заставь послать двойника.
- Разве мы без него не обойдемся? - спросила Наар-Ава. - Ведь на
сей раз и зелье сварено сильное, и Дитя-Зеркало родилось подходящее, и
время нам благоприятствует...
- Нет песни, - сказала Тоол-Ава. - Ты же знаешь, как на них
действуют песни!
И в голосе ее было невероятное презрение.
- Ну так мы и пошлем им песню! Двойник споет ее, больше некому. А
потом может убираться... Ты еще здесь, Кехн-Тоол?
Огненный шар поплыл вдоль круга священных камней, потом пересек
круг несколько раз - и принялся метаться между камнями, так что
огненные полосы, обозначавшие в воздухе его след, сложились в
многоконечную звезду.
Огненный шар все носился - а очертания звезды менялись. Центр ее
сместился, одни лучи сделались совсем короткими, другие удлинились. Их
становилось все меньше - и, наконец, вырисовалась неправильная
пентаграмма. Она соединила четыре камня в кругу и один, стоявший
поодаль.
Огненный шар взмыл вверх прямо из центра пентаграммы - и сгинул. А
она еще долго мерцала в воздухе, и тончайшие золотые нити, соединившие
камни, медленно таяли.
- Вот и все, - сказала Поор-Ава. - Теперь нужно вернуть
сестричку...
- Сестричку! - недовольно воскликнула Виирь-Ава.
- Сестричку! - весомо подтвердила Тоол-Ава. - Нам без нее не
обойтись. Ступай, сестричка, вернись к костру и до поры до времени
забудь о нас. Когда ты нам понадобишься, мы тебя разбудим. Ступай!
Помоги ей, Виирь-Ава.
Лесная хозяйка протянула перед собой руки - и кусты за священным
кругом раздались, образовав узкий коридор. По коридору этому и пошла
Кача, ничего не видя и не понимая, обеими руками прикрывая грудь и
драгоценный пузырек с зельем. Виирь-Ава стояла, кончиками пальцев
удерживая ветки, пока не поняла, что Кача уже вышла на открытое место.
Тогда она опустила руки - и ветки сомкнулись.
- Как я устала... - прошептала Вууд-Ава. - Как я от всего этого
устала...
- Немного осталось, - ободрила ее суровая Поор-Ава. - Теперь уже
немного, сотни две лет, никак не больше.
Глава пятая, о красавце-гусаре
По косогору, поросшему ромашками, шагом ехал гусарский офицер на
высоком и поджаром сером коне.
За ним-то и следила Кача восторженным взглядом.
Мач насторожился - сам он ни разу не ловил на себе такого взгляда.
И парень еще раз ревниво глянул через плечо на гусара, пытаясь
уразуметь, в чем же дело.
Не приплясывал, красуясь, его усталый конь, не горело на солнце
золотое шитье мундира, да и ментик с доломаном, когда-то ярко-голубые,
повыгорели, к тому же, дорожная пыль основательно покрыла жеребца и
всадника. Но он подъезжал все ближе, и все самозабвеннее ловила
девушка его взгляд.
Было в остром загорелом лице гусара, в мальчишески стройной
фигуре, для которой военная выправка как бы сама собой разумелась,
нечто такое, такое...
Но не в обаянии мундира, не в неизбежных длинных усах, не в лихой
посадке крылась тайна. И даже не раннее серебро в густом
пепельно-русом чубе и на висках, не пронзительность синих блестящих
глаз, а что-то еще, неуловимое, недоступное пониманию, властно
приковывало к нему душу.
Хотя серебро настолько шло ему, что уверенно можно было заявить -
раньше, до седины, он не был так хорош. Хотя синева его глаз поражала
издалека. А главная сила все ж заключалась в неуловимом...
Гусар подъехал совсем близко и улыбнулся Каче.
- Счастливый день, голубушка! - сказал он. - Что там у тебя в
туеске? Не молоко ли? Пить охота.
И наклонился с седла.
- Кваша... - прошептала Кача, громче у нее не получилось. На
подвижном лице гусара обозначилось веселое любопытство.
- Это пьют? Тогда - дай-ка отведать!
- Там на донышке осталось...
- Не беда!
Но испив кисловатой кваши, в которой плавали комочки творога и
разваренные зернышки перловки, в особый восторг всадник не пришел.
- Жажду-то, надо полагать, сей лимонад утоляет, - философски
заметил он, - но без великой надобности я его, пожалуй, впредь пить не
стану.
И опять улыбнулся быстрой беспокойной улыбкой, от которой Кача,
видать, совсем голову потеряла - не говоря ни слова, смотрела в лицо
гусару, как бы уже принадлежа ему душой и телом.
Все это очень не нравилось Мачатыню.
- Скажи на прощанье, голубушка, где здесь дорога на Митаву? -
спросил, собирая поводья, гусар.
Кача, слыша звонкий ласковый голос, но совершенно не разумея его
смысла, с той же самозабвенной улыбкой обернулась к Мачу, как бы прося
его ответить.
- В Митаву, милостивый господин, вам так просто не попасть, -
сердито сказал парень. - Во-первых, наезженная дорога, что за лесом,
ведет такими выкрутасами, что запросто сбиться можно и вместо Митавы в
Вильно заехать. Там даже спросить пути не у кого - безлюдные места.
Во-вторых, можно ехать прямо через лес, но нужен провожатый. Иначе
приедете прямо в болото, милостивый господин...
- Болота бывают разные, - мудро заметил гусар. - Есть такие, где
дно твердое - проедешь и шпор не замочишь.
- У нашего болота на редкость твердое дно, - сообщил Мач. - Те,
кому повезло до него достать, в этом сами убедились. И так им это
твердое дно понравилось, что они до сих пор там - на дне...
- Ясно... - сказал гусар.
- И в-третьих, - прищурился Мач, - еще одно мешает вам, милостивый
господин, попасть в Митаву. Вы в другую сторону едете...
Гусар внезапно смутился и ничего не ответил.
Тут произошло непонятное и необъяснимое. Мач вдруг поймал себя на
мысли, что синеглазый всадник не только Каче - ему самому понравился,
хотя и не до такой степени. И как раз в тот миг, когда смущение
смягчило резкие черты молодого лица.
- Вы, милостивый господин, очень торопитесь в Митаву? - уже что-то
соображая, спросил Мачатынь.
- Да, спешу к месту дальнейшей своей службы, - вдруг сухо отвечал
гусар, и лицо его мгновенно окаменело, а из прозрачной синевы
ультрамариновых глаз, из самой ее глубины, вынырнула и скрылась
отчаянная тоска.
Но лишь секунду длилась эта скорбная гримаска. Видно, красавец
гусар стыдился столь явного выражения своих чувств, где бы это ни
происходило, как устыдился бы в опасный час малодушия.
- А не пойдешь ли ты ко мне в провожатые? - неожиданно спросил он.
- Ты ведь, парень, как я полагаю, все здешние болота знаешь?
Мач и гусар обменялись взглядами.
И обоим все стало ясно на много дней вперед.
Гусар понял, что всеми правдами и неправдами уведет смышленого
паренька из села за собой, в Митаву, а то и дальше.
Мач же понял, что всеми правдами и неправдами увяжется вслед за
гусаром, который имел странную способность привораживать людей - может
быть, даже помимо собственной воли...
- Я бы пошел... - и тут Мач развел руками. - Да отпустят ли?
Сказал он это, чтобы убедиться в правах и возможностях гусара.
- Здешние помещики должны служить армии лошадьми, подводами и
провожатыми, - уверенно объявил тот.
- Да уж служат!.. Мало у нас лошадей пропало с этими военными
повинностями! - возмутился Мач. - Покупают в хозяйство коня, так и
зная - на один год, не больше! Двухлеток в работу берут, не дают им
окрепнуть. Видели вы, милостивый господин, наших коней? Иная
господская собака, мне сдается, в холке выше! И людей с подводами Бог
весть за сколько верст загоняют.
Гусар призадумался.
- А как же? - тихо спросил он. - Война же... Ничего уж тут не
поделаешь...
И добавил озабоченно:
- Да знают ли ваши господа, что Бонапартовы войска форсировали
Неман? Что-то больно у вас тихо!
Мачатыню стоило великого труда скрыть радостную улыбку.
- А кто их разберет... - пожал он плечами с видом самым
безразличным.
- Так, может, они тут и вовсе не знают? Так надобно их
предупредить! - забеспокоился гусар. - Мало ли что? Пусть на всякий
случай к отъезду приготовятся!
- К отъезду?! - тут на Мача и вовсе чуть радостный хохот не напал,
да и Кача весело улыбнулась. - С чего бы господам уезжать?..
А сам уже знал - вот так и наступает свобода, господа садятся в
карету и уезжают, а подневольный люд, поприветствовав освободителей,
берется делить господское добро...
- Армия-то наша отступает... - и гусар опустил пронзительные синие
глаза.
Так он сказал эти горькие слова, этот синеглазый гусар, как если
бы усеянная мертвыми телами и брошенной амуницией дорога отступления
пролегла прямиком сквозь его живое тело...
- Наш господин барон фон Нейзильбер живет вон там, за поворотом.
Поедете вдоль опушки, от опушки начнется ограда парка, потом будут
службы, а уж за ними ворота парадного двора, - объяснил поспешно Мач,
не дожидаясь просьбы, но каким-то внутренним ухом ее уловив.
- Жди меня здесь! - решительно велел гусар и поскакал к баронской
усадьбе.
Тут только Кача опомнилась, а Мач ошалело встряхнулся.
Они обменялись озадаченным взглядом. Кабы не стук копыт за
поворотом, кабы не опустевший туесок - решили бы они, что это было
наваждение.
В глазах Качи все еще колыхалось загорелое лицо красавца гусара. В
ушах Мача все еще звучал его голос.
- Ну вот, все получается, как надо! - радостно воскликнул
Мачатынь. - До чего же вовремя приехал этот военный! Теперь я скроюсь
на недельку самым невинным образом! А когда вернусь - господин барон
уже уедет с семейством в Ригу, староста тоже куда-нибудь удерет, и
главное - тут уже будут французы! Представляешь - уеду я подневольным,
а вернусь - свободным! Ты хоть знаешь, что за люди - французы? Слушай,
они отрубили голову своему королю! А потом - королеве!
- А королеве-то зачем? - вдруг возмутилась Кача. - В чем
провинилась бедная женщина?
- Откуда я знаю? - Мачу совершенно не понравилась глупая
жалостливость девушки. - Наверно, приказывала крестьян пороть без
причины... Или люди у нее с голоду мерли... Но, наверно, поделом ей
досталось. А потом французы решили - раз они сами себя освободили,
нужно и все народы освободить. И к нам идет их армия, а ведет ее сам
император Наполеон Бонапарт!
На сей раз Мач уже не удивился тому, как в голову попало иноземное
имя, да и вся французская история с ним вместе.
- И этот император из простых людей, - добавил он. - То ли
капралом был в артиллерии, то ли вовсе рядовым.
- Так не бывает! - немедленно возразила упрямая Кача. - Император
- это что-то вроде царя?
- Это еще больше, - на всякий случай преувеличил Мач.
- Тут какое-то вранье. Вот увидишь.
- Никакое не вранье! - рассердился Мач. - Он даже не француз, этот
император, он вообще итальянец. Но он так сражался за свободу, что его
выбрали императором.
- Выбрали императором? - Кача приложила ко рту сложенные чашей
руки и негромко закричала: - Разум! Ступай домой!..
Что означало - совсем ты, милый женишок, разума лишился...
- А если император из простых, то сам все наши беды прекрасно
понимает, - гнул свою линию Мач, и вдруг ему на ум пришла
издевательская шутка.
- Вот он на тебе и женится!
- Разве у него нет жены? - удивилась Кача.
Перед глазами Мачатыня высветились два женских профиля - один
тонкий, склоненный, с убранными под роскошную повязку волосами, и
другой - надменный, с выпяченной губкой...
- По-моему, нет, - слукавил парень. - Конечно, император наш уже
мужчина в годах. И не красавец. Помнишь, к барышням возили
учителя-француза? Ну, примерно такая же толстая рожа...
- Знаешь, хоть ты и не мужчина в годах, хоть у тебя и не толстая
рожа, а если мне придется выбирать между тобой и императором, я уж
как-нибудь наберусь мужества и выберу императора! - вполне свободно
орудуя заграничным словом, отрубила Кача, и тем поставила шутника на
место.
- А как же тогда гусар?..
Девушка смерила парня коротким взглядом. И взгляд этот был
совершенно Мачу непонятен. Сквозила за гордым отпором несказанная
нежность и тоска по чему-то невозможно прекрасному...
Гусар же, вызвав у крестьянской девицы такие сложные чувства, как
раз тем временем въезжал во двор баронской усадьбы.
Он соскочил с коня, сам приладил поводья к коновязи и окликнул
пробегавшего камердинера:
- Эй, любезный, доложи господам, что Энского полка поручик
Орловский просит принять!
Гусара провели в кабинет, где господин барон приходил в себя после
селедочного переполоха.
Обстановка усадьбы приятно удивила гусара. Он ждал увидеть
старомодную роскошь, инкрустированные на мебели цветочки с бабочками и
птичками, завитки и выкрутасы деревянной резьбы. Но господин барон под
давлением госпожи баронессы недавно приобрел модную мебель. Нельзя
сказать, что семейство было от нее в восторге...
Садясь на строгий и суровый стул, спинку которого составляли
скрещенные на щите меч и секира, юные баронессы ощущали холодок в
спине. Комплект стульев в другой гостиной был немногим лучше. Там на
спинке фигурировал крылатый жезл бога Меркурия - кадуцей, и его
обвивали две препротивные змеи. К ним девицы старались вовсе не
прикасаться. Прочая мебель также была украшена разнообразной военной
амуницией и внушала трепет. А деревянные цветочки, раковинки и бабочки
были вывезены из усадьбы в неизвестном направлении.
Самое же забавное заключалось в том, что хотя сей воинственный
мебельный стиль, именуемый "ампир", родился недавно во Франции, мебель
господина барона была сработана русскими мастерами. И сработана
отлично, не хуже английской, а может, и лучше. Поэтому господин барон
без зазрения совести рекомендовал ее своим гостям как английскую...
Гусар необычайно легкой для кавалериста, совершенно беззвучной,
если не считать легкого звяканья шпор, поступью прошел через анфиладу
гостиных. И обрадовался - он решил, судя по обстановке, что встретит
собеседника, понимающего современные веяния и просвещенного, насколько
это возможно в провинции.
Просвещенный же собеседник в тот миг, когда услышал звон гусарских
шпор, как раз приказывал вызвать старосту, чтобы распорядиться насчет
незваного садовника, вырастившего на грядке селедочьи головы, и
уточнить необходимое количество розог.
- Позвольте представиться - Энского его императорского величества
гусарского полка поручик Орловский! - браво щелкнул каблуками гусар и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг