выяснилось немного погодя, они всё знали раньше.
Кажется, я волновался сильнее других. Вот она, тайна, раскрытие
которой объясняет так много непонятного в строительстве Глубинного пути, в
поведении Ярослава Макаренко, автора идеи сверхскоростного движения!
Но как он этого добился? При чем здесь герметизация? Это пока для
меня было непонятно и еще больше разжигало любопытство.
5. САНАТОРИЙ "СОСНОВОЕ"
Полковник Шелемеха получил радиограмму: "Положение Лиды безнадежно.
Требую разрешения на эксперимент. Барабаш".
Станислав показал мне телеграмму и сказал:
- Ты знаешь, я занят и выехать не могу. Ты смог бы поехать в
санаторий вместо меня? Я дам тебе машину, и ты успеешь туда попасть еще
сегодня.
Отказать Станиславу я не мог. Действительно, я был единственный
близкий его семье человек, который немедленно мог отправиться в санаторий
"Сосновое".
- Что за эксперимент? - спросил я.
- Ну, ты ведь, кажется, знаешь, что Барабаш последние годы работал
над проблемой лечения рака. Он добился определенных успехов, но
исследования его еще не закончены. Прежде чем применить разработанный им
метод к людям, необходимо испытать его на животных... Недавно Барабаш
писал мне, что, когда Лиде станет совсем плохо, он попросит у меня
разрешения сделать эксперимент немедленно. На это предложение я тогда
ничего ему не ответил. А сейчас... Что ж, сейчас придется согласиться. Я
дам ему телеграмму... Так ты поедешь?
- Можешь не спрашивать, - сказал я. - Давай машину. Шофер мне не
нужен. Через полчаса выезжаю. А телеграммы о своем согласии не посылай.
Передай со мной письмо Барабашу. Я должен на месте убедиться,
действительно ли положение Лиды безнадежно. Ведь эксперимент угрожает ей
смертью!
- Смерть наступит и без эксперимента. А он дает хоть маленькую
надежду...
Что можно было против этого возразить? Я был о Барабаше неплохого
мнения, но довериться ему безоговорочно... Не знаю, хватило ли бы у меня
духу для этого.
Станислав телеграфировал Барабашу согласие и предупредил его о моем
приезде, добавив на всякий случай, что дает мне право принять
окончательное решение.
Малолитражная машина, на которой я ехал, могла пробежать четыреста
километров без дополнительной заправки...
"Сосновое" лежало среди густых лесов, километрах в полутораста от
столицы. Чем ближе я подъезжал к санаторному городку, тем меньше мне
встречалось автомобилей. Последние километры я ехал глухой лесной дорогой.
За одним из многочисленных поворотов показалась большая поляна. На
ней стояло несколько домов. Среди них, ближе к лесу, возвышалось
двухэтажное здание с верандой, украшенной резными деревянными колоннами.
Я остановил машину и направился к главному входу.
Навстречу мне вышла санитарка в белом халате и спросила, кого мне
нужно.
- Могу ли я видеть доктора Барабаша?
- Он занят и сейчас никого не принимает.
- Назовите ему мою фамилию. Я Кайдаш.
Санитарка исчезла в коридоре. Я остался в вестибюле. Тут царила
особая тишина, какая бывает только в больницах, где лежат тяжелобольные.
Через минуту сквозь стеклянную дверь я снова увидел санитарку, а за
ней Барабаша. Ковер на полу в коридоре заглушал их шаги. Барабаш подошел
ко мне и молча пожал мне руку. Он был бледен и печален.
Жестом он пригласил меня к себе.
- Как Лида? - спросил я, когда мы очутились не то в кабинете, не то в
лаборатории.
Рядом с письменным столом там стояли столики с разными приборами и
многочисленными бутылочками.
- Ее положение безнадежно... с точки зрения современной медицины, -
тихо ответил Барабаш.
- То есть?.. - я старался сохранить спокойствие.
- То есть средства, которыми располагает медицина теперь, помочь ей
не могут... Жить Лиде осталось два-три дня... два-три дня... - едва слышно
повторил Барабаш.
Боясь, что и мой голос начнет дрожать, я немного помолчал.
- А... а эксперимент?
- Эксперимент дает какую-то неясную надежду... Я только что закончил
опыты на кроликах и выяснил, что злокачественные опухоли можно лечить
большими дозами открытых мною лекарств.
- Рак тоже?
- Да. В большинстве случаев последствия лечения были вполне
удовлетворительны.
- Но было и иначе?
- Около двадцати процентов случаев окончились немедленной смертью.
Полгода назад смертью заканчивались семьдесят процентов. Если бы мне еще
год поработать! Один только год!.. Тогда я был бы совершенно уверен.
- Неужели нельзя подождать несколько месяцев?
Барабаш грустно посмотрел на меня.
- Если бы было можно, Олекса Мартынович! Три дня - это самое
большее... Но конец может наступить и раньше.
Я понимал его. Но я должен был все взвесить.
- А что говорят другие врачи? - спросил я.
- Сегодня утром состоялся консилиум. Все без исключения врачи
согласились с моим прогнозом. Итак, последнее слово за вами. Этого требует
Станислав. Больную мы не спрашивали и спрашивать не будем. Она до сих пор
не знает, что с ней. Так лучше. По крайней мере, мы можем подбадривать ее.
А какое это имеет значение, вы, надеюсь, и сами понимаете.
Снова я с минуту молчал.
- Еще один вопрос... Это сложная операция?..
- Очень сложная. Вот почему мне не хотелось бы тратить ни минуты на
лишние разговоры... Нужно сделать несколько уколов - ввести мои лекарства
непосредственно в раковую опухоль. Уколы сразу же вызовут резкое повышение
температуры и повлияют на работу сердца. Оно может даже остановиться. Мы
заставим его работать с помощью построенного мной электроприбора. Кроме
того, мы будем непрерывно делать больной искусственное дыхание, будем
давать ей кислород...
- Когда вы думаете начать операцию?
- Чем скорее, тем лучше...
Я видел, что Барабаш не запугивает меня. Очевидно, состояние Лиды
было таково, что он не мог не отважиться на операцию, хотя и не был уверен
в счастливом исходе. Иначе поступить он не мог.
Но я еще не решался сказать последнее слово.
- Я хотел бы увидеть Лидию Дмитриевну до операции...
- Хорошо. Только ни единым намеком не давайте понять, в каком она
тяжелом состоянии. Наоборот, вы должны всячески уверить ее, что скоро ей
станет легче, что она будет здорова.
В голосе и взгляде Барабаша чувствовалась какая-то новая, покоряющая
сила.
- Пойдем.
Барабаш повел меня в палату, где лежала Лида.
Больная занимала большую, светлую комнату. Возле постели стоял
столик, за которым сидела дежурная сестра. Лида лежала с закрытыми
глазами.
Когда я подошел к постели, она взглянула на меня. В ее взгляде были
равнодушие и страдание. Но вот она узнала меня. По ее губам промелькнула
едва заметная улыбка.
- Добрый день, Лидия Дмитриевна, - проговорил я, стараясь казаться
бодрым и веселым, хотя волнение сдержать было трудно.
На выручку мне пришел Барабаш. Голос его звучал так мягко и спокойно,
что я невольно взял себя в руки.
- Старый друг приехал, - сказал он, кивая на меня. - Привез привет от
Станислава и от всех.
Лида протянула мне исхудалую руку и показала глазами, чтобы я сел
возле нее.
- Как живет Стась? - тихо спросила она.
- Он сейчас в командировке. Как только приедет, сейчас же будет
здесь, - ответил я.
- А к тому времени тебе непременно станет легче, - уверенно сказал
Барабаш. - Сегодня должен прибыть новый препарат. Опыты показали, что он
чудесно действует в случаях, подобных твоему.
Лида устало закрыла глаза. Сколько раз в день, очевидно, слышала она
такие успокаивающие слова! Но лучше ей не становилось.
Барабаша позвали. Сурово посмотрев на меня, он вышел. Но теперь я и
сам знал, как мне следует вести себя.
Дежурная сестра вышла вслед за доктором. Мы остались с Лидой вдвоем.
С минуту она лежала неподвижно, потом раскрыла глаза и, поднявшись на
локтях, осмотрела комнату.
- Давно мы с вами не виделись, Лидия Дмитриевна, - сказал я, чтобы
что-нибудь сказать.
- И, верно, больше не увидимся, - тихо проговорила девушка.
Я невольно вздрогнул, но притворился, что ничего не понимаю.
- То есть?
- Положение мое совсем безнадежно. Я давно знаю, хотя все стараются
скрыть это от меня.
- Лидия Дмитриевна!..
- Не уверяйте меня в том, чему сами не верите, Олекса Мартынович. Я
рада, что вы приехали. С вами я могу быть откровенной. Перед Юрием и
другими врачами я делаю вид, что ничего не знаю. Пусть думают, что им
удалось обмануть меня. Ведь они говорят мне неправду для того, чтобы я
чувствовала себя лучше. Вот я и стараюсь...
Я сидел ошеломленный и прилагал все усилия, чтобы Лида этого не
заметила. Убеждать ее, что она ошибается? Но ведь она слишком умна, чтобы
поверить. Догадывается ли она, чем больна?
Девушка бессильно откинулась на подушки и некоторое время лежала
молча.
Кое-как собравшись с мыслями, я начал:
- Положение ваше, Лидия Дмитриевна, разумеется, нелегкое. Я вижу, что
врачи от вас этого и не скрывают. Но они принимают все меры, чтобы
поставить вас на ноги. И, сколько мне известно, у них нет никаких
оснований смотреть на вашу болезнь так безнадежно, как это почему-то
делаете вы. К слову сказать, они возлагают большие надежды на те
лекарства, которые должны прибыть сегодня.
Я сам не знаю, откуда взялись у меня такой уверенный голос, такая
убедительность.
Лида взглянула мне в глаза, и я увидел в ее взгляде искорку надежды.
Но она тут же перевела разговор на другую тему.
- Вы давно видели Ярослава?
Я охотно подхватил новую тему.
- Давно. Кстати, вы знаете, что секрет поведения Ярослава Васильевича
теперь известен всем. Теперь никто уже не смеет подозревать его в
каких-либо преступлениях.
- Я получила от него письмо, - не слушая меня, сказала Лида. - Он
пишет, что на днях приедет... Расскажите, в чем там было дело...
Я рассказал ей только то, что слышал от Самборского во время встречи
с ним у Черняка, - об удивительной скорости поездов на Глубинном пути. Но
как Макаренко удалось добиться такой скорости, об этом я сам ничего не
знал.
- Олекса Мартынович, - вдруг перебила меня Лида; голос ее звенел от
волнения. - Может быть, мне уже не придется увидеть Ярослава... Когда вы
встретите его, скажите, что в последние дни своей жизни, в те минуты,
когда мне становилось немного легче, я... мне больше всего хотелось
увидеть его... поговорить с ним... Помните, в Иркутске я спрашивала вас,
не показывал ли он кому-нибудь письмо, которое я передала ему через вас
перед моим отъездом в санаторий?
- Да, вспоминаю.
- Это письмо читали какие-то подозрительные людишки.
- Почему вы так думаете?
- Собственно, я обязалась никому об этом не рассказывать. Даже
Ярославу. Но теперь, когда строительство Глубинного пути закончено и когда
я нахожусь в таком состоянии... мне кажется, можно сказать.
Некоторое время она собиралась с мыслями. Потом повернулась ко мне и
начала рассказывать:
- Однажды, после окончания опытов над пайрекс-алюминием, я получила
напечатанное на машинке письмо без подписи. Меня просили сообщить о работе
над пайрекс-алюминием. В обмен на это неизвестный предлагал вернуть
письмо, адресованное мной Макаренко. В доказательство того, что письмо у
него, он приводил из него несколько отрывков. Неизвестный угрожал, что,
если я не соглашусь, он передаст письмо Барабашу. Анонимка меня
взволновала. Ясно было, что письмо попало в руки негодяю. Мне было очень
неприятно, но секрет пайрекс-алюминия я, разумеется, выдать не могла.
Тогда я решила обратиться к следователю Томазяну. Он ознакомился с
анонимкой и оставил ее у себя, а меня попросил никому ничего не
рассказывать. Он придавал письму большое значение. Меня мучил вопрос, как
могло мое письмо попасть к какому-то шпиону, но, помня запрещение
Томазяна, я не могла спросить об этом у Ярослава. Позднее, во время нашей
прогулки к водопаду Учен-Чан, я узнала, что письмо находится у Ярослава.
Но все-таки его читал кто-то посторонний.
Выслушав рассказ Лиды, я вдруг догадался, у кого было письмо, когда я
искал его и не мог найти. Без сомнения, его украл, а потом вернул Догадов.
Мне стало ясно, что Томазян знал об отношениях Ярослава и Лиды значительно
больше, чем я думал.
Я рассказал Лиде о своей догадке.
Не успел я закончить, как в комнату вошел Барабаш, а за ним показался
Ярослав Макаренко.
Увидев Ярослава, Лида широко раскрыла глаза и от волнения не могла
выговорить ни единого слова. Инженер был взволнован еще больше. Он был
бледен и тяжело дышал. Но вот больная улыбнулась ему. Это была такая
жалобная улыбка, что я поскорей вышел из комнаты.
Меня догнал Барабаш.
- Успокойтесь, возьмите себя в руки, - сказал он, выходя вместе со
мной в парк санатория.
Над нами задумчиво шумели своими верхушками старые сосны, чуть слышно
журчала вода из маленького, скрытого кустами фонтана, где-то вдали стучал
дятел, а мы молча ходили по аллеям парка, каждый со своими мыслями.
- Макаренко давно приехал? - спросил наконец я.
- Вчера утром. Мы не хотели волновать Лиду и не позволяли ему войти к
ней в палату. Но сегодня уже нельзя было отказать ему в свидании с
больной. Она, по-видимому, тоже напряженно ждала его, хотя и не говорила
ничего. Не знаю, хорошо ли, что они увидятся, но перед такой опасной
операцией я не мог им в этом отказать.
Больше я ни о чем не спрашивал. Мы дважды прошлись по длинной,
спускавшейся к реке аллее и сели на скамью.
- Вы знаете, я люблю Лиду, - сказал Барабаш, глядя вдаль и словно
обращаясь к кому-то, кого он там видел. - Если эксперимент не удастся и
она умрет, у меня ничего в жизни не останется...
Что я мог сказать ему? Ведь ясно, что Лида любит Ярослава. Барабаш
должен это понимать. Ну, а если эксперимент удастся? Барабаш рассчитывает
на ее благодарность?..
Врач словно разгадал мои мысли. Он повернулся ко мне и сказал:
- Я знаю, она любит Ярослава. В свое время у них возникли какие-то
расхождения... недоразумения... недоговоренности... Потом, кажется, после
катастрофы в шахте, они помирились, все стало ясно. Но сейчас же вслед за
этим болезнь Лиды обострилась... Вероятно, это было следствием сильного
нервного напряжения. Сейчас у меня только одна мысль - спасти ее,
сохранить ей жизнь. Клянусь вам, я все сделаю, чтобы она осталась жить!
Я крепко пожал руку врача.
6. ОПЕРАЦИЯ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг