Этот вопрос волновал все население города, да, вероятно, и население
целой страны.
В час дня Запад имел 99,91 процента, а Восток - 99,89.
Наши шансы поехать первым поездом явно падали. Мы напряженно следили
за показателями и слушали сообщение по радио. Громкоговорители передавали,
что в восточном секторе задержалась сдача вентиляционных шлюзов, в то
время как в западном проверен последний метр пути.
Тарас волновался, но не терял веры в победу коллектива восточной
зоны.
В три часа дня цифры были таковы: Запад - 99,96, Восток - 99,95.
Репродукторы извещали, что в восточном секторе закончен прием шлюзов.
Восток усилил темпы, но все же отставал от Запада.
Мы утешали себя тем, что поезд, который пойдет с Востока на Запад,
все равно опоздает по сравнению с поездом, идущим навстречу. Формально
поезд с востока потратит больше времени, чем встречный. Путешественники
вокруг света, когда идут с востока на запад, теряют сутки и наоборот, идя
с запада на восток, выигрывают сутки. Впрочем, утешать себя этим особенно
не приходилось. Через несколько часов должно было закончиться соревнование
на право двинуться в путь минутой раньше, потому что только в этом
заключалась разница. Тот или другой поезд мог выйти только тогда, когда
туннель будет готов на всем протяжении.
В четыре часа дня новые цифры на щитах возвестили, что оба сектора
имеют одинаковые показатели - 99,99 процента. Тарас прямо-таки дрожал от
нетерпения.
- Неужели закончат вместе? - взволнованно спрашивал он меня.
Мы не двигались с места, нетерпеливо ожидая появления на щитах цифры
100. Но она не появлялась. Работы в туннеле еще не закончились.
Собственно говоря, я прекрасно понимал, что все работы фактически
закончены и идет приемка туннеля инспекторской комиссией. В Иркутске, в
штабе строительства, принимают с разных участков туннеля последние
сообщения технических инспекторов.
Вдруг в четыре часа тринадцать минут на щите показателей появилась
надпись: Восток - 100 процентов, Запад - 99,99.
2. ПОЕЗД ТИХООКЕАНСК - МОСКВА
По радио объявили, что первый пробный экспресс выходит из
Тихоокеанска в пять часов дня по местному времени, а из Москвы ровно через
минуту после этого, то есть в десять часов одну минуту по московскому
времени.
Тарас бросился к своему вагону так быстро, что я едва поспевал за
ним.
Вокруг звучали крики "ура" и гром многочисленных оркестров.
Мы очень обрадовались, когда увидели в своем купе Набокина. Его
премировали поездкой в Москву в первом экспрессе.
- Ого-го, старые друзья снова собрались! - сказал он здороваясь.
- А как это вы раньше нас попали в вагон? - поинтересовался Тарас.
- У меня проводник знакомый...
- И тут протекция! - засмеялся я.
- Да нет, я пошутил, - засмеялся и Набокин. - А что проводник у меня
знакомый, это правда. Я с ним еду из Глубочайшей. Поезд формировался там.
- Так вы уже свой человек здесь, - заметил я.
- Почти...
Наше купе было четырехместное. Четвертый пассажир пока не появлялся.
Мы старались угадать, кто будет четвертым, и, открыв дверь в коридор,
всматривались в пассажиров, которые входили в вагон и разыскивали свои
места...
Я знал, что большей частью это были участники строительства
Глубинного пути и лучшие люди с различных предприятий, для которых поездка
первым поездом через весь туннель являлась наградой за отличную работу.
Однако, сколько я ни смотрел, среди пассажиров нашего вагона пока не было
видно никого знакомых.
Скоро все места в вагоне были заняты, но к нам в купе никто не
входил.
- Где же четвертый пассажир? - интересовался Тарас.
- Это какой-нибудь оригинал, - высказал я предположение. - Вероятно,
он хочет быть первым, кто опоздает на подземный экспресс.
- А может быть, на это место не продан билет, - заметил Набокин.
Я показал ему местную газету, в которой сообщалось, что на билеты в
первом поезде было подано сто семьдесят три тысячи восемьсот девяносто
девять заявок. Понятно, что ни одного свободного места остаться не могло.
Тарас открыл окно, высунулся и разглядывал собравшихся на перроне
провожающих.
Весь перрон был заполнен людьми. Где-то, в голове поезда, возле
электровоза проходил короткий митинг. Там выступали с речами, и после
каждой речи звучала музыка. На перроне суетились люди с цветами и пакетами
в руках. Одни передавали московским знакомым приветы, посылки и письма,
другие уславливались о будущих встречах. Но все, и пассажиры и
провожающие, с явным нетерпением ожидали, когда наконец тронется поезд.
Вдруг зазвенел звонок, и окно, в которое мы выглядывали, начало само
медленно закрываться.
- Предупреждение, - сказал Набокин.
В четыре часа пятьдесят семь минут второй резкий звонок оповестил,
что закрываются двери вагонов. Над головами у нас что-то стукнуло - и
сейчас же зажглось электричество.
Ровно в пять часов поезд медленно двинулся и сразу же начал набирать
скорость.
Я посмотрел на циферблат висевшего в купе измерителя скорости.
Стрелка показывала 39. Но вот она пошла вверх: 56, 61, 73, 84... На этой
скорости поезд мчался минут пять. Но машинист снова начал увеличивать
скорость. Вот она достигла ста двадцати одного километра. Теперь поезд
проходил километр за тридцать секунд.
Само по себе это еще не было чем-нибудь необыкновенным. Опытные
поезда проходили и двести километров в час, но с такой скоростью они шли
только несколько минут. А тут не предвиделось ни одной остановки на
протяжении восьми тысяч километров. Даже поверить трудно!
Пассажиры слышали только легкий шум, звяканье и какое-то
потрескивание. Иногда немного качало. Это свидетельствовало о некоторых
незаметных для глаза неровностях в отдельных местах подземного пути.
Тарас с любопытством разглядывал все вокруг и счастливо улыбался.
Мы занимали небольшое купе. Мягкие диваны и стены. Пол устлан толстым
ковром. Даже потолок был обтянут чем-то мягким. Все это делалось для того,
чтобы предохранить от удара в случае внезапной остановки или ускоренного
торможения.
В вагоне поддерживалась ровная температура в двадцать градусов.
Воздух был чист, приятен, словно после ночной грозы. Это действовала
установка искусственного климата.
В каждом купе имелись регуляторы, при помощи которых пассажиры могли
изменять температуру воздуха в достаточно широких пределах. Тарас не мог
отказать себе в удовольствии позабавиться этими краниками. За полчаса он
успел нас заморозить, а потом устроить баню. Наконец мы общими усилиями
отрегулировали температуру.
Специальная доска с циферблатами показывала скорость и
местонахождение поезда; были в купе также полочки для книг, для шахмат,
радиоприемник с наушниками и даже маленький телевизор.
Часа через два после отхода поезда послышался стук в дверь, и к нам
вошла девушка в белом халате.
- Может быть, вы хотите заказать легкую закуску или какие-нибудь
напитки? - предложила она.
- Мне бы не легкую, - ответил Набокин, - мне бы поосновательнее.
- Тогда попрошу в ресторан.
- А как туда пройти? - спросил Тарас.
- Ваш спутник хорошо знает дорогу, - ответила девушка и улыбнулась
Набокину, которого, очевидно, видела не впервые.
- А мы и забыли, что вы здесь старожил, - сказал я Набокину.
- В таком случае, пойдем в ресторан, - предложил Набокин.
Мы не возражали.
Набокин позвонил по телефону в ресторан и спросил, имеются ли
свободные места. Нас пригласили прийти.
- Идемте, - сказал наш проводник и вывел нас в коридор, а потом в
тамбур.
Всюду двери закрывались герметически, переходы из вагона в вагон были
специально оборудованы.
Мы прошли через восемь вагонов и попали в клуб. Пассажиров здесь было
мало: один угол заняли любители шахмат и домино, в другом несколько друзей
коротали время в приятной беседе.
За вагоном-клубом шел вагон-ресторан. Немного более широкий и
значительно более длинный, чем обычные железнодорожные вагоны-рестораны,
он весь был залит электричеством и напоминал оранжерею, столько в нем было
цветов и пальм. Тарас заметил, что это, по всей вероятности, влияние
ботанических идей Аркадия Михайловича. На столах стояли сифоны с
минеральной водой, вазы с фруктами, конфетами и печеньем.
Едва подали первое блюдо, как подошел метрдотель и сказал, что Тараса
и меня вызывают к радиотелефону. Мы поспешили к будке, находившейся в
конце вагона, и взяли телефонные трубки, чтобы слушать одновременно.
- Вы у телефона? - послышался вопрос,
- Да.
- Сейчас будете разговаривать.
Через мгновение знакомый голос позвал:
- Тарас! Тарас! Олекса Мартынович!
Голос принадлежал Аркадию Михайловичу.
- Я! Я! - отозвался Тарас. - Вы откуда говорите?
- Из поезда номер два. Москва - Тихоокеанск. Олекса Мартынович, вы
слушаете? Поздравляю с победой тихоокеанцев. Передайте в Москве от меня
привет. Там вас ждет Черняк. Он устраивает в честь вашего приезда сбор
старых друзей. К сожалению, я не смогу на нем быть...
- Мне ждать вас в Москве или возвращаться в Тихоокеанск? - спросил
Тарас.
- Приезжай на плантации Верхнего озера. Там мы с тобой попрощаемся,
потому что ты и так опаздываешь в школу.
- Аркадий Михайлович! - крикнул я. - Вы уже обедали?
- Вчера обедал, а сегодня собираюсь завтракать.
- Простите, я забыл, что у нас разное время. Ну, а вы передайте
привет Тихоокеанску, с которым мы только что распрощались.
Разговор пришлось окончить, так как нашлось немало желающих
поговорить со своими друзьями и знакомыми.
Мы хорошо пообедали, послушали музыку, сыграли в клубе на бильярде,
потом вернулись в свое купе и легли спать. Я сразу же уснул.
А поезд все мчался, не останавливаясь и не уменьшая скорости.
Не знаю, сколько я спал, но, когда проснулся, увидел над собой чьи-то
свисающие с полки ноги. Это был четвертый пассажир.
"Откуда он взялся? - не веря своим глазам, подумал я. - Ведь поезд не
останавливался и он не мог сесть на какой-нибудь станции".
Заинтересованный новым спутником, я высунулся и посмотрел вверх.
Представьте, как приятно я был изумлен, когда увидел там инженера Кротова.
3. ОПЫТЫ КРОТОВА
- Как, вы здесь? - глядя во все глаза на инженера, спросил я.
- Как видите, - улыбаясь, ответил он.
- Это ваше место?
- Разумеется, мое, если я здесь.
- Нет, позвольте... Это вы четвертый пассажир?
- Да. Я забронировал себе место.
- Так почему же мы не видели вас в Тихоокеанске?
- Потому что меня там не было. В ваш поезд я сел только полчаса
назад.
- Но ведь мы нигде не останавливались?
- А зачем останавливаться? Это ведь экспресс прямого сообщения. До
Москвы он нигде не останавливается.
И Кротов стал объяснять мне, что сейчас проводятся опыты с посадкой и
высадкой пассажиров на полном ходу поезда. Кротов принимал участие в этих
опытах и рассказал, как это делается: на станциях специальные вагоны с
пассажирами двигаются параллельно главной колее, набирают скорость, равную
скорости поезда, и, поравнявшись с поездом, прикрепляются к заднему
вагону. Пассажиры из специального вагона переходят в поезд, а те пассажиры
из поезда, которым нужно выходить, идут в этот вагон. Вагон отцепляется,
продолжает двигаться самостоятельно и останавливается на ближайшей
станции, чтобы потом вернуться назад с поездом противоположного
направления.
- Почему же до сих пор никто не говорил мне об этих опытах? - спросил
я, досадуя, что не попал в экспресс таким оригинальным способом.
- Наша служба движения очень скромна и никогда не рекламирует своих
замыслов.
- Об этом даже на заседаниях совета никогда не упоминалось.
- Там о многом не упоминалось.
- Например, о чем еще?
- Там почти не обсуждалась, скажем, организация эксплуатации
туннеля...
Оставив пререкания, я попросил Кротова рассказать об опытах, в
которых он принимал участие, достал блокнот и карандаш и кратко записал
его рассказ.
Инженер слез с полки и сел возле меня. Тарас и Набокин крепко спали,
и мы не стали их будить.
Я уже упоминал, что начиная с первой встречи с Кротовым, еще за
границей, у меня сложилось о нем самое лучшее представление. Это был
человек спокойный, разумный, немного флегматичный, но способный
действовать быстро и решительно. Беседовать с ним было всегда интересно.
Теперь мы сидели и перебирали события последних лет. Общая работа, общие
воспоминания - что может крепче связать между собою людей?
- Послушайте, друг, - обратился я к Кротову. - Вот строительство
этого гигантского подземного пути закончено. Мы едем с вами в первом
поезде прямого сообщения. Борьба за Глубинный путь стала уже историей. Вы
помните конфликт между Макаренко и почти всем коллективом строителей? Мне
и до сих пор непонятно, почему Макаренко вышел из этой борьбы победителем.
Особенно мне хотелось бы знать, почему Самборский вдруг стал защитником
герметичности туннеля.
Инженер слушал меня внимательно и серьезно, но мне показалось, что во
взгляде его таится ирония.
- Вы знаете, - сказал он, - что я всегда был сторонником герметизации
туннеля. Прежде всего меня, специалиста по пневматическим и вентиляционным
установкам, привлекали колоссальные масштабы хозяйства на Глубинном пути.
Во-вторых, я понимал целесообразность затрат, против которых все
возражали. В-третьих, ближе узнав Макаренко, наблюдая его работу, я через
самое непродолжительное время пришел к выводу, что этот человек действует
правильно и знает чего хочет, хотя и не всегда излагает свои мысли
достаточно ясно и вразумительно. Вот почему я целиком стал на его сторону.
- Почему же все было ясно вам, так сказать, рядовому инженеру, и
непонятно академикам и профессорам? Помните, как они выступали в Иркутске
на заседании совета строительства? Наконец, почему Самборский вдруг
изменил свои взгляды? Что его убедило?
Собственно, я подозревал, что заставило Самборского изменить свои
взгляды. Я связывал новую точку зрения энергетика с телеграммой, которую я
поднял с пола в его номере в гостинице шахты Глубочайшая. Мне живо
вспомнился разговор двух инженеров и мой наблюдательный пункт у окна. Но
рассказывать обо всем этом Кротову я не хотел.
- Что касается "рядового" инженера, то это, может быть,
свидетельствует, что он не совсем рядовой, - смеясь, заметил Кротов. -
Простите такую самоуверенность. А Самборский... Самборский просто в конце
концов понял ошибочность своей точки зрения и, как человек честный и
принципиальный, сделал все, чтобы загладить вред, причиненный его
выступлениями против Макаренко.
Кротов явно не хотел говорить откровенно и дипломатически вывернулся.
Не мог я поверить, что он ничего не знает о разговоре между Макаренко и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг