какой-то местный житель, скорее всего - из помещичьих егерей, потому
что загоняли они эскадрон в опасное место. Но не только они -
знакомые, казалось бы, дорожки вдруг перегородили упавшие деревья...
И загнали. И стало это ясно даже Сергею Петровичу, хотя бравый
гусар старался не терять беззаботно-отважного вида.
Боеприпасу было немного. Хотя эскадрон спешился, хотя присмотрел в
буреломе какое ни есть укрытие, долго бы там продержаться не удалось.
- Со всех сторон, кажись, окружили, - спокойным голосом сказал
Сергей Петрович. - Мач, а что там, за опушкой?
- Поляна и обрыв крутой, - отвечал расстроенный Мач. - Земля прямо
торчком встала. Там и пешком не сползешь!
- А справа?
- Такая чащоба, что не продерешься.
Ему было стыдно показывать свою растерянность при столь уверенном
и хладнокровном командире. А командир подумал, подумал при общей
тишине - и вдруг объявил весело:
- Ну, что же, други, вот и настал последний бой нашего эскадрона!
И улыбнулся гусар, переводя взгляд с Адели на Мача, с Мача на
Ешку, с Ешки опять на Адель.
Паризьена пожала плечами. Ешка нахмурился.
- Еще ни один цыган в конном строю не погибал, - буркнул он.
- Однако ж придется, - гася улыбку, сурово сказал Сергей Петрович.
- Не ждать же, пока они нас тут перестреляют, как куриц. В этом
проклятом лесу с лошадьми и укрыться-то негде. Так что одно осталось -
как учил Александр Васильевич, вперед!
Как ни тоскливо было в эту минуту эскадрону, а усмехнулись все -
видно, Сергей Петрович без имени Александра Васильича и помереть не
умел.
- Мундштучь, садись! - приказывал между тем гусар, даже не
спрашивая, желает ли эскадрон вместе с ним погибать в безнадежной
атаке. А этом-то он как раз почему-то не сомневался.
- Проверьте пистолеты, дети мои! - напомнила Адель Мачу и Ешке. -
Уж коли на тот свет, так со свитой!
Сергей Петрович вскочил в седло, разобрал поводья, задумался.
Вспомнил он Наташеньку и мысленно попрощался с ней. Паризьена же
догадалась об этом, и больно стало ей от мысли, что лишь смерть может
она разделить с любимым. Но гордо вскинула голову упрямая француженка
- уж тут-то, в лесу, принадлежало ей безраздельное право последней в
мире замереть от пронзительного взгляда синих глаз! И сочла она это за
главное счастье, подаренное ей судьбой.
Мач не верил, что весь этот бурный денек и впрямь может окончиться
смертью. Ему казалось, что даже в самом худшем случае всего-навсего
поймают его, приведут в баронскую усадьбу, а там на конюшне получит он
немало, но все же через неделю уже будет вполне здоров и бодр...
А в чащобе между тем шла тихая, но бешеная склока.
- Так они же и гибнут за свободу!.. - шипела Тоол-Ава. - Они не
хотят попадать в плен - вот, выходит, и гибнут за свободу!..
- Вовсе нет, это они за свою собственную свободу гибнут, это
совсем не то!.. - возражала Наар-Ава, поглядывая сквозь ветки на
эскадрон.
- За цыганят они гибнут, - заметила Мааса-Ава.
- Ну так и пусть весь этот народишко погибнет поодиночке - и
каждый в борьбе за свою личную свободу, пусть! - взвизгнула Виирь-Ава,
но крепкая лапа запечатала ей рот.
- Наар-Ава права, - рыкнула Медвежья хозяйка, Поор-Ава. - У
каждого - своя личная свобода, а нужно, чтобы эти дураки боролись за
общую свободу! И погибли все вместе!
- Так что же, спасать? - изумилась Тоол-Ава. - Мы так старательно
их сюда загоняли!..
Военный совет в чащобе продолжался, а Сергей Петрович оглядел свое
готовое к бою несусветное воинство и неожиданно вздохнул:
- Ах, жаль, знамени нет! С боевым знаменем и смерть милей.
- Это единственное, что тебя печалит, Серж? - озаренная внезапной
мыслью, спросила Паризьена.
- Единственное! - улыбнулся он быстрой своей, ослепительной
улыбкой.
- Клянусь пузом святого Гри, будет тебе знамя!
Адель сорвала с головы алый тюрбан, запустила руки в волосы и
через миг ее распущенные косы взвихрились и полетели по ветру.
- Вот вам знамя! - рассмеялась Адель. - Труби атаку, Мач, дитя
мое! Командира и знамя - вперед!
- Вот не думал, что приму смерть за женщину с такими волосами! -
усмехнулся Сергей Петрович, и вдруг замер в седле, как-то озадаченно
рассматривая возбужденное лицо Паризьены. Непонятно, что ему
померещилось нового в хорошо знакомом лице...
Мач же тем временем поднес кулак к губам и действительно очень
похоже протрубил сигнал атаки.
Тряхнул вороными кудрями Ешка, оскалив белейшие зубы.
- Деваться некуда - принимай цыгана, нецыганская смерть! А все моя
гордость проклятая... Мне бы убраться подальше, а я?..
И вытащил из ножен саблю.
Адель первая пришпорила Фортуну и уже на скаку вознесла над
головой клинок. Сергей Петрович помчался следом. А за ним поскакали
Ешка и Мач.
Расстояние между отчаянным эскадроном и ошалевшими от такой
наглости пруссаками на поляне все сокращалось, но ни один выстрел пока
не прогремел, и вот почему.
Увидев вылетевшую из лесу женщину с распущенной гривой и на гнедой
кобыле, кое-кто из черных улан немедленно ее узнал:
- Да это же наша Паризьена!
И другие голоса весело и нестройно подтвердили - да, она самая,
дорогая пропажа - Паризьена!
А поскольку многие знали историю с побегом русского гусара, офицер
дал вполне резонный приказ:
- Взять шлюху живьем! И прочих - тоже!
Он не сомневался, что имеет дело с вражеской разведкой.
Таким образом эскадрон молча доскакал до вражеских рядов - и тут
только пруссаки поняли, что стрелять все же надо было.
Сабля в руке Сергея Петровича казалась невидимой - так лихо дрался
гусар, отбиваясь от насевших солдат и успевая отбивать удары,
направленные на неопытных бойцов. И Ешка, и Мач дрались бестолково, но
отчаянно, к великому изумлению пруссаков, но есть же предел
человеческим силам! И выстрелы наконец загремели, и руки бойцов
притомились.
Адель оказалась отрезана от эскадрона, ее теснили к обрыву. И вот
она оказалась на самом краю.
Казалось, одно оставалось отчаянной маркитантке - пуля в висок из
собственного пистолета. И потянулась наконец ее левая рука к седельной
кобуре, и взглянула Адель в глубину, чтобы убедиться в невозможности
спасения и свой последний взгляд послать уж Сергею Петровичу.
Но вдруг с ее лица отчаяние словно разгулявшейся волной смыло!
Побывавшая под Сарагосой, переходившая Пиренеи маркитантка
видывала на своем веку и не такую крутизну. А этот обрыв,
действительно страшный для непривычного к горным пейзажам Мача, хотя и
глинистый, и скользкий, и эта река, с пологим противоположным берегом
и узкой песчаной полосой вдоль берега обрывистого, ее совершенно не
испугали.
- Эскадрон! За мной! - крикнула Адель и послала Фортуну вниз.
Эскадрон видел, как метнулось за обрыв его развевающееся знамя. И
до того бойцы в этот час друг другу верили, что Ешка и Сергей
Петрович, не раздумывая, прорвались к самому краю и, не заглядывая в
страшную глубь, послали коней вниз.
А вот Мач замешкался - он боялся-таки обрыва, да и конь его
заартачился.
Но с одной стороны конский бок ему оцарапала прусская пуля. А
увесистая лапа, что высунулась неожиданно из кустов, крепко треснула
его по лоснящемуся крупу с другой стороны.
- Спасайся уж! - услышал Мач недовольный рык. - На этот раз...
И рыжий жеребец тоже кинулся вниз.
Кони, подстегиваемые всадниками, чуть ли не на хвостах ехали,
тормозя передними ногами. Адель откинулась назад, и голова ее лежала у
самого основания конского хвоста, и пушистые края эскадронного
знамени, смешиваясь с хвостом Фортуны, волочились по глине, но не до
того ей было.
- За мной! За мной! - кричала Адель и хохотала.
Когда пруссаки оказались на краю обрыва, Фортуна уже выскочила на
песчаную полоску и приплясывала на ней. Адель выхватила оба пистолета
- и по выстрелу досталось двум первым любопытным рожам, возникшим
наверху. Тем временем рядом успешно съехал Аржан и Сергей Петрович
выстрелил тоже, торопя Мачатыня и Ешку.
Никто еще не опомнился после боя и спуска, но времени радоваться
не было - кони сами, не дожидаясь посыла, взяли в галоп.
Эскадрон берегом уходил от врага. Полоска была узкой, то и дело
один из наездников скакал по мелководью, и разлетались радостные
брызги, и тысячи радуг повисали в воздухе, отмечая след промчавшегося
эскадрона.
Глава пятнадцатая, о красоте
Устав, кони перешли на рысь, а потом и вовсе пошли шагом.
Наездники молча покачивались в седлах. Они все не могли отойти после
боя и бешеной скачки. Они еще не могли понять, что остались живы.
Впрочем, молчали трое. Четвертая, Адель, вполголоса отчаянно
ругалась.
Причина для этого была уважительная.
После спуска по крутому откосу ее распущенные волосы, заляпанные
грязью и глиной, спутавшиеся, с застрявшими листьями, стеблями и
только что не ракушками и лягушками, были решительно ни на что не
похожи. Объявив собственную голову вкупе с шевелюрой эскадронным
знаменем, Паризьена, увы, не подумала о последствиях.
Репертуар у бывалой маркитантки был достаточно разнообразен, и она
комментировала свое печальное положение примерно на шести языках. В
большом количестве упоминались способы плотских сношений, заразные
заболевания и части тела, как человеческие, так и принадлежащие
скотине.
Сергей Петрович, Мач и Ешка понемногу отстали. Они понимали, что
после такого потрясения Адели нужно по крайней мере выговориться, а
слушать все это у них, еще не пришедших толком в себя после боя, не
было охоты. Особенно у Мача.
Наконец поток иссяк, и Адель подъехала к гусару.
- Мой командир! - решительно обратилась она. - После всякого боя
солдатам дают время и возможность привести себя в порядок!
- Разумные слова! - одобрил Сергей Петрович. - Если только мы в
безопасности. Мач! Мы от них ушли, или еще будут приключения?
- В такую чащобу они не сунутся, - подумав, отвечал парень.
- Так где бы нам раскинуть бивак?
И усмехнулся, покосившись на спутанную и дыбом вставшую шевелюру
маркитантки.
- Есть такое место, - подумав, сказал Мачатынь. - В эту речку тут
поблизости впадает другая. И если подняться вверх по течению, то есть
в лесу одна подходящая отмель...
- Идет! - одобрил гусар. - Господин интендант!
Это относилось к Ешке.
- Чего опять милостивым господам от бедного цыгана угодно? -
витиевато поинтересовался тот. И по глазам было видно, что значения
нового титула он еще не понимает.
- Понятно, чего... - Гусар вздохнул. - Пустить в ход свои таланты.
Ешка надолго замолчал. Он внимательно осмотрел собственные руки,
похлопал себя по бокам, где располагались карманы штанов, слазил за
пазуху, даже пошарил за голенищем. Талантов не было - ни единого.
- Вот ведь какое дело... - буркнул, глядя на эти поиски, Сергей
Петрович. - Денег-то у меня, братцы, почитай что и не осталось!..
Правда, негоже обижать мирное население, но другого-то выхода у нас
нет!
- Что ж тут такого? - не понял было Ешка.
- Кабы я один был - помер бы, а не притронулся к ворованному. Но
ведь нас четверо, а где-то еще голодные детишки, - объяснил Сергей
Петрович, и очень ему было неприятно посылать одного из своих лихих
наездников на прямое воровство, до того неприятно, что и глаза он
опустил под недоуменными взглядами остального эскадрона.
- Детишки не пропадут, - уверенно сказал Ешка. - Если там Пичук за
старшего. Эх, была бы Рингла...
И повесил кудрявую голову.
- Мой маленький Серж, - усмехнулась Паризьена. - Разве ты еще не
знаешь, за какие гроши один человек может выдать неприятелю другого
человека? Конечно, мы можем доехать до ближайшего хутора или там до
корчмы и попросить еды. Но если там через полчаса объявятся господа
пруссаки - ты уж не обижайся! Пусть Ешка едет за добычей - другого
выхода нет. И, кстати, привезет мне чего-нибудь, чем можно помыть
голову.
- А что тебе годится? - с энтузиазмом спросил Ешка и вмиг оказался
возле Адели.
- Да хоть кусок ржаного хлеба! Хоть горшок кислого молока! Я ко
всему за эти годы приучилась.
- Может, тебе и кваша годится? - с подозрением спросил Ешка,
которого смутила съедобность шампуней Паризьены.
- Привези - посмотрим, - ответила она.
- Не слушай его! - вовремя вмешался Мач. - Он ведь и впрямь
привезет ведро кваши! А ты знаешь, что это такое? Молоко, закисшее
вместе с перловой кашей! У тебя же вся каша в волосах останется!
Маркитантка метнула в цыгана такой взгляд, что Ешка вместе с конем
попятился.
Получив от Сергея Петровича дополнительные инструкции насчет
продовольствия, а от Мачатыня - насчет дороги, Ешка ускакал, а прочий
эскадрон отправился искать отмель.
И в непродолжительном времени она отыскалась.
Но вот только вышел к ней эскадрон не с той стороны. Она тянулась
шагов на сто по противоположному берегу. Речка в этом месте, перед
крутым поворотом, разлилась широко и неглубоко - если знать место,
можно было перейти вброд.
Тихо было возле той отмели, так тихо и ласково, словно не горели
за лесом пожары, не разоряли хуторов. Светило там добрейшее солнце,
пели непуганные птицы, и наездники вдруг ощутили, что совершенно ни к
чему здесь человеческие голоса. Да и потребность в словах вдруг
куда-то подевалась... Лишь Адель предупредила, что вон на том конце
отмели будет купаться - и это означало, что туда совать нос не стоит.
Так что мужчины пока через речку переправляться не стали. Да и
Фортуну свою Адель с ними оставила.
Мач забрел в лес, радуясь незыблемому покою, окружившему его и
качавшему душу на невидимых волнах лесных запахов. Брел он куда глаза
глядят вдоль той границы между деревьями и подступающей к отмели
травой, что поросла высоким, выше головы, иван-чаем, а в нем светились
и веселились ромашки. Раздвинув стену иван-чая, Мач думал, что
окажется опять на отмели, но попал на полянку.
И до чего же она была хороша...
Некошеная трава, уже слабевшая под собственной тяжестью,
откликалась на каждый вздох ветра. Вовсю цвели медоносы - и яркий
высокий клевер, и желтый донник - целебная трава, и донник белый - не
приведи Господь скормить его скотине... Мач разглядел в переплетении
стеблей алую слезку земляники, нагнулся за ней - и тут земля так
властно потянула парня к себе, что он бросился ничком в высокую траву
и весь пропал в ней.
У самого его лица цвела белая кашка. Пчела, только что кружившая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг