- Помнишь, Тарас, свой проект туннеля?
- Это, верно, несерьезное дело, - снова краснея, проговорил Тарас.
Мы все улыбнулись. Аркадий Михайлович взял больного за руку и сказал:
- Почему несерьезное? Сейчас инженеры разрабатывают проект туннеля.
Не такого, как ты предлагал, но он все-таки свяжет Москву с Дальним
Востоком. А ведь ты именно об этом мечтал.
Мальчик взволнованно смотрел на нас. Корсакова настойчивыми жестами
показывала, что время уходить.
- Выздоровеешь - познакомишься с этими инженерами, - сказал, вставая,
Довгалюк.
Минут через пятнадцать мы покинули больницу. Мне казалось, что
Томазян недоволен результатами беседы с мальчиком. Ясно было, что
совершено преступление, но где его причина? Как оказался у Тараса паспорт
Адриана Маковского и куда исчезли документы Тараса?
15. ПРОЩАНИЕ НА БУЛЬВАРЕ
Поздно вечером я вышел на улицу, чтобы после целого дня утомительной
беготни подышать свежим воздухом. Подготовка к моему отъезду доставляла
много работы ногам и забот голове. Нужно было уладить бесконечное
количество дел, сообщить родным и знакомым о продолжительном путешествии,
а главное - позаботиться об инструкциях и документах, которыми должно было
снабдить меня управление строительством.
После дневных хлопот гудело в голове, и я с удовольствием шел по
опустевшему бульвару, стараясь ни о чем не думать.
Уголок бульвара, куда я попал, выходил к реке. Здесь почти не было
фонарей, под деревьями мрак еще более сгущался. Тонким белым покрывалом
лежал на земле снег - еще никто не успел протоптать на нем дорожку. Едва
долетал отдаленный шум города.
Я медленно брел между черными деревьями, пока не очутился возле
обрыва над рекой, где стояли беседка и несколько скамеек. Летом здесь
всегда было людно, а теперь по дороге мне не встретился ни один человек.
Никого, казалось, также не было ни в беседке, ни поблизости.
Но вскоре я заметил, что в нескольких шагах от меня, там, где от
беседки вниз к реке сбегали ступеньки, прислонившись к перилам лестницы,
неподвижно стоит человек.
Я вошел в беседку и сел. Человек на лестнице, по-видимому, меня не
заметил.
Мое обычное любопытство заставило меня внимательно приглядеться к
одинокому темному силуэту. Кто этот человек? Почему он здесь стоит?
Вспыхнувшее во мне любопытство сразу отвлекло мои мысли от всего, чем
я жил последние дни. Мне показалось, что исчезли невероятная усталость и
головная боль.
Прошло с полчаса. Кроме нас двоих, в этот уголок не заглянул ни один
человек. В такой поздний час и в такую погоду ни у кого не было охоты
слоняться по бульвару.
Я понимал, что пора возвращаться домой, но фигура на лестнице
удерживала меня на месте. У меня было такое чувство, словно я вступил в
соревнование с этим незнакомцем и если я уйду раньше, чем он, то буду
побежден.
Сидеть уже надоело, но я упорно выжидал, пока незнакомец тронется с
места... Наконец фигура на лестнице зашевелилась и медленно начала
подниматься вверх по направлению к беседке. Человек остановился в двух
шагах от меня и снова повернулся к реке. Тем временем мне захотелось
курить. Это позволило мне обратиться к незнакомцу.
- Простите, нет ли у вас спичек? - опросил я его.
Человек резко обернулся, показывая этим, что до сих пор он меня не
замечал.
- Нет ли у вас спичек? - повторил я.
Он молча сделал шаг ко мне и протянул коробку со спичками. В полутьме
я не мог разглядеть его лицо, он же, казалось, не проявлял по отношению ко
мне никакого любопытства.
- Может быть, закурите? - предложил я ему папиросу.
- Нет, спасибо, - ответил он, и голос его показался мне знакомым.
Я чиркнул спичкой и зажег ее. Огонек осветил мое лицо.
- Олекса Мартынович, это вы? - удивленно спросил незнакомец.
И тут по голосу я узнал Макаренко.
- Не знал, что вы любите романтические прогулки в одиночестве, -
сказал я смеясь.
- Оказывается, между нами есть сходство, - с едва заметной иронией
ответил он. - Вы давно здесь?
- Порядочно. Но все же меньше, чем вы.
- Разве я так долго? - Он поднял руку с часами к глазам и удивился: -
Ого!
Мы помолчали.
- Завтра вечером я уезжаю, - сказал я первое, что пришло мне в
голову.
- И я тоже вечером выезжаю в Сибирь.
Мы снова помолчали, охваченные каждый своими мыслями. Не знаю, о чем
думал инженер, но я вспомнил Лиду Шелемеху, письмо от нее, переданное мной
Макаренко, разговор с девушкой перед ее отъездом.
Сквозь тучи начал пробиваться лунный свет, и хотя самой луны не было
видно, но темнота немного поредела. Снег перестал падать.
- Вы не знаете, как Лидия Дмитриевна устроилась на курорте и как себя
чувствует? - спросил Макаренко.
- Не знаю. А вы разве с нею не переписываетесь?
- Нет.
Мне захотелось вызвать Макаренко на откровенность.
- Слушайте, Ярослав Васильевич... Простите меня, но я хотел бы
спросить, что произошло между вами и Лидой. Не думайте, что это пустое
любопытство. Вышло так, что я невольно узнал вашу тайну. Это случилось
раньше, чем я познакомился с ней и с вами. А теперь я испытываю к вам и к
Лидии Дмитриевне больше, чем простой интерес. Я чувствую к вам обоим
горячую симпатию, меня тревожит здоровье Лидии Дмитриевны. Вы должны
знать: о том, что мне известно, я сказал только ей, когда она поручила мне
передать вам письмо. Я уверен, что она вас любит. Об этом я ей тоже
сказал.
Инженер сделал шаг ко мне. Он, по-видимому, немного растерялся, а
может быть, даже смутился.
- Вы знаете... - начал он, но махнул рукой и замолчал.
Потом попросил у меня папиросу, вошел в беседку, смел рукой снег со
скамьи и сел. По крайней мере минута прошла, пока он закурил. Глубоко
затянувшись, он повернулся ко мне и приглушенным голосом заговорил:
- Я люблю Лиду. Но любит ли она меня?.. Я много думал о наших
взаимоотношениях. Мне кажется, что она все-таки любит Барабаша...
Возможно, Лида любила меня. Во всяком случае, мне хочется так думать.
Любила... Но случилось так, что мы долго не виделись, и... Лида больна,
очень больна... Чем я могу ей помочь? А Барабаш, кажется, может ее спасти.
Вся цель его жизни теперь - борьба с этой болезнью. Вы думаете, мне легко
сказать себе, что между мной и Лидой все кончено? Я этого и до сих пор не
сказал со всей решимостью, но, уверяю вас, еще сегодня вечером я это
сделаю.
Макаренко замолк.
Нет, этот инженер говорил бессмыслицу, какую пристало бы говорить
только сильно влюбленному юноше.
Я хотел было сказать, что не согласен с ним.
- Вы знаете... - обратился я к инженеру.
- Нет, не знаю и знать не хочу. Молчите. Я не могу и не должен менять
свое решение. Я сказал вам об этом, потому что человеку трудно все время
оставаться наедине со своими мыслями. Может быть, я даже пожалею потом...
Хочу верить, что когда-нибудь вы поймете меня и, не рассказывая Лиде о
нашем разговоре, хоть немного заступитесь за меня, если она будет обо мне
плохо думать.
Что мог я на это сказать?
Не сговариваясь, мы встали. Вся дорога до гостиницы прошла в
молчании. В коридоре гостиницы мы так же молча простились.
В моей комнате вещи были уложены и все готово к отъезду. В последнюю
ночь перед далеким путешествием нужно было выспаться, но мне не спалось. Я
долго думал о Макаренко, энергичном, разумном человеке, который
одновременно и привлекал и раздражал меня.
Только перед рассветом, утомленный размышлениями, я уснул.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
1. НА РОДИНЕ
Уже светало, когда наш пароход оставил за собой остров Русский,
обогнул мыс Поворотный, прошел мимо Егершельда и приготовился отдать якорь
в бухте Золотой Рог.
Высоко на холмах, над освещенным утренними лучами солнца
Владивостоком, таяли реденькие клочки тумана. В бухте у причалов стояло
много пароходов; нарушая покой, носились небольшие катера, медленно ползли
буксиры. Начиналась суетливая дневная жизнь.
Я стоял на палубе без шапки, без пальто, крепко сжимал руками
фальшборт и с радостью оглядывал берег, город, бухту. Гребцы на небольшом
кунгасе, проплывшем возле нас, береговой матрос, приветливо помахавший нам
рукой, дымок над трубой какого-то дома, даже вода в бухте - все это было
милым и родным. Хотелось сделать что-нибудь необыкновенное.
Оглушительный гудок врезался в утренний шум порта. Это наш пароход
оповещал о своем прибытии. Сразу стих грохот машин. Боцман и матросы
готовились забросить на берег швартовы и спустить мягкие кранцы, которые
должны были защищать борт парохода.
Вот мы и пришвартовались.
Горячо пожав руки друзьям из экипажа "Черноморца", я по трапу сошел
на родную землю.
На пристани меня встретила миловидная женщина в сером костюме и шляпе
с широкими полями. Женщина явно спешила.
- Здравствуйте, Олекса Мартынович! - крикнула она мне. - Вы прибыли
на два часа раньше.
Это меня удивило. Я никак не надеялся, что меня будут встречать.
- Зинаида Константиновна Шепетова, - назвала себя женщина. - Из
Владивостокского морского агентства строительства Глубинного пути. Мне
поручено встретить вас. Вам приготовлен в гостинице номер.
Приятно, когда о вашем приезде помнят и заботятся о ваших удобствах!
- В "Золотом углу"? - спросил я.
- Нет, в новой гостинице "Тихий океан". Ее построили только месяц
назад. Это гостиница Приморского туннельного треста.
- Скажите, могу ли я сегодня выехать в Иркутск?
- Так скоро? Мы думали, что вы несколько дней отдохнете здесь.
- Очень охотно сделал бы это, но в Иркутске, как мне известно, на
этих днях состоится заседание совета при начальнике строительства.
- А разве вы член совета? Ведь вам не обязательно присутствовать на
этом заседании? Мы здесь хотели с вами ближе познакомиться, - улыбаясь,
сказала Шепетова.
- Очень рад этому. Но мне нужно встретиться с некоторыми людьми,
которые там будут.
- Вы поспеете, вероятно, только к концу заседания.
- Это поездом. А самолетом?
- Он бывает только через день. Кроме того, почти всегда погода
вынуждает его где-нибудь заночевать. А сегодня самолет уже вылетел.
- Нельзя ли заказать специальный самолет?
- Есть еще почтовые. Иногда они берут пассажиров. Но это делается с
разрешения авиационного отдела, а подполковник Шелемеха такие разрешения
дает очень неохотно.
- Как вы сказали? Он уже подполковник?
- Да.
- Я оставил его майором... Ну, прекрасно. Так вы, пожалуйста,
проводите меня в гостиницу и помогите немедленно послать телеграмму
Шелемехе.
Так совершилось мое возвращение на родину.
Вскоре я стоял на балконе одиннадцатого этажа гостиницы "Тихий
океан", где мне отвели уютный номер, и, ожидая ответа от Шелемехи,
вспоминал недавнее прошлое и свое полуторагодовое путешествие.
За это время я побывал во многих городах трех континентов, где
производились технические исследования, интересовавшие управление
строительства Глубинного пути. Заграничная комиссия строительства
переезжала из страны в страну; состав ее, за исключением нескольких
человек, непрерывно менялся. Часто прибывали новые люди, но я не имел
возможности вернуться домой хотя бы на короткое время. Обязанности
ответственного секретаря комиссии состояли во множестве визитов и приемов,
переговорах с различными компаниями, организации знакомств и встреч наших
инженеров с выдающимися иностранными инженерами.
О том, что делается на родине, как разворачивается строительство, нам
было известно не только из печати и писем, но также из рассказов
приезжавших к нам людей. Мы знали, что работы принимают гигантский размах.
О колоссальном туннеле, который строят коммунисты, немало писали и в
зарубежных газетах и журналах. За строительством там внимательно следили,
инженеры и экономисты делали разные предположения, говорилось и об
оборонном значении туннеля. Но все же подробных сведений там никто не
имел. Знали о руководящей роли в строительстве академика Саклатвалы, часто
упоминали фамилии его талантливых помощников, в особенности Самборского.
Реже мне приходилось слышать фамилию Макаренко. А из рассказов наших
инженеров мы знали, что правой рукой Саклатвалы все время остается
Макаренко и что между Макаренко и другими инженерами, а особенно
Самборским, продолжается борьба. Почти все приезжавшие к нам были против
Макаренко.
- Это безусловно талантливый инженер, - говорили одни.
- Чересчур самоуверен, - говорили другие.
- Знаний у него достаточно, - высказывались третьи, - но в
строительстве он явно ведет линию на удорожание работ и замедление темпов.
И в личной жизни у него что-то не так: он всех сторонится, ни с кем не
дружит.
В своих письмах к Шелемехе и Черняку я не раз просил сообщить мне,
как идут дела у Макаренко. Летчик отвечал, что все в порядке, Антон
Павлович же ссылался на свою нелюбовь к сплетням и заверял, что мне все
станет ясно, когда я вернусь.
К знакомым, которые меня очень интересовали, принадлежали также
сестра Станислава Шелемехи - Лида и врач Юрий Барабаш.
В своих очень редких письмах летчик упоминал о сестре.
Лида все еще работала в лаборатории металлов академика Саклатвалы.
Из газет мне было известно, что Барабаш недавно защитил свою
диссертацию. Кажется, Барабашу в одном из московских институтов была
предложена кафедра.
Стоя на балконе и осматривая город и бухту, я все время думал об этих
людях. Рядом с Лидой в моем воображении возникал образ Макаренко таким,
каким я видел его перед своим отъездом. Я хорошо помнил его угрюмый,
решительный взгляд, глаза с выражением скрытой боли. Тогда он отказался от
Лиды.
Но как не совпадали мои чувства к Макаренко с отношением к нему
специалистов - инженеров! Мне больно и тревожно было думать о создавшемся
положении, тем более что противники Ярослава Макаренко выступали искренне,
глубоко убежденные в ошибочности его утверждений. Неужели я в этом
человеке ошибаюсь? Я с горечью вспоминал ответ Макаренко на мое
единственное письмо к нему. Он писал, что очень занят работой и времени на
переписку не имеет. К этому была присоединена просьба выслать несколько
специальных книг.
Ожидание ответа от Шелемехи приковало меня к гостинице. Я стоял на
балконе и прислушивался, не звонит ли телефон. Несколько раз мне
действительно звонили. Знакомые, узнав о моем приезде, приветствовали меня
и приглашали к себе. Потом приехали два журналиста из местной газеты,
представитель Приморского туннельного треста и Шепетова. Они
интересовались мною, а я - Приморским туннельным трестом. Трест являлся
автономной единицей в системе строительства Глубинного пути и прокладывал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг