"Маковский".
- Я потерял паспорт, - объяснял тем временем юноша, - а может быть, у
меня его украли. Я дал об этом объявление. Позавчера оно было напечатано в
газете, а сегодня мне позвонили, позвали сюда и сказали, чтобы я ждал вас.
Вы знаете, где мой паспорт?
Аркадий Михайлович посмотрел на меня поверх очков, потом повернулся к
юноше, беспомощно развел руками и сказал:
- Голубчик мой, впервые слышу и о вас и о вашем паспорте. Может быть,
нам объяснят, в чем дело, те, которые нас сюда вызвали?
Вернулась сестра.
- Снимите, пожалуйста, пальто и наденьте халат, - предложила она
профессору. - Пойдем в палату. Доктор ждет вас возле больного.
- Со мной этот товарищ, - Аркадий Михайлович указал на меня.
- Товарищ тоже наденет халат.
Выдав нам халаты, сестра повела нас на второй этаж. В конце длинного
коридора она отворила дверь в тридцать вторую палату.
В большой, с голыми стенами комнате стояли три кровати. Две были
пусты, на третьей лежал больной. Над ним склонилась светловолосая женщина
в халате.
Как только мы вошли, она улыбнулась профессору и сказала:
- Здравствуйте, Аркадий Михайлович. Я не видела вас больше десяти
лет, но узнала сразу. Когда я училась в школе, вы преподавали нам
ботанику.
Довгалюк, по всей вероятности, не узнал свою бывшую ученицу, но
приветливо пожал ей руку.
- Очень приятно! Я к вашим услугам.
- Прошу вас подойти к больному и посмотреть на него. Он без сознания
сейчас... Знаете ли вы его?
Склонившись вместе с профессором над больным, я пристально
вглядывался в его лицо. Насколько позволяли разглядеть бинты, это был
подросток со вздернутым носом и тонкими, плотно сомкнутыми губами.
- Аркадий Михайлович, ведь вы видели фотографию? - спросил я.
- Видел. Да разве по ней можно узнать?
Фотографию Тараса Чутя Аркадию Михайловичу показывали в
Староднепровском детском доме.
- Может быть, и он, - проговорил наконец профессор, но уверенности в
словах его не было. - Попрошу вас, - обратился он к врачу, - покажите мне
его уши.
Умелые пальцы Корсаковой осторожно отогнули марлю, и из-под нее
показалось сначала одно, а потом и другое ухо. Меня они ничем не поразили.
Но Аркадия Михайловича этот осмотр совершенно удовлетворил.
- Видите, - прошептал он, - уши без мочек. А верх левого словно
чуть-чуть срезан.
Врач, сестра и я смотрели на профессора, ничего не понимая.
- Это его приметы, - объяснил он нам, но понял его только я. - О них
мне сказали в Староднепровском детском доме. Это он... он, он! -
взволнованно повторял профессор.
- Вы знаете его? - спросила сестра.
- Это Тарас Чуть, - ответил профессор, не сводя глаз с больного.
- Так он не Адриан Маковский? - спросила доктор.
- Нет, Адриан Маковский сидит в вестибюле. А это Тарас Чуть... Но
расскажите же нам о состоянии его здоровья и как он попал к вам.
- Присядьте, профессор.
Аркадий Михайлович сел у постели на предложенный ему стул.
- Очень прошу вас, товарищ Корсакова, объяснить нам, что с мальчиком.
- Состояние его тяжелое, но не безнадежное, - ответила та. - Правда,
первые дни мы почти не верили, что он выживет. Его принесли к нам с
проломленной головой и разбитой грудью. Кроме того, у него сломана рука.
Его нашли возле высокого моста, по которому проходит железная дорога.
По-видимому, он упал с этого моста и разбился. Мы три раза делали ему
операцию. Только прошлой ночью он впервые пришел в сознание и проговорил
несколько слов... Из всего, что он говорил, я разобрала только вашу
фамилию, профессор. Он повторил ее несколько раз. Я и решила позвонить
вам. Ведь мы ничего об этом мальчике не знаем. Мы думали, что его зовут
Адрианом Маковским - при нем нашли паспорт на это имя, - но вчера,
прочитав в газете объявление об утерянном паспорте на имя Адриана
Маковского, мы вызвали владельца паспорта сюда.
- Видел, видел этого владельца, - кивнул профессор. Настоящий
Маковский его совершенно не интересовал. - Вы мне скажите, - он показал на
больного, - этот мальчик будет жить?
- Я почти уверена в этом.
- Очень вам благодарен! И имейте в виду: чужих паспортов он не крал,
а своего не имел. Хотя он выглядит, как шестнадцатилетний, ему всего
тринадцать лет.
Через минуту мы были в кабинете врача. Аркадий Михайлович составлял
телеграмму в Староднепровск, а я звонил в редакцию, чтобы сообщить Черняку
новость. Редакторский телефон был занят, и я набрал номер общего телефона.
Трубку снял Догадов. Он сразу узнал мой голос.
- Послушай, друг, - закричал я, - позови редактора. Важная новость.
- А что именно?
- Скажи, что нашелся Тарас Чуть.
- Где?
- Зови скорее!
- Он жив?
- Жив, жив! Давай Антона Павловича.
Черняк прибежал немедленно и, судя по голосу, чуть не плясал у
телефона.
- Сейчас я приеду к вам на машине, - взволнованно сказал он. - Как
проехать?.. Ну, ждите. Позвони следователю, я за ним заеду.
Прокуратура откликнулась сразу.
- Хорошо, - сказал, выслушав меня, Томазян. - Вы еще кого-нибудь
оповестили о Тарасе, кроме меня?
Я сказал.
- Не следовало бы... Больше никому не говорите и предупредите всех,
чтобы об этом деле не разговаривали. Телеграмму в Староднепровск без меня
не посылайте. Маковского задержите до моего приезда.
11. СПОР
Академик Саклатвала, встречая меня, любезно улыбался, и, казалось, в
его глазах светилось даже сочувствие.
В самом деле, заведующий прессбюро - это человек, которому по
должности положено заботиться о многочисленных статьях, посвященных
строительству, о специальных страницах в газетах, о широкой популяризации
всего, что касается проектируемого туннеля. Но у меня пока все обстояло
наоборот. Два раза в месяц я писал коротенькие информационные заметки.
Кроме этого, мои обязанности сводились к беседам с журналистами. Они
интересовались будущим строительством, а мне приходилось убеждать их, что
сейчас писать что-либо о туннеле нет никакого смысла.
- Не огорчайтесь, - несколько раз говорил мне Саклатвала. - Скоро
обстоятельства изменятся. Будет и на вашей улице веселее.
Наконец академик вызвал меня и сказал, что в ближайшие дни начнет
набирать штат для моего бюро.
Это было в начале зимы. У академика Саклатвалы снова собрались видные
специалисты. Заседал комитет проектирования колоссального подземного
строительства. Мое место было за небольшим столиком, рядом со
стенографисткой. Лучшее место, чтобы наблюдать и слушать. Я видел
известных ученых, инженеров, экономистов и среди них - трех моих друзей:
профессора Довгалюка, Антона Павловича Черняка и майора Шелемеху. Летчик
сидел на краю длинного стола между двумя военными - полковником и
инженер-полковником. Этих военных я видел впервые.
Самыми молодыми среди присутствующих были инженеры Макаренко и
Самборский. Я обратил внимание на то, что они, хотя и сидели рядом, почти
не разговаривали и не смотрели друг на друга.
Академик Саклатвала открыл заседание.
- Товарищи, - начал он, - есть указание правительства ускорить
работу. Эскиз проекта почти закончен. Итак, если мы признаем принципиально
возможным начать подготовку к строительству, на это немедленно будут
ассигнованы необходимые средства. Наряду с работой по окончанию проекта
можно будет начать заготовку материалов, проектирование и даже
строительство соответствующих заводов, электростанций, организовать
геолого-геодезическую разведку, а также заложить на трассе нашего пути
некоторые шахты. Сейчас мы заслушаем информацию полковника Файзулова, а
потом инженеров Макаренко и Самборского.
Полковник Файзулов тоже сказал немного, но из его выступления мы
узнали, что за рубежом уже известно о подготовке к какому-то подземному
строительству в нашем Союзе.
- Там еще не имеют достаточного представления о значении этого
строительства, - говорил полковник, - но, очевидно, скоро это
представление получат. Нет никакого сомнения в том, что задуманное нами
гигантское сооружение, помимо народнохозяйственного, будет иметь и большое
оборонное значение. Разумеется, засекретить наше строительство нам не
удастся. Шила в мешке не утаишь. А тут шило такое, что пройдет через всю
нашу страну до самого Тихого океана. Вот почему мы стоим за возможно более
скорое начало и окончание строительства. Военное командование выделило нас
троих для работы в комитете, а потом - в совете начальника строительства.
Инженер-полковник Дубков будет заниматься обороннотехническими
сооружениями, а майор Шелемеха - вопросами обороны надземных строений с
воздуха.
После полковника Файзулова докладывали Макаренко и Самборский.
Странное дело: споры, возникшие между инженерами в самом начале работы,
теперь разгорелись еще сильнее. Единственное, в чем они были согласны, -
это намеченная трасса туннеля: пятьдесят шестая параллель и ни на шаг от
нее! Но, когда речь заходила о диаметре, о внутреннем оборудовании, о
количестве материалов, энергии, рабочей силе, тут мнения их расходились.
- Макаренко хочет строить туннель с излишним великолепием, - уверял
Самборский. - Но туннель - не метрополитен. Сегодня страна еще не может
позволить себе такой роскоши, да это и не нужно. Предложения Макаренко
обойдутся в лишних два, а может быть, и три миллиарда рублей, работы
затянутся на лишний год!
И, когда он приводил цифры, с ним нельзя было не согласиться.
В противоположность ему, доводы Макаренко были обоснованы
недостаточно. Он главным образом настаивал на том, что такое сооружение
должно быть долговечным.
Снова, как и прежде, большинство присутствующих поддерживало
Самборского.
Военные представители по этому поводу не выступали. Полковник
Файзулов подошел к Саклатвале и тихо сказал ему, что в этих вопросах у них
тоже нет единого мнения и они должны посоветоваться с командованием.
Я сидел неподалеку и слышал этот разговор. Меня очень заинтересовало,
кто же из военных поддерживает Макаренко.
Заседание окончилось. Саклатвала прекратил дебаты заявлением, что
выступления членов комитета дают ему смелость в ближайшие дни доложить
правительству о возможности начать подготовительные работы. Что касается
установок Макаренко и Самборского, он обещает объективно изложить
правительству их содержание.
- Кроме того, - сказал академик, - члены правительства читают
стенограммы наших выступлений.
После заседания академик на несколько минут задержал меня, и я
спросил у него:
- О несогласиях между Самборским и Макаренко можно писать?
- Разумеется, можно, - чуть улыбнувшись, ответил он. - Только я
просил бы делать это в академическом, так сказать, плане. Окончательно мы
условимся обо всем после моего доклада правительству.
В вестибюле я догнал Шелемеху и Аркадия Михайловича. Летчик любезно
предложил довезти и меня в своей машине.
Дорогой мы с Аркадием Михайловичем много говорили, а Шелемеха молчал.
Я высказал мнение, что аргументы Самборского убедительнее, чем доводы
Макаренко. Профессор согласился со мной.
- Мне кажется, - сказал он, - что поведение Макаренко можно объяснить
только его упрямством. Эта черта всегда была в его характере. Я помню его
совсем мальчишкой. Он и тогда был такой же... Это постоянно вредит ему в
жизни.
- Во всяком случае, - заметил я, - это может привести к тому, что
Макаренко не будет работать на строительстве.
- Конечно. Он такой, что может отказаться, если сделают не по нем.
- Нет, это вы слишком, - отозвался наконец майор. - Работать он
будет, Аркадий Михайлович. И... я, знаете, не убежден доводами
Самборского. Правда, в технике я слаб. Может быть, меня убеждают не
столько цифры, сколько... Самборский, конечно, выступал очень пылко, но...
- Что "но"? - спросил Аркадий Михайлович.
Я был удивлен. Сколько я помнил, Шелемеха всегда говорил очень
уверенно и ясно, без пауз и умолчаний.
- ...но я согласен с аргументами Макаренко, - подумав, сказал он.
- Отчасти вы правы, - задумчиво сказал профессор. - Макаренко
фантаст. Поэтому у него перспектива больше. Зато Самборский
непревзойденный мастер любого конкретного дела.
Мое любопытство в отношении того, кто из военных поддерживает
Макаренко, было удовлетворено.
Шелемеха внезапно перевел разговор на другую тему. Он спросил Аркадия
Михайловича, как здоровье Тараса Чутя.
- Мальчик выздоравливает, хотя выглядит очень плохо и говорить еще не
может, - охотно ответил профессор. - К нему никого не пускают. Это
Томазян, как мне кажется, распорядился, чтобы Тараса никто не видел.
- Когда же выяснится наконец, как он попал с поезда в больницу?
- Не знаю. Я сам этим очень интересуюсь.
- Когда можно будет с Тарасом говорить, вы, Аркадий Михайлович,
позовите и меня.
- Хорошо.
Я обратился к профессору с той же просьбой и получил его согласие.
Тем временем мы подъехали к гостинице, и я вышел из машины.
В гостинице портье сообщил мне, что меня ожидает дама. Очень
удивленный, я быстро поднялся в приемную.
Действительно, в пустой приемной, повернувшись лицом к окну, стояла
женщина. На ней было элегантное пальто из серого каракуля и такая же
шапочка. По-видимому, она очень внимательно всматривалась в сумеречную
темноту за окном, а может быть, глубоко задумалась, потому что обернулась
только тогда, когда я подошел совсем близко и спросил:
- Простите, вы хотели...
Я не договорил. Передо мной стояла Лида Шелемеха.
- Да, Олекса Мартынович, у меня к вам просьба.
- Зайдемте ко мне.
12. РАЗГОВОР С ЛИДОЙ ШЕЛЕМЕХА
Не сняв пальто и не слушая моих приглашений присесть, Лида
остановилась посреди комнаты. Светлые пряди волос, выбившись из-под
шапочки, прикрывали ее ухо и щеку. Сильная электрическая лампочка освещала
девушку, давая возможность видеть каждую черточку ее лица.
"Зачем она пришла, что случилось?" - думал я, но, не решаясь
спросить, заговорил о заседании комитета.
В глазах Лиды блеснул интерес. Перебив меня, она спросила:
- Разумеется, Ярослав был там?
- Макаренко? Был.
Она прошлась по комнате и зажгла настольную лампу.
- Электричество режет мне глаза. Погасите, пожалуйста, верхний свет.
Я поспешил выполнить ее просьбу. Лида села в кресло и достала из
сумочки конверт.
- Я прошу вас передать это письмо инженеру Макаренко. Я хотела
послать письмо почтой, но не уверена, что оно до него дойдет.
Я был удивлен. Зачем ей передавать письмо? Ведь она могла поговорить
с Макаренко, тем более что он живет в этой же гостинице и уже, вероятно,
дома.
- Вас удивляет моя просьба? Я уезжаю на два месяца в Ессентуки. Мой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг