- Чего гадать - вижу. Хоть бы и потому, что договор не сожгла. Выбрала ты
себе дорожку - круче некуда, на такой дорожке не стареют.
- Откуда ты знаешь, бабушка?
- Сама хотела той дорожкой уйти. Каб не малые... да каб не сам Зелиал, бес
треклятый... А ты ступай, ступай, лети...
Она гнала меня прочь, как тогда, с шабаша. Но теперь уж, похоже, навсегда.
И я поняла - гонит меня не уютная старушка во фланелевом домашнем
платьице, а та молодая да пригожая Станислава, которая уложила спать своих
пятерых и вышла на порог, глядеть в ночь и ждать - не встанет ли из земли
столб дыма и тумана, не обрисуется ли в нем силуэт, не улыбнутся ли ей
печальные глаза милого демона... И я поняла - это в нас неистребимо, и
всем нам вечно будет столько лет, сколько было в эти часы ожидания.
Каждой ночью, каждой ночью - все в том же полете... Не сходят ли от этого
с ума? Не начинает ли мерещиться чушь? Как только выдерживают души умерших
невест этот неизменно повторяющийся полет? Мы, .земные невесты, можем уйти
в смерть. Им-то где спрятаться и зализать раны?
Что утешает их в этом полете? Не может быть, что лишь абстрактная до
белизны идея высшей справедливости. Что греет их, кроме обязательного
лунного света? И если даже каждую ночь выдумывать для себя новый танец, то
на миллионную ночь фантазия иссякнет.
Что такое наши понятия о долге и справедливости на фоне вечности? И
радость, растянувшаяся на вечность, даже если это радость летящего танца и
танцующего полета,- нужна ли кому?
Тот, кто тысячелетиями был демоном справедливости, - и то устал,
затосковал, измучился сомнениями. Постойте! Как же назвать существо, в
котором за сотни лет не зародилось сомнений? Человеческая ли это душа -
та, что летит над землей с белой лилией невинности на груди? А если нет -
то чья же? Даже зверь обретает опыт милосердия, и к старости его клыки и
когти не так бесшабашно резвы, они делаются осторожны, они не тронут
звереныша чужой породы, не причинят вреда даже в игре. Даже звериная душа
изменится за столетия ночных полетов.
Чего же тогда хотеть и о чем мечтать?
Если не блаженство бесконечного танца, если не радость полета, то что же?
Я спешила домой, потому что забыла заказать для Сони ключ и занести его в
школу. Она знала, когда у меня кончаются тренировки, и наверняка уже ждала
меня на лестнице.
Соньку в школе просто эксплуатируют. Издеваются над ней, как хотят.
Сдвинули ей отпуск, и вот она сидит в хорошую погоду в городе и решает
проблемы ремонта. С ее организаторскими способностями это совершенно
непосильная задача. Умные люди, наоборот, держали бы ее подальше от таких
ответственных дел. Но дуры-учительницы обрадовались, что есть на кого
свалить эти хлопоты. И умотали кто куда. Наивные дурочки, воображаю, как
вы обрадуетесь, вернувшись из отпуска! Сонька не в состоянии
проконтролировать ни халтурщиков-маляров, ни хитрых сантехников!..
Увидев снизу ее на подоконнике, я так и ждала жалоб с причитаниями насчет
ремонта. Но Соньку волновало совсем другое.
- Скорее к телевизору! - завопила она. - Я у Бочкунов была, эта мамаша -
краше в гроб кладут! Тани нет как нет! Сегодня по телевизору будут
показывать портрет.
- Так ведь уже показывали!
- В том-то и дело, что нет! Я сегодня все бросила, понеслась на
телестудию, час там зря потратила, порядка у них - ни на медный грош!
Гм... Сонька, рассуждающая о порядке... Что-то новое!
- Беги, включай, а я на кухню, - отворяя дверь, сказала я. - Сырники
будешь есть?
- - Черта с рогами съем! - пообещала Сонька.
Я стала выкладывать на кухонный стол пакеты, в том числе и странный
сверток, который таскала за собой сперва с мальчишеской гордостью, потом с
недоумением - ну и что? Это был "Макаров", замотанный в цветной пакет, но
так, что я могла прямо сквозь пакет взять его и выстрелить. Но мало было
надежды встретить посреди улицы маньяка, и стрелять в него я все равно бы
не стала. Поэтому я к вечеру и перестала понимать, зачем мне пистолет. Вот
разве что он догадается напасть на меня - тогда конечно. И даже с
удовольствием!
Возможно, я стала бы развивать дальше эту мысль - как я поселюсь в Сониной
квартире, как несколько дней буду там маячить, как он врубится и ночью
попробует и меня придушить. А главное - как я, не выходя за пределы
необходимой самообороны выстрелю в него самым неприятным образом - в пах.
Жестоко, но зато серьезно. А с милицией разберусь очень просто - сама с
дымящимся пистолетом пойду сдаваться в прокуратуру и там расскажу всю эту
прелестную историю, а также отведу их в квартиру и покажу печку, в которой
нашла оружие. Возможно, к моему счастью, оно уже фигурирует в каком-нибудь
темном деле, тогда пусть проводят баллистическую экспертизу и радуются,
установив причастность к этому делу моего ненаглядного маньячка!
Скелет этой фантазии у меня уже оформился, дело было за деталями, но тут
из комнаты завопила Сонька. Я поставила сковородку на конфорку и пошла
смотреть, как показывают Таню Бочкун, двенадцати лет, которая ушла из дома
в дешевых джинсах, полосатой маечке, кроссовках и с резинкой в волосах, на
концах которой -- две деревянные крашеные клубничины.
Тут все мои планы полетели в тартарары.
Я увидела ее лицо.
Это была красивая девчонка, светленькая, с кудрявой челкой. Возможно, еще
и фотография вышла удачной. Такая милая девчонка даже в толпе на улице
привлекла бы мое внимание. Я не сомневалась, что у нее ладная, стройная,
спортивная фигурка. Но дело было не во внешности...
Я не слышала, что еще говорила за кадром дикторша - .с экрана вдруг пошла
волна холода, и я приняла ее лицом и грудью. Это было - как будто я
нырнула в лед. Я не знала, что означают такие волны холода, а догадка,
которая пришла внезапно с волной, во-первых, была всего лишь догадкой, а
во-вторых, настолько страшной, что я непроизвольно оттолкнула ее, всеми
силами отказываясь принять.
Но если поверить этому озарению - то ребенок погибал! Девочка погибала
мучительной, страшной смертью, если только это уже не свершилось!
Стоять и смотреть в телевизор было невозможно.
Я вдруг ощутила в себе что-то вроде компаса. Стрелка, подергавшись, легла
на верный курс. Я знала, что если идти направо, под углом градусов в
двадцать к плоскости своего тела, то я найду источник этого холода - я
найду девочку!
Ничего не говоря, я кинулась на кухню, схватила пистолет, размотала его и
выбежала из квартиры.
Если бы я перекинулась, то летела бы стрелой, не обремененная изгибами
улиц и переулков, прямыми углами кварталов. Но я не могла и не хотела
бросить пистолет. Он мог понадобиться, он должен был понадобиться!
Доверившись внутреннему компасу, я бежала, срезая по возможности все углы,
пересекая улицы по диагонали. Когда какой-то шофер, высунувшись из машины,
обругал меня, я сунула ему под нос пистолет. Шофер онемел, а я побежала
дальше, и лишь через минуту поняла, что чудом вывернулась из-под колес.
И оказалась я в жутком дворе.
По-видимому, здесь раньше была лавка вторсырья. Лавку ликвидировали, но
мерзкий запах остался. Двор был без признаков зелени, каменный мешок с
деревянными, крытыми облупившейся краской сараями и конурами. Вид у этого
двора был совершенно нежилой.
Я стояла у ворот, пытаясь продышаться, и вдруг вспомнила, что успела
заметить на бегу, приближаясь к этим самым воротам. Окна были черные и
пустые - даже без стекол.
Дыхание быстро пришло в норму, я могла бежать дальше, если потребуется -
даже сквозь этот кошмарный двор. Я была как бусина, что нанизали на струну
холода, и я скользила по этой струне уже, видно, помимо собственного
желания.
Тут я услышала шаги.
Из-за угла вышел человек.
Нет, не человек - мой маньячок!
Он шел и улыбался. Притом он глядел на меня и в упор не видел. Его
явственно покачивало.
Он отряхивал воображаемую пыль с рукава темно-синей куртки. Чувствовалось,
что ему сейчас безмерно хорошо, что он просто счастлив, что судьба
ублаготворила его и что желать ему больше нечего.
Я настолько ошалела, увидев его, что опустила руку с пистолетом и дала ему
выйти в ворота.
Возможно, я даже не поняла толком, что раз здесь он - значит, дело плохо.
Я понеслась, как бусина по струне, один конец которой резко переместился
вниз.
Струна уходила в подвальное окно - с выбитым стеклом, но накрепко
заложенное фанерой. Я пометалась и нашла вход в подвал. На двери висел
замок размером со сковородку.
Я догадалась, что замок - одна видимость, иначе как же сюда мог попасть
маньячок? Вряд ли у него был ключ. И действительно - замок не был закрыт,
стоило дернуть дужку посильнее - и она выскочила из гнезда.
Подвал оказался лабиринтом. Спотыкаясь о разбросанные дрова, стукнувшись
об остов велосипеда и о подпиравший потолок брус, я добралась почти
наощупь до прикрытой дверцы. Я бы и ее не нашла, если бы не подаренное
Зелиалом новое зрение, я бы вообще ничего в этом мраке кромешном не
разглядела.
Перед дверцей мне было страшно.
Пролитым эфиром испарялась из меня надежда - а вдруг еще не поздно, а
вдруг успею спасти? Я знала, что увижу мертвую девочку, настолько страшный
холод шел оттуда, из-за дверцы. И все же, все же!..
На знаю, откуда взялись во мне силы выломать ее. Маньячок придумал
какой-то способ запирать ее снаружи, какое-то сочетание грузов и засовов,
впотьмах я ничего не поняла. Дверь провалилась вовнутрь.
Девочка лежала на полу. Рядом стояла миска с винегретом, валялся кусок
хлеба и огрызок колбасы. Пахло здесь нестерпимо.
Я все поняла - так мгновенно, как будто передо мной прокрутили кинопленку.
Девочка забрела сюда случайно, она бесцельно бродила по городу, не желая
идти к родственникам и не зная, где искать подруг. Взрослый предложил
хлеба с колбасой, а возможно, и мороженого. Никто никогда не говорил ей,
что нужно остерегаться трезвых дядек с добродушными повадками. И она
прожила в подвале три дня... прожила?.. К концу третьего дня это уже не
было дитя человеческое, это был истерзанный звереныш. Она уже хотела
смерти. И ей было все равно, в каком облике явится к ней смерть.
Зная, что теперь в каждый мой сон будет приходить белокурая девчонка, я
подняла пистолет и выстрелила в заложенное фанерой окно. Спуск был чуть
туже, чем я рассчитывала, но и с таким я могла довольно метко выстрелить в
спину уходящему.
Когда я оказалась у ворот, он был еще хорошо виден. Он не торопился. Он
блаженствовал.
- Сволочи... - прошептала я, становясь, как учили в школе, и подводя
правую руку с пистолетом к плечу. Я, верно, имела в виду тех, кто должен
был сразу ловить и хватать этого нелюдя, пока он не успел натворить
серьезных бед, а теперь они же будут мучить меня допросами за то, что я
выполнила их дело - избавила мир от сумасшедшего убийцы.
Я вытянула руку. Я навела мушку на его спину. Выстрел должен был ударить
между лопаток.
Я сосчитала до трех и... не смогла.
Я не могла. Я не могла.
Я вдруг перестала понимать, что это - бешеное животное, в котором не
осталось ничего человеческого, и преступление - выпускать таких на
свободу. Передо мной была живая жизнь - и я не смогла...
То женское во мне, которое было предназначено жалеть, спасать, ласкать,
обихаживать, любить - встало на дыбы. Нажав на спуск, я перестала бы быть
женщиной! Я стала бы одним из существ, способных отнять жизнь, которую не
они дали.
Я не смогла.
Он уходил.
Я поняла, что грош мне цена со всеми моими благими порывами. Нечем мне
защитить Соньку, моих бегемотиц, даже себя. Если бы я увидела его в
подвале, над телом девочки, только что снявшего тяжелые сомкнутые ладони с
ее шеи - возможно, я выстрелила бы, даже не подумав.
Но спокойно целиться в спину уходящему...
Я отбросила пистолет. Он был мне ни к чему.
Ярость, которую я уже несколько раз за эти дни изведала, стала закипать во
мне. Черная кровь ходила по артериям и венам и ей было тесно. Она
требовала, чтобы я переступила порог, а я не могла.
Кровь действительно закипела. Она бросалась к коже и откатывала назад для
нового броска. Нестерпимый жар жег меня изнутри. Ярость просилась на
свободу.
- Ну и что ты будешь делать?.. - спросила я собственную кровь.
- Увидишь! - ответила она.
Я впилась зубами в кожу запястья и рванула ее.
Струя черной крови медленно сползла по моему бедру и потекла по камням.
Она делалась все толще, все круглее, а я была захвачена новыми ощущениями
- сперва стало безумно жарко лицу, потом в голове и груди возникла
пустота. Им было легко, как будто я понемногу выныривала из вязкой и
противной жидкости. Круглая струя на камнях наливалась блеском и медленно
отползала, давая место последним вытекающим каплям крови.
Страха не было. Он не возник и тогда, когда я поняла - это не струя, это
рожденная во мне змея. Она, будто ждала моего озарения, подняла голову и
посмотрела мне в глаза.
Это было сильное, мощное животное в руку толщиной и с меня ростом. Взгляд
был спокоен и неумолим. Это была та я, какой воображала себя - способная
творить справедливость.
Я кивнула ей, и она поползла - все быстрее, все быстреё. Она шла по следу.
Убийца уже давно скрылся за углом - скрылась за тем же углом и она.
Я опустилась прямо на камни и привалилась спиной к стене мертвого дома.
Вернее, это была уже не я. Существо, одетое моей плотью, ломало голову -
было ли это все смертью, и как же ему теперь жить - за гранью смерти.
Так прошло несколько часов - не знаю, сколько именно, в таком состоянии
скорость мысли другая и время воспринимается иначе. Я успела проститься с
Сонькой, со всеми моими коровищами и бегемотицами поименно, и вот сидела и
смотрела в тот конец улицы, где скрылись убийца и преследующая его змея.
И вот вдали из-за поворота показалась точеная головка. Черная струя быстро
потекла ко мне. Кровь моя, ярость моя, боль моя - все это возвращалось.
Змея подползла, положила голову мне на бедро и тонкий раздвоенный язычок
лизнул мою руку - там, где уже засохла рана от зубов.
И я увидела, как все произошло.
Сперва, увидев на улице города огромную змею, он окаменел. Он даже пришел
в себя, вынырнул из своей чудовищной, нечеловеческой эйфории. Потом
прибавил шагу. Он не имел намерения общаться с гадом и не думал, что
представляет для гада какой-то интерес. Змея со скоростью чуть больше
человеческого шага ползла за ним.
Когда он это понял, то решил убежать. Он еще не верил, что стал жертвой.
Он думал, что бег - надежная защита. Змея поползла чуть быстрее. Он
пробежал квартала два и перешел на шаг, уверенный, что все в порядке.
Через несколько минут он затылком почувствовал змеиный взгляд.
Он опять побежал - туда, где его из страха приютили. Там он твердо обещал,
что вернет себе оружие и покинет город. Правда, этой ночью он там не
ночевал, и хозяева, возможно, решили, что он выполнил задуманное.
Бегал он плохо.. Ему почти не приходилось от кого-то убегать. Тех, кто мог
за ним погнаться, он не трогал. И змея без особого напряжения нагоняла
его, стоило ему выдохнуться.
Он додумался заскочить в случайный подъезд и крепко захлопнуть дверь. Там
он сел на ступеньку и стал искать сигарету.
Он не знал, что это вовсе не змея. Струя крови легко просачивается в
тончайшую щель. Когда он увидел, что буквально на пустом месте, из-под
тяжелой двери, под которой и муравью не протиснуться, возникла маленькая
головка с холодными черными в алых ободках глазами, волосы у него на
голове зашевелились. Он взбежал по лестнице, и у него хватило ума
выпрыгнуть в окно на первой же площадке между этажами.
Он ушиб себе ногу, но все равно побежал - через незнакомый двор, мимо
гаражей, вдоль ограды палисадника. Навстречу ему шел мужчина в
тренировочных штанах и с мусорником.
Будь в беглеце побольше силы, он придушил бы мужчину и оставил его на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг