даже в песнях он продолжал
провоцировать народ на откровенность. И действовал не прямиком, не грубо,
а, скорее, тонко и околичностями - пел не про разведчиков и шпионов, а про
Одессу-маму и каких-то урок, которые гуляют по тихим переулкам. Вызывал у
людей нужные ассоциации и лукаво поглядывал сквозь очки, словно спрашивал:
"Ну, кто первый расколется?" Но люди лишь добродушно улыбались, прекрасно
понимая истинный мотив песен прожженного интригана.
В конце концов, Газунов умаялся, отложил гитару и с расстройства
хватанул целый стакан. Изобразил он это мастерски, так что его примеру тут
же последовал азартный Эдик Залужицкий, который расстрогался больше всех,
и которому очень импонировала природная забубенность Игоря. Это был первый
признак того, что железные ряды эмиссаров дали слабину, и все оживились,
задвигали стаканами, надеясь, что вот-вот кто-то не выдержит и начнет
сыпать адресами и паролями. Все рассчитывали на Эдика Залужицкого и стали
щедро подливать ему из своих посудин. Эдик же смотрел благодарными глазами
и, не чуя подвоха, знай себе, опрокидывал. Чувство меры изменило всем
сразу, и кончилось тем, что Эдик уронил голову на стол, чудом
промахнувшись мимо салата на газете. Тут, наконец, до всех дошло, что они
натворили, и взгляды разведчиков дружно скрестились на Газунове. Но и
здесь было поздно что-либо предпринимать. Очки у певца задрались на
малиновый лоб, близорукие глаза горели диким огнем, а губы, растянувшись в
идиотской ухмылке, изрыгали такое, от чего вяли уши. Тогда те агенты,
которые еще что-то соображали, остановили свой выбор на Грише Бибине.
Чтобы развязать ему язык, требовалось много, но никто не знал, сколько
Гриша уже успел принять. За сегодняшний вечер он не проронил ни слова,
наливался молча, и создавалось впечатление, что в полном одиночестве.
Посовещавшись с Шуйским, Гнездовой куда-то выскочил, но вернулся быстро и
с бутылью, заткнутой какой-то черной пробкой. Внутри плескалась жидкость,
такая же прозрачная, как та, что пили до сих пор, но с первого
натренированного взгляда в ней чувствовалась сила, как минимум, в два раза
большая. Бутыль установили перед Бибиным, но он взглянул спокойно и с
достоинством. Стало ясно, что Гриша принимает вызов.
Что было потом, Виктор помнил смутно. В какой-то момент дал о себе
знать ангел-хранитель. Он орал дурным голосом, словно кот, которого в
разгар марта заперли в темной кладовке. Потом пел песни, но Виктор
запомнил только одну - "Наша служба и опасна и трудна". Пришлось выпить
три раза подряд, не закусывая, после чего ангел-хранитель угомонился.
Игорь Газунов неоднократно выскакивал в коридор, безобразничая, кричал
петухом и кидался на людей из темноты. Его ловили всей компанией, в
результате чего Косте Марочному разбили нос, и он долго возмущался. Затем
полный провал памяти, а после Виктор очнулся, когда они с Шуйским сидели
напротив друг друга и обсуждали преимущества того положения, что впереди
два выходных. Проснувшийся Эдик Залужицкий посмотрел на них жалостливым
взглядом, и со словами "Никак не пойму, о чем вы тут говорите" снова
уснул. Был, кажется, один существенный эпизод, когда Виктор беседовал с
кем-то на очень интересную тему относительно невидимого фронта, но
абсолютно не помнил, с кем именно и о чем. В общем, под утро все
разошлись, кроме Гриши Бибина, которого еще раньше отнесли на руках в
другую комнату, и он там спал прямо на полу.
Виктор приковылял к общежитию, хромая на правую ногу и недоумевая,
почему так дико ноет колено. Долго стучал в двери, пока не разбудил
вахтера, лениво с ним попрепирался и попал внутрь. Поднимаясь на третий
этаж, он с досадой думал о том, что вот опять собрались вместе, а
разговора не получилось. Не сумели решить ни одного важного вопроса, не
наметили плана действий, не поделились мыслями насчет какой-нибудь общей
цели. Коллектив был крепкий, перспективный, потенциальные возможности имел
богатые, да и запал присутствовал, а вот никак не удавалось организоваться
во что-то цельное и завершенное. Например, в боевитую ячейку или ударную
группу, которая могла бы творить великие дела на пользу всем. И не
хватало-то всего лишь малости, последнего штришка, аккорда
заключительного! Начиналось хорошо, с надеждой на успех, как в первые
мгновения атаки. Но потом коллектив разваливался на глазах, словно цепь
наступающих под огнем вражеских пулеметов. Казалось, только что товарищи
шагали плечом к плечу и даже шаг чеканили, и вдруг - никого. По кустам, по
канавам, по темным закоулкам, как последние дезертиры...
И все-таки польза от встречи была. Люди познакомились, наметились
лидеры, подготовилась почва. Хотя, на кой черт знакомиться, если и так
друг друга знают, как облупленных?
Нет, польза была. Люди познакомились поближе, забродили какие-то
идеи, усилились сектантские настроения... Стоп. При чем здесь это? Из них
такие же сектанты, как из кокоток монахини. Один Газунов чего стоит.
Красный, налитой, как яблоко, и до спиртного сверх всякой меры. Сектанты -
люди бледные, пожелтевшие от ночных бдений, озаренные небесным сиянием, а
эти? Тоже, впрочем, бдели всю ночь, может, что-нибудь и выбебдят. Не сразу
же. Время надо. Как говорится, брага сначала должна дойти, а уж потом...
Виктор ввалился в комнату, разделся и подошел к открытой форточке -
свежий воздух влиял благотворно. Конечно, польза от встречи была, просто
сейчас не сообразить, потому что голова кружится, да и ноги не держат.
Нелегка жизнь разведчика, но судьбу не выбирают.
Виктор уже не сомневался, что выполняет секретное задание. Не важно
чье, не важно какое - придет время, и все выяснится. Сейчас главное, что
он не просто какой-то там Витя, а тайный агент с особыми полномочиями.
Определенно это так. Не станут же забрасывать в такую даль кого ни попадя.
А в том, что он находится в далеком мире, Виктор был и вовсе уверен на сто
процентов. Слишком много здесь такого, с чем он никак не может
согласиться. Любой абориген уже давно привык бы к родному окружению,
считая его единственно возможным. Виктор же почти во всем усматривал
абсурдность, и не был исключением. Частенько становился свидетелем того,
как изумленно расширялись глаза товарища, и тот, понизив голос, искренне
недоумевал по поводу обыденного факта, взятого из жизни. Верный признак,
что этот человек, наверняка, агент, но только неизвестно чьей разведки.
Жить на чужбине трудно, и потому агенты иногда срывались и, забыв об
осторожности, в открытую ругали то, что им не нравилось. Потом, конечно,
голос разума брал верх, и люди замолкали, делая отсутствующие лица.
Сегодняшняя вечеринка еще раз подтвердила данную гипотезу. Под действием
спиртного многие расслабились и говорили то, что думают, и это не
соответствовало тому, что они говорят, пока трезвые. Вот в чем ценность
прошедшей трапезы - не так уж безнадежна оппозиция!
Виктор закрыл глаза и позволил себе немного помечтать. Возможно, не
так далек тот светлый день, когда они вновь соберутся вместе, сядут в
кружок и, приветливо улыбаясь, откроют свои карты. Честно поведают, как
нелегко приходилось каждому на нелегальной работе, а затем, взявшись за
руки, пойдут босиком по росе куда-нибудь за горизонт, откуда будет
вставать ласковое солнце...
Но Виктор себя одернул. Не время распускать сопли, когда вокруг такая
напряженная обстановка. Пока что его мечты нереальны, и он не имеет права
поддаваться даже минутным слабостям. Не этого ждут от него свои. Быть
может, скоро, рискуя жизнью к нему выйдут на связь, а он... Надо зажать
нервы в кулак и готовиться. Не исключено, что прибудет курьер, которому
потребуется убежище.
Виктор с сомнением осмотрел комнату. Куда он его разместит? А вдруг
курьер явится с поклажей и сдуру сунется прямо в общежитие? Его же заметут
на вахте! Отведут болезного к воспитателю, а там... Он же, наверняка,
неопытный, местных условий не знает, без надежных документов, без
прописки, но с чемоданом, в котором может быть все, что угодно! Хорошо,
если догадается закопать чемодан в лесу, а у воспитателя прикинется
каким-нибудь придурком или пьяным. Тогда, конечно, пронесет. Только откуда
курьеру знать, что такое общежитие? Он и комнат-то таких никогда не видел.
Это аборигены думают, что здесь можно жить, а в родном мире Виктора
полагают иначе. С чего бы тогда Виктору было так неуютно в этой конуре? Уж
десять лет живет, мог бы и привыкнуть, ан нет - не получается.
Виктор со вздохом прислонился лбом к холодному стеклу. Напротив
светились окна общежития работников гражданской авиации. Рядом стояло
общежитие какого-то строительно-монтажного управления, а дальше высилась
башенка женского общежития железнодорожников.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг