еще менялось, но уже обрело ту поразительную белизну и красоту,
которые он уже видел и запомнил.
Бэнкей уставился в пол - но не вышел.
Повеяло от призрачных шелков и струящихся до самого пола волос
тонким ароматом.
- Наверно, ты уже понял, кто я, - поднявшись, сказала женщина. И,
не дождавшись утвердительного кивка, добавила: - Я - Оно-но Комати.
Бэнкей и тут ничего не ответил.
- Я поэтесса Оно-но Комати, - поняв, в чем дело, усмехнулась
красавица. - Я умерла сто лет назад, или даже больше, наверно...
- Напрасно ты это сказала, - буркнул монах. - Теперь я знаю, что
ты - призрак, и должен прочесть над тобой заклинания. А твое имя я
действительно однажды слышал, о тебе рассказывали целую историю...
- Ты и раньше знал, что я - призрак, нечисть, гостья из могилы, -
возразила она. - И все же я не дождалась от тебя ни одного заклинания.
- Не люблю я их читать, - признался монах. - Ямабуси - те, когда
читают, чувствуют, как на каждое слово что-то отзывается. А я не
чувствую. Я вижу, что получилось, и сам удивляюсь - откуда это
взялось? Мне бы чего попроще делать.
- С Рокуро-Куби воевать? - усмехнулась красавица.
- Насчет Рокуро-Куби ты бы уж молчала! Зачем ты их на девочку
навела? - строго спросил Бэнкей. - Тебе-то что - а ее бы загрызли... И
меня с ними стравила, между прочим.
- Выслушай меня, - сказала красавица. - Да, в этом я была перед
тобой неправа. Я заставила тебя сражаться с Рокуро-Куби, потому что не
видела другого способа спасти Юкинари! А девочке ничего не угрожало. Я
бы при опасности вышла из ее тела - и Рокуро-Куби отступились бы от
нее. Они же мое лицо запомнили!
- Отступятся эти звери, как же!
- Прости меня, если можешь, - жалобно попросила она. - Конечно же,
я действовала, не подумав! Но я сейчас все тебе объясню!
- Простил... - проворчал Бэнкей.
- Знаешь ли ты, кто я? Почему я вернулась в мир людей? Чего
искала? О чем тосковала?
- Ты призрак Оно-но Комати, сама сказала, - стараясь не глядеть в
сверкающее нездешней белизной лицо, отвечал монах. - Над тобой
заклинания читать надо... И шла бы ты оттуда, откуда появилась...
- Я уйду... - печально пообещала Комати. - Только выслушай! И если
ты, услышав мою историю, прогонишь меня прочь, - я уйду. Без единого
слова...
- Говори, - позволил Бэнкей и отвернулся.
- Я была прославленной красавицей, - начала она, - и мне даже в
голову не приходило, что я могу утратить красоту. Я писала стихи, и
даже предположить не могла, что настанет день - и я не смогу сложить
танка... Но все это случилось.
- К тебе пришла старость, - понимающе сказал монах. - Она ко всем
приходит.
- Но не все так оплакивают свою красоту и свой талант! -
воскликнула Комати. - Если бы знал, каково это - владеть красотой,
покоряющей страны, и талантом, равным которому нет в столице! И в
отчаянии чувствовать, как они понемногу покидают тебя... А как меня
любили, как меня желали! Ливень сердечных посланий и любовных просьб
обрушивался на мою глупую голову - и вся моя модлодость была чередой
летних яростных ливней. Но теперь я вижу - мое сердце не ведало тогда
приливов искренности, ни капли правды не было в моих ответных письмах.
Нужно было дожить до самой убогой и отвратительной старости...
- Умные женщины, еще не утратив красоты окончательно, постригаются
в монахини. Лучше отказаться от чего-то добровольно и с достоинством,
чем смотреть, как тают последние крохи... - и Бэнкей вздохнул, потому
что и среди монахинь он не видел должного отрешения от мирских
страстей.
- Я не могла... - прошептала красавица. - Я не могла... Бэнкей, ты
не поверишь мне, но больше всего я сожалела о том, что в моей жизни не
было любви... что моя красота и, возможно, талант, помешали мне
изведать истинную любовь...
- Тебе? - забыв от изумления все свои обеты и запреты, Бэнкей
резко повернулся к Комати. - Ты?..
- Я была слаба и искала того, что ищут слабые души - полутонов,
оттенков, отзвуков, сновидений... Когда в мою жизнь вошел тот мужчина,
я не поверила ни ему, ни себе. Я сказала - сто ночей подряд проведешь
ты у моих ворот! И он повиновался. Он приходил и ждал - и я за своими
прекрасными бамбуковыми шторами сидела, затаившись, наслаждаясь его
ожиданием... Знаешь ли ты, как это опьяняет душу?
- Нет, не знаю, - мрачно сказал монах.
- Разве тебе не знакомо это просветленное и томительное ожидание?
- Нет!
Оба они знали, что Бэнкей солгал.
- Пусть так... - прошептала Комати. - Девяносто девять ночей он
приезжал к моим запертым воротам. Настала сотая ночь - и он не
появился.
- Эту историю знаю даже я, ничтожный монах, - видя, что поэтесса
не может найти нужных слов, помог ей Бэнкей. - Он заболел и умер. Люди
говорили, что его сгубила ночная сырость. Перед рассветом она особенно
чувствуется и влияе на сердце...
- Да, он умер, - на удивление спокойно согласилась Комати. - А я
продолжала жить и писать стихи. Только вот о любви мне говорили все
реже. Настал день - и я удивилась тому, что давно уже не получала
любовных писем и не отвечала на них. Тогда я поглядела в зеркало очень
внимательно... И прожила еще пятьдесят лет, Бэнкей! Пятьдесят лет...
- Очевидно, у тебя было крепкое здоровье, - заметил монах. - И ты
бы не побоялась утренней сырости.
- Здоровье у меня было крепкое, а вот красота - непрочная. В конце
концов я удалилась в горы, где никто бы меня не увидел. Я думала - еще
не все потеряно, ведь многие придворные дамы, утратив красоту,
продолжают сочинять и танка, и рэнга, и даже длинные романы.
Оказалось, ошиблась...
- Для кого бы ты сочиняла романы в горах? - искренне удивился
Бэнкей. - Это там вовсе ни к чему. Уж лучше ты бы твердила сутры, все
же польза для души. Тебе ничего не говорили о свете Трех Благодатей?
- Это мудрость, освобождение от земных страданий и воплощение в
будду, - немедленно и четко ответила образованная поэтесса. - Буддой
мне в прежнем рождении стать было невозможно, потому что я женщина. А
Три Земные Горести я познала сполна - суетные страсти, власть кармы и
боль... Но ты не понимаешь, для чего я затеяла этот разговор.
Слушай...
Она помолчала, глядя в крошечное окошко.
- Точно такой же была луна... И я лежала на старых циновках. И мне
было холодно. Я знала, что утра не будет. Я вспоминала все, что было
пятьдесят лет назад... Ни одной строки за пятьдесят лет, Бэнкей, ни
одной строки!.. И я безумно желала написать хоть несколько слов...
Рядом были такая же старуха, как и я сама, моя служанка, которую
прислали родственники. На столике стояла наготове тушечница, лежали
кисти и бумага, прекрасная бумага. Я все яснее понимала - все
кончилось для меня в тот день, когда он умер, и пятьдесят лет я
расплачивалась за его смерть.
- Такова твоя карма, - сказал Бэнкей. - Если ты действительно так
страдала, как говоришь, то в будущем рождении тебя ждет немало
счастья.
- Да, я утешала себя этим. И мысли мои стали причудливы и
замысловаты, как ава...
- Как что? - не понял монах.
- Лакомство такое, - усмехнулась Комати. - Вообрази себе жгут из
сладкого теста длиной в два сяку, закрученный множеством петель.
Когда-то я это очень любила... Я думала одновременно о самых разных
вещах и вдруг поняла, чего я хочу. Я хотела, чтобы он опять пришел к
моим воротам! И я бы отворила их в первую же ночь! Только теперь,
когда мысли путались и петляли, я поняла, с какой силой могла бы
ответить любовью на любовь!.. И тут же вспомнила о звездах Пастух и
Ткачиха, которые раз в семь лет встречаются на Сорочьем мосту... Я
подумала - сколько бы страсти они ни вложили в свое любовное свидание,
я вложу в свое больше... Странные мысли приходят на ум умирающей
старухе, верно? И стихи тогда вернутся ко мне.
- Кажется, я понял, что произошло, - медленно сказал Бэнкей. -
Умирая, ты была захвачена одной мыслью, одним желанием. А если человек
умирает с таким страстным желанием, оно непременно сбудется.
- Я попробовала написать танка - и не смогла... Не дописала. Я
думала, что у меня есть еще несколько часов, чтобы дописать, положила
кисть и задремала. Сквозь лишенный видений сон я вдруг услышала голос.
Это был голос совсем еще молодого человека. Он читал мои строки, мои
недописанные строки. "Я буду искать и найду эту женщину! - воскликнул
он. - Она зовет возлюбленного - ну так я и буду ее возлюбленным!"
Перед моим внутренним взором появилось юное и прекрасное лицо. Я
поняла - он пришел! И пора отвечать любовью на любовь!
- Но твоя плоть давно исчезла.
- Да, если бы у меня оставалось хоть немного плоти, все было бы
иначе. Того, что было, хватило лишь на воплощение маленького существа,
которым были тогда полны мысли этого юноши. Я плохо осознавала, что
делаю. Когда я поняла, кем стала, то сама удивилась. Я только хотела
быть рядом с ним, чувствовать его нежность... я вылепила из себя то
милое и красивое существо, за которое он так беспокоился... а
настоящее тело я бы нашла потом... мало ли красивых девичьих тел...
- Ступай, Комати, я отпускаю тебя, - вдруг заявил Бэнкей. - Не
стану я загонять тебя заклинаниями в могилу. Ступай и попытайся
сделать еще что-нибудь!
- Ты посылаешь меня к Минамото Юкинари? - удивилась красавица.
- Если это - тот, кто нашел твои стихи и так неосторожно вызвал
тебя из могилы, то, выходит, к нему.
- А зачем он теперь мне? Он же не может ответить любовью на мою
любовь. Он совершенно искренне позвал меня - но и он ошибся, и я, как
ты понимаешь, тоже...
- Ну, тогда я уж и не знаю, кто тебе нужен, - проворчал монах. -
Женщина и в гробу останется всего лишь бестолковой женщиной.
- Да ты мне и нужен! - с досадой воскликнула Комати. - Из всех,
кого я встретила, только ты и способен ответить...
- Опомнись, я же дал обеты! - крикнул Бэнкей.
- И все же только ты... - она вздохнула. - Только ты, понимаешь?
Когда я слушала, как ты рассказывал Норико про свою невесту...
- Это все было давно, - перебил он, - и с того времени я немало
продвинулся по своему Пути.
- Ты ничего не понимаешь! - рассердилась красавица. - Когда я
воплотилась в трехцветную кошку, то сама немало тому удивилась.
Оболочка для души значит больше, чем кажется. И я мыслила просто, я
ощущала просто. Юкинари прикасался ко мне - и я была рада. Норико
заботилась обо мне - я принимала заботу и благодарила, как умела.
Потом я почувствовала, что Юкинари грозит опасность - и позвала тебя.
Когда ты дрался с Рокуро-Куби, я охраняла усадьбу, как ты велел! А
когда тебе пришлось перед рассветом совсем тяжко, я воплотилась в
Норико! И побежала к тебе на помощь! Но я еще не была женщиной... Я
все еще была кошкой.
- Кошкой бы и оставалась, - проворчал монах, - и не смущала бы
людей... не сбивала бы с Пути...
Комати насторожилась.
- Я была кошкой, даже когда воплотилась в Норико во второй раз.
Помнишь, я не могла тогда связать несколько слов? Моя былая красота
вернулась раньше, чем мой разум и талант! Это меня чуть не погубило -
я отвечала на письма Юкинари своими старыми стихами. Их узнали, и за
Норико стали следить. Но я знала - еще немного, и поэзия вернется ко
мне!
- Ступай куда знаешь! - рассвирепел монах. - И не попадайся мне
больше на дороге! Уходи, пока я не начал читать заклинания!
- Ты знаешь все - и прогоняешь меня? - печально спросила она.
- Да.
- Так посмотри хоть мне на прощание в глаза!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг