больших людей - что-нибудь и на его долю достанется.
Конечно, Мач так сразу теорию маленького человека не выстроил и
словесно не оформил. Но мысль о заработке, столь внезапно засверкавшем
в будущем, если только не связываться больше с гусаром, цыганом и
маркитанткой, от которых одни неприятности, шустро зашевелилась в душе
и принялась обрастать подробностями.
- Однако есть условие, - добавил пан Каневски. - Корзиночку нужно
доставить... осторожно. Если кто паренька спросит - это его
собственная корзинка. Допустим, с хлебом. Или с чем другим. И отдать
ее нужно тоже только в собственные руки... Но паренек, я вижу, бойкий
- если возникнут какие-то обстоятельства, паренек сообразит, как
поступить. Скажем, если Липински не будет в аптеке, паренек придет на
следующий день... Вот за что я плачу такие немалые деньги.
- А что в корзинке? - изумленно спросил Мач.
Пан Каневски пожал плечами.
- Странный вопрос, - отвечал он. - Когда за доставку обыкновенной
корзины платят десять рублей, это значит, что вопросов задавать не
нужно. Впрочем, если у паренька любопытство сильнее рассудка, то я
поищу другого человека, который не станет спрашивать лишнего.
Пан Каневски сгреб деньги и накрыл их пятерней, после чего фыркнул
и уставился на Мача.
- Не все ли мне равно, что там! - решительно сказал Мач. - Если
только не яйца... Они по такой жаре непременно протухнут.
- Нет, там не яйца, - сняв с денег ладонь, успокоил пан Каневски.
- Пойдем. Если паренек хочет благополучно переправиться на тот берег,
то лучше не дожидаться здесь утра.
Мач посмотрел на деньги и понял, что бессонная ночь, которая ему
предстоит, неплохо оплачена.
Он вышел с поляком из корчмы, дошел до телеги, получил вынутую
из-под рогожи увесистую корзину. Вроде и невелика она была, однако ж
тянула столько, как если бы пан Каневски камней туда наклал. И стал
спускаться к воде...
А если бы он обернулся, то и увидел бы, что пан Каневски, глядя
ему вслед, беззвучно смеется.
Плоты вдоль берега стояли еще короткие, их только предстояло
перевязать в более крупные. Пока река узка - и плот невелик. И, если
бы не война, довести их до Риги за несколько дней. А сейчас те, кто не
пошел в корчму, устраивались на ночлег.
На предпоследнем звене каждого семизвенного плота был настлан
дощатый пол и стояла плетеная из прутьев будка, где можно было
ночевать. Поблизости от нее лежал слой дерна - там разводили костер. И
цепочка этих костерков тянулась чуть ли не через всю реку. Мач
сообразил - не настолько уж Даугава здесь широка, можно попытаться
перебежать ее по плотам. Конечно, обремененный корзинищей гонец так
просто скакать по мокрым бревнам не сможет. Но если попытаться?
Оказалось, что пришедшие из России плоты скрипят, как новые лапти.
Пока плотовщики сидели и лежали, не двигаясь, у костерков, то и плоты
помалкивали. Стоило Мачу пуститься через реку - и пошла музыка!
Очевидно, для вязки плотов выбирали особенно певучую и скрипучую
лозу...
В конце концов, произошло то, что непременно должно было случиться
в потемках - Мач соскользнул в воду. Он съехал в Даугаву ногами вперед
с переднего конца какого-то плота - потому что переход свой совершал
подальше от костров. Корзина осталась на бревнах, зацепившись за
заплаву - толстое и длинное бревно вдоль края звена. Мач тоже за нее
ухватился, отфыркался, но вскарабкаться не сумел, только звено зря
расколыхал.
А делать этого не следовало.
Плоты стояли впритык - и если уж пойдут колыхаться, то борта их
будут двигаться впритирочку, сминая в лепешку все, что между ними
окажется. Сколько сотен пудов весит плот - ведомо даже не тем, кто его
вязал, а только Господу Богу. Мача зажало раз и другой...
Он крикнул, но никто не отозвался.
И ему стало жутко.
Даже в бою у того обрыва так жутко не было. Люди могли сжалиться
над парнем, река и бревна - нет.
И тут чьи-то тяжелые лапы ухватили Мача за щиколотки, стремительно
потащили вниз - и он понесся ногами вперед по самому дну, причем мало
того, что дыхание перехватило - нужды в дыхании больше не было!
Вдруг задница коснулась каменистого дна и довольно ощутимо по нему
проехалась. Голова оказалась над водой, ноги освободились от
неумолимой хватки - и Мач забил ими как попало, поднимая тучи брызг,
засопел, полоща легкие воздухом.
И оказалось, что он сидит на отмели, ногами почти касаясь берега,
а драгоценная корзина - так та и вовсе уже на берегу.
- Нашел где гибнуть... - проворчал над самым ухом старушечий
голос. - Мы тебе так просто утонуть не позволим! За свободу сгинешь,
голубчик...
И плеснула вода, расступаясь и впуская свою Хозяйку - Вууд-Аву.
Глава двадцать первая, о треклятой корзине
До Риги Мач добрался без особых приключений.
Теперь никакая сила не заманила бы его на плоты. Страху он
набрался препорядочно - и все дорожные неудобства прошли в итоге для
него незамеченными. Более того - они радовали, как бы подтверждая тот
факт, что парень остался жив!
А о более чем странном полете под водой ногами вперед он и думать
не желал - мало ли в какой бред впадет тонущий человек, мало ли что
ощутит на ногах?
После того, как вдали встали острые шпили городских церквей и
дорога подвела совсем близко к укреплениям, перед Мачем открылось
удивительное зрелище.
Он и в страшном сне такого не вообразил бы.
Целый лес обгорелых и закопченных печных труб увидел парень,
настоящий лес - так близко, просто впритык, стояли они.
Мач даже не сразу догадался, что это за сооружения такие.
Кроме того, он привык жить вольно, чтобы от одного крестьянского
двора до другого не докричаться. И даже не предполагал, что кто-то
может ставить дома так тесно.
Чтобы попасть в город, нужно было пройти через пепелище. И было
оно, к немалому удивлению парня, почти безлюдно.
Он видел в своей короткой жизни пожары и знал - обычно погорельцы
долго еще копаются в золе, отыскивая все, что случайно могло уцелеть.
Тут же мало кто не ковырялся...
- Добрый день, дедушка! - обратился он к совсем трухлявому
старичку, шевелившему палкой головешки. - Что тут у вас такое
стряслось?
- Чтоб этого Эссена черти в пекле на горячих кирпичах плясать
заставили, как он нас заставил! - хмуро отвечал старичок. - Главный
рижский господин велел предместья поджечь! Чтобы врагу не достались!
- Он что же, велел город поджечь? - не понял Мач.
- Предместья, паренек. В городе за стенами большие господа живут,
а в предместьях - мы, голытьба, что в Митавском предместье, что в
Петербургском, что в Московском!
- Какая ж ты голытьба, дедушка? Вон как хорошо одет... - Мач по
молодости полагал, что господские туфли и кафтан из покупного суконца
означают богатую жизнь, а того ему на ум не пришло, что в городе все в
покупном ходят, домашнего не ткут.
- Когда еще теперь мы хорошо оденемся... - вздохнул собеседник. -
Все пропало! Как мы на стенах, паренек, стояли, как на пожар смотрели
- врагу этого, паренек, не пожелаю... Вот тут мы жили, и тут, и тут...
- Родственники, дедушка?
- Больше - ремесленные братья! Вместе с моим сынком - шестьдесят
присяжных братьев! Вязальщики пеньки мы, паренек. Тут и жили... Тут
все наше и погибло... Мы - латышское братство, паренек... Нам тут жить
полагалось... Мы сами на стены с пушкарями встали, когда нападения
ждали... А не было нападения, паренек! Зря этот Эссен велел предместья
жечь... Зря домишки сгорели, паренек... И люди ушли... Много народу из
Риги ушло... А я вот остался...
Старик горестно качал седой головой, а под конец и вовсе
отвернулся от Мача, вороша палкой пепелище и бормоча проклятия Эссену.
Мач уж не стал спрашивать его, как отыскать городскую почту.
Что такое почта - растолковал Бауман. Очень уж Сергею Петровичу
хотелось, чтобы Мач заглянул - нет ли письмеца от Наташеньки.
Поскольку он не знал, где его новый полк окажется в военной суматохе,
то и условились с невестой писать на рижскую почту до востребования.
Пройдя по щиколотку в золе бывшее Московское предместье, Мач
увидел крепость. По высоким валам расхаживали вооруженные люди, но
простой народ впускали и выпускали беспрепятственно.
Почта еще со шведских времен стояла на углу Конюшенной и Малой
Конюшенной, где Альбертова площадь. При ней имелась и конюшня. Мач
нерешительно вошел в помещение, которое поразило его неухоженностью.
На широких полках вдоль стен громоздились мешки, свертки, кучи
серых и белых конвертов. Хозяин этого заведения даже не обратил
внимания на посетителя - так был занят беседой с двумя господами. Но
не за письмами они пришли, как понял Мач, а по какому-то совсем
другому делу. И втолковывали они хозяину что-то, постороннему человеку
непонятное, а он соглашался, всем своим видом показывая, что готов
исполнять!
Ясно было одно - хозяина призывают к какой-то неслыханной
бдительности и осторожности. Мельтешили слова "курьер", "агент",
"корреспонденция" и "перлюстрация", сами по себе весьма красивые
слова, но поди пойми, что они означают!
Мач, видя, что беседа затянулась, засмущался и хотел было выйти.
Тут его и заметили. Но заговорил с ним вовсе не толстяк почтмейстер.
- А вот и посетитель! Кто таков? - строго спросил неестественно
кудрявый вороной масти молодой господин в длиннейшем синем рединготе,
по уши укрученный в шейный платок, отчего он мог ходить не иначе как
сильно задрав нос.
Мач растерялся и уставился в пол.
Ему доводилось беседовать с господами, но это были свои, привычные
господа. Тому же барону фон Нейзильберу он неоднократно отвечал на
высокомерные вопросы и не очень при сем стеснялся. А уж старосте он и
возразить мог, невзирая на юный возраст.
Но этот суровый господин задал вопрос, ответить на который было
мудрено. В самом деле, кто таков Мач? Крепостной крестьянин
курляндского барона. А если так - что он делает в Риге? Как он сюда
попал?
- Тебе чего нужно? - неприветливо поинтересовался почтмейстер. -
Куда грязную корзину ставишь?!. Тут тебе не рынок!
Этот окрик разговорчивости парню не прибавил.
- Ответишь ты когда-нибудь? - возмутился господин в рединготе.
- Уймись, Александр, - негромко сказал другой господин, малость
постарше, в коричневом фраке, желтых панталонах и таких же, как у
Александра, коротких сапожках. - Ты ведь знаешь этот народ. Если
испугать - толку не добьешься. А ты, паренек, не бойся и скажи, кто и
зачем прислал тебя на почту. Ты ведь не для себя письмо получаешь, а
для своего хозяина, так?
Господин в желтых панталонах, соорудив такую же зубастую, как у
Сергея Петровича, улыбку, уставился на Мача внимательными глазами
не-разбери-поймешь какого цвета.
Лицо у него было попроще, чем у высокомерного Александра, и нос
картошкой, и бровей негусто, и рыжеватые волосы начали отступать со
лба. Но все же он был на вид приятнее молодого красавчика.
Мач кивнул ему - именно ему, а не зазнайке.
- Вот и прекрасно! - обрадовался тот. - Я же говорил тебе,
Александр, что с поселянами нужно обходиться ласково! Вот сейчас этот
паренек нам скажет, как зовут его хозяина, мы убедимся, что выдано
нужное письмо, и отпустим паренька восвояси. Ну, малый, на чье имя тут
должно лежать письмо?
- На имя господина поручика Орловского, - видя, что не отвязаться,
отвечал Мачатынь.
- Орловского? Сергея? - вдруг воскликнул Александр. - Ну,
Васенька!..
- Ох, малый, и порадовал же ты нас! - торопливо и весело обратился
к Мачу тот, кого так по-свойски, невзирая на возраст, назвали
Васенькой. - Мы ведь не знали, какому святому свечки за Орловского
ставить! Жив он? Здоров? Где обретается? Мы его тут ждем не дождемся!
Думали, он в плен проклятым пруссакам попался! Так где же он? Неужто
наконец прибыл?..
Мач молча помотал головой. Сергей Петрович ничего не говорил о
том, что в Риге его ждут столь преданные и восторженные друзья.
- Да что же ты молчишь, чертяка? - уж совсем дружески адресовался
Васенька к Мачу. - Язык на радостях проглотил? Почтмейстер! Ну-ка,
найди нам, голубчик, немедленно послание поручику Орловскому! Ищи,
ищи! Тут у тебя черт ногу сломит...
Мач обрадовался - он вовеки не приказал бы так небрежно чиновнику
отыскать письмо. Да и чиновник не проявил бы такой шустрой сноровки в
поисках.
- Ого! А ведь послание-то от прелестницы! - воскликнул Васенька,
потому что конвертик почтмейстер отдал, естественно, ему. - Надушено
лавандой! Веришь ли, Александр, не было еще дамы или, Боже сохрани,
девицы, которая бы на Орловского не загляделась! Прямо напасть
какая-то!
- Вот ему сия напасть и вышла боком... - проворчал Александр.
- Уймись! - уже не попросил, а приказал Васенька. - А ты, малый,
бери письмо живо и тащи его к Орловскому во весь дух! Да кланяйся
поручику от наилепших друзей - Лидина и... и Чарского! Скажи - стоим
на квартирах у здешнего мещанина, булочника Штейнфельда, что возле
Ратушной площали... Да постой ты!.. Куда понесся? Стой, говорю!
Мач, устремившийся было с письмецом и корзиной прочь, был удержан
за рукав.
- Держи гривенник, пропей за здоровье поручика!
Гривенник был вжат в потную ладонь, и тогда лишь парень оказался
на улице, безмерно довольный, что расспросы не были продолжены.
Корзинка оттягивала руку. И Мач подумал, что эти веселые господа,
Александр и Васенька, вполне могли бы навести его на господина
Тидемана. Он призадумался.
Более смысла имело сперва избавиться от корзины.
Из почтовых дверей выскочил человек, которого в помещении при
беседе с господами Александром и Васенькой не было. Это был
коротконогий мужичок в круглой черной шляпе, туго подпоясанном буром
кафтанишке, белом грязноватом фартуке до колен и с лотком, покрытым
льняным полотенцем. Он разлетелся мимо Мача, но вдруг остановился, как
бы поправляя лямку своего лотка, а потом и вовсе подошел к парню.
- Помоги-ка, братец! - попросил он без всяких церемоний. - Вишь,
перекрутилась...
Мач, поставив корзинку, молча помог.
- Да ты откуда такой гордый? - удивился разносчик. - Слова не
скажешь!
- Откуда я знаю, как тут у вас, в Риге, говорить полагается... -
буркнул Мач.
- Впервые, что ли? Смотри, не заблудись! - напутствовал разносчик.
- Тут это запросто, улиц прорва! Тебе куда надобно-то?
- На Малую Замковую, - решив первым делом избавиться от корзинки,
ответил Мач.
- Она длинная. В чей дом?
- В аптеку. В Коронную аптеку.
- Ишь ты! - почему-то изумился разносчик. - Что же ты, милок,
забыл в аптеке? Для тебя пока одно лишь лекарство придумано -
березовая каша!
- Ничего я там не забыл, - обиделся Мач. - Вот, корзину туда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг