Через двор ковыляла бабка в наброшенной на плечи пестрой
спортивной куртке и резиновых сапогах. У меня к ним ко всем уже
сложилось подозрительное отношение. Но эта вроде была обычная и
нормальная - беззубая.
- Пишите, пишите! - приказала она, подходя. - Это русские во всем
виноваты! Они нас разорили со своими колхозами!
- Колхозов давно нет, бабушка, - сказал Арнис. - А разорили нас
подкупленные идиоты. Их там всякие жулики прикормили...
Я не стала спрашивать, что он имел в виду - наш Сейм или наше
правительство.
- Почему все не так? - спросила бабка. - До войны наше масло в
Англии и во Франции покупали! И теперь должны покупать! Масло хуже не
стало!
- Да и мы хуже вроде не стали, - добавил Арнис, показывая нам
огромные, мускулистые, жилистые руки. Такими руками гордился бы
культурист, попавший в первую шестерку всемирного чемпионата.
- Во всем виноваты русские! - бурчала бабка.
- Во всем виноваты идиоты! - вдруг рявкнул Арнис. - Какой идиот
придумал, чтобы нам вернули эти самые отцовские хутора?!. Это только
злейший враг мог изобрести! Жили здесь люди, работали, детей растили -
чуть ли не сорок лет жили. Приехали мы - подавай нам наш хутор!
Подавай нам наш клочок отцовской земли в семь с половиной гектаров!
- На этом хуторе твой дед свиней растил и в Америку бекон
продавал! - возмутилась бабка. - Пока не пришли русские!..
- А ведь умные люди предупреждали, - сказал, подходя, Гунар, - что
оптимальная величина фермерского хозяйства - то количество земли,
которое крестьянин может обработать с семьей или с одним батраком.
Сколько ты на своей технике мог бы вспахать и засеять?
- Гектаров пятьдесят. А лучше бы семьдесят, - уверенно ответил
Арнис.
- Вот и ученые то же самое сказали. И немецкие, и американские, -
покосившись на бабку, заявил Гунар. - И у кого себестоимость масла
будет ниже - у тебя с твоими тремя коровами на семи гектарах, или у
соседского Янки с тридцатью коровами на сорока, скажем, гектарах?
Где-нибудь в Видземе сидит такой же, как ты, умник на сотне гектаров и
без единого трактора!
- Вернуться на родной клочок отцовской земельки им захотелось... -
проворчал Арнис, имея в виду неугомонную бабку. - Я вот думал у соседа
в аренду взять - не дает. А дает двоюродный брат - так это в соседней
волости, ездить туда-сюда - на один бензин разоришься. Что там в Риге
слышно - опять бензин подорожает?
- Зато восстановили историческую справедливость и каждому вернули
дедово наследство, - Гунар вздохнул. - В Риге, думаешь, легче? Моя
тетка себе пятиэтажный дом вернула.
- Дом - это хорошо. Ходи себе раз в месяц по лестнице и собирай с
жильцов деньги, - улыбнулся Арнис. - И спи хоть до обеда.
- А капитальный ремонт в пятиэтажном доме за свой счет делать? -
поинтересовался Гунар. - Дом на глазах разваливается! Ей разбитое
стекло в подъезде вставить не на что!
Мужик что дуб почесал в затылке.
- Денационализация... - проворчал он. - Надо было каждому
возвращать имущество в приличном состоянии. Дом перед тем, как вернуть
хозяйке, отремонтировать...
- На какие шиши? - хором спросили мы с Гунаром.
- А меньше бы они по заграницам ездили! - взорвался Арнис, имея в
виду наше ненаглядное правительство и наш с такими воплями избранный
парламент.
- Эти русские так загадили дома, что их теперь и за десять лет не
отремонтируешь! - встряла бабка.
Арнис махнул рукой.
- На хутор ей захотелось, внуков растить и овечку пасти! Купил я
овец - все газеты трещали, что овцеводство спасет Латвию. Породистых,
голландских! И кому она нужна, эта шерсть? Продал на мясо.
- Чтобы обрабатывать шерсть, нужна промышленность. А
промышленность у нас была на импортированной рабочей силе. Так что в
ближайшие двести лет нам придется обходиться без промышленности, -
объяснил Гунар.
- Понавезли этих русских, дали им квартиры! - прокомментировала
бабка. - Русских школ пооткрывали!
Подумала и добавила:
- Европа нам должна помочь.
- Уже помогла! - взорвался Арнис. - Сбросила сюда все свои
протухшие консервы! А я бычка не могу на мясокомбинат сдать!
Холодильники у них полны, магазины наше мясо по такой цене брать не
хотят, так не могу же я отдавать им бычка за гроши, себе в убыток!
- Русские виноваты, - подытожила бабка.
Я оглядела двор в поисках навозных вил. Внутренний голос
подсказывал, что другим средством старую дуру не проймешь.
- Кредит получить - проблема! Закупочные цены - гроши! Что весной
сажать - уму непостижимо! Раньше был госзаказ - теперь орудуй на свой
страх и риск. Вы, сударынька, записывайте! - разбушевался Арнис. -
Молокозавод со мной за молоко с февраля рассчитаться не может! Денег у
них нет! А все холодильники маслом забиты! Продать не могут!
- Они за высокую цену держатся, - сказала я, корябая исписавшимся
стержнем по блокнотному листку. - А на базаре полно импортных
маргаринов, которые не хуже масла. И дешевле вдвое.
- Так наше масло же лучше! - прямо взвыл Арнис. - Мы же им всю
Европу в тридцатые годы снабжали!
- Когда каждый сантим считаешь, то покупаешь маргарин, а не масло,
- заметил Гунар. - Масло моя Лига теперь только для детей берет. И
хорошее мясо тоже...
- Это русские во всем виноваты... - безнадежно прошептала бабка. -
Все испортили, все разорили, маргарин привезли...
- Не в город же возвращаться... - Арнис громко вздохнул. - Кому мы
там нужны, в городе?..
- Вы были нужны на баррикадах, - отрубила я, закрывая блокнот.
- Чтоб я еще когда в жизни сел на баррикаду!
- Чтоб я еще когда в жизни таскала туда термосы!
Мы с Арнисом уставились друг на дружку. Но узнавания не произошло.
Может, я и наливала ему в пластмассовый стаканчик горячий кофе, может,
он и подставлял мне этот стаканчик...
- А ведь как тогда все было прекрасно... - пробормотал Гунар. -
Все вместе, все - заодно, и с песнями... Я такие кадры сделал!..
- Ты-то уж молчал бы! - я вспомнила, как он чуть не сорвал
фоторепортаж. - Ты не на баррикады ходил, а сына коньяком обмывал.
Тебя туда и не заманить было - там же объявили сухой закон!
- Что там объявили? - мужик что дуб неожиданно расхохотался. -
Какой закон? Вы, сударынька, на радио спросите, во что им этот сухой
закон влетел! Те герои, что радиокомитет охраняли, оттуда все
импортные микрофоны потаскали и на Чиекуркалнском рынке на водку
обменяли! Я там ночевал, я знаю.
Он стоял перед нами - здоровенный, провонявший машинным маслом,
совершенно ошалевший от неудач. Он уже не понимал, в какую сторону
кидаться, чтобы не только накормить, но и одеть детей. Потребовал,
чтобы мы через газету узнали, где теперь продаются резиновые сапоги,
без которых деревенскому ребенку никак нельзя. Именно - дешевые,
черные, резиновые сапоги советского образца.
Похоже, именно его я тогда угощала кофе с пирожками. А он меня
угостил сейчас парным молоком - и сказал, что для горожан это
экзотика, у них там сплошные заграничные лимонады, а про молоко все
как бы забыли. Это было чистой правдой.
- Пусть эти господа в Риге перестанут наконец дразнить медведя, -
потребовал Арнис, тыча пальцем в мой блокнот. - Ведь все - из России,
и бензин, и электричество. Я до сих пор линию до хутора не дотяну.
Столбы поставил - а провода оплачивай сам. На какие шиши?
- До войны керосиновыми лампами комнату освещали, а масло в Англию
продавали! - опять встряла бабка. - Вы, сударынька, напишите прямо -
виноваты русские! А мы, крестьяне - хоть в постолах, зато в свободной
Латвии!
Арнис сплюнул. Гунар помотал головой. Бабка зациклилась...
- Заставишь ее обуть постолы, как же! И пока не помрет, будет
голосовать за всякую чушь! - сказал Гунар, когда мы выбрели к шоссе и
встали возле автобусной остановки.
- Она - за национал-идиотов, но Арнис-то, я думаю, поумнел?
- А его никто голосовать не пустит. Он же не гражданин.
- Арнис?!.
Мне и в голову не пришло спросить этого здоровенного латыша о его
гражданстве. Допустим, приезжим русским гражданства не дают, и в этом,
возможно, есть какой-то смысл... Но Арнис?
- Он тебе жаловаться не стал, а мне сказал, - объяснил Гунар. -
Его бабка, старшая сестра этой чертовой перечницы, в четырнадцатом
году как эвакуировалась девчонкой в Россию, так и вернуться забыла,
там замуж вышла. Кстати, за латыша. Перечницу-то в двадцать третьем
привезли, а эта только в пятидесятых приехала. Ну вот, и получилось,
что она с двадцатого по сороковой год в Латвии отсутствовала. А ты же
знаешь закон - гражданином может быть лишь тот, кто лично, или же в
виде сперматозоида, проживал в свободной Латвии с двадцатого по
сороковой!
- Или в виде яйцеклетки, - дополнила я. - Значит, Арнис под закон
не подпадает. Но он же чистокровнейший латыш!
- Такие же чистокровные латыши четыре года назад вернулись в
Латвию из Сибири и не могут получить гражданство, - напомнил Гунар. -
Мой родной брат - не гражданин!
- Володька?!.
Сюрприз за сюрпризом, черт бы их побрал...
- Мама у меня тоже не гражданка, я по отцу записался. А Володька -
от другого отца. Ясно? - и Гунар отвернулся, чересчур внимательно
вглядываясь в пустой горизонт.
- Мы автобус не упустили? - забеспокоилась я. - Они же тут два
раза в день теперь ходят.
- Интересно, как здесь детей в школу возить собираются, - буркнул
он.
Гунару предстояло снаряжать в первый класс свою вторую дочку. А
Лига ждала четвертого малыша. И это было уму непостижимо - в наше
время рожать детей!
- А чего собираться? Еще лет пять - и в школу ходить некому будет.
Немного потерпеть осталось, - ответила я. - Нет детей - нет проблемы.
Недавно мы с Гунаром побывали в родильном доме. И поняли, что
газетные вопли о смертности, вдвое превышающей в Латвии рождаемость, -
чистая правда. Если так пойдет и дальше, через десять лет она будет
независимым государством свободных пенсионеров.
Вдруг придорожные кусты зашевелились. И оттуда, где тропинке быть
никак не полагалось, вышел человек.
- Гляди! Голубой дед! - шепнул Гунар.
И впрямь - сивая дедова борода имела явственный голубоватый
оттенок. А в остальном это был простой деревенский дед, крепкий, в
огромных резиновых сапогах, в заляпанном ватнике и даже, несмотря на
теплую весну, в лохматой ушанке. Старая ушанка тоже отливала
голубизной.
В руке он нес помятое ведерко.
- Люди добрые, - обратился к нам этот сивый кудлатый дед, чью
бороду не расчесать было и граблями. - Вот - рыбку...
Я заглянула в ведро. Там плавало в тесноте несколько крупных
окуней.
- Простите, никак не можем, - я заюлила, пытаясь повежливее
отказаться от покупки. - Нам в Ригу возвращаться, сперва на автобусе,
потом электричкой, да и нести эту рыбу не в чем...
- Я вам ведерочко дам, - пообещал дед, глядя с невыразимой тоской.
Глаза у него были поразительно яркие, голубые с прозеленью.
- Что же мы у вас ведерочко забирать станем? Ведерочко вам самому
нужно.
Нам с Гунаром только и не хватало сейчас покупать ведерко к рыбе
впридачу. И тащиться с ним за полсотни километров...
- Ведерочко вы мне потом вернете. Мне бы рыбку мою бедненькую
выручить...
Гунар посмотрел на меня, я - на него, и мысль нас озарила одна и
та же: ну вот, сумасшедшего Бог послал...
- Задыхается моя рыбка, - объяснил странный дед. - Какой-то скот
запасся горючим, пока еще дешевое было, врыл цистерны возле самой
воды. А они возьми да протеки! Выручите рыбку мою, пустите в чистую
воду!.. А ведерочко обратно принесите, вот тут в кустики поставьте...
Или даже можете не приносить...
Жалко было смотреть на диковинного старика.
- Где ж ты теперь, дедушка, чистую воду найдешь? - со вздохом
спросил Гунар. - Все ведь изгадили...
- В речку пустите, - взмолился дед. - Есть же тут какие-то речки!
Найдите чистенькую... Можете ведерочко и не приносить, я другое найду.
Мне бы только рыбку выручить...
Он присел на придорожный камень и низко опустил голову. Казалось,
еще минута - и сползет дед, окажется перед нами на коленях.
- Давай сюда ведерко! - твердо сказал Гунар. - Дотащим, а?
- Дотащим! - как можно бодрее пообещала я. - Что ты, дедушка?
Плачешь?..
- Зачем я только сюда перебирался? Убираться мне отсюда надо, -
сказал дед. - Снимусь вот ночью - и подамся куда-нибудь. Вы, люди
добрые, не знаете ли где хорошего местечка? Болотца, никому не
нужного, чтобы от жилья подальше?
- Болот теперь тут будет предостаточно. Как мелиорацию забросили,
так и болота заведутся, - Гунар приподнял ведерко с рыбой, и по его
физиономии я поняла, что если в одной руке тащить сумку с
фотоаппаратурой, а в другой рыбу, то далеко не уйдешь.
- А ведь как мне тут сперва понравилось! - продолжал дед. -
Земелька ухоженная, порядок соблюдается, речки свежие и роднички,
воздух хороший, цветы, птицы... И соседи были почтенные. А что теперь?
Думал, девицы по вечерам петь на бережку будут. Какие там девицы!
Налетели как-то со своими парнями - думал, оглохну. Опять же - теперь
все вспомнили мое перелетное происхождение. Лети, говорят, туда,
откуда снялся, нам мигрантов не надобно! Люди добрые, что это за слово
такое дурное - "мигрант"?..
- Не думай об этих глупостях, дедушка. Дураков всегда хватало, -
сказала я. - Что, Гунчук, дотащим ведерко?
Он призадумался.
- Можно в Даугаву выпустить, - подумав, решил он. - Правда, и там
уже не вода, а таблица Менделеева. Но ничего чище поблизости нет.
- И на том спасибо, - дед забавно поклонился. - Может, и я вам
когда пригожусь. Позовете - откликнусь.
- Как же мы тебя позовем? Ты же нам имени не назвал, - заметил
Гунар. - Я, к примеру, - Гунар, а ты?
- А вот по имени меня называть не надо, - строго сказал дед. -
Положим, снялся я и полетел. Услышу имя - опущусь туда, откуда
прозвучало. Так ведь и тебя погубить недолго, и прочую живую тварь.
Имя я тебе на бумажке запишу. Вдруг местечко для меня присмотришь -
тогда кликай.
Мы так и шарахнулись. Дедово безумие становилось каким-то
устрашающим.
- Да вы не бойтесь! - воскликнул он. - Вы мою рыбку спасете, а я
вас в беде не брошу. Дайте чем писать-то...
И он написал на задней страничке блокнота... Я сразу сунула нос -
но после явления путиса, после похождений упрямого двойника меня это
имя вовсе не удивило.
Я поняла, кто стоит перед нами.
- Пойдем, Гунчук, - сказала я. - Пойдем, автобус ждать не станет.
Мне еще репортаж писать, тебе - проявлять, печатать, и вообще...
Дед усмехнулся.
Наши глаза встретились.
- А ведь позову...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг