анекдотично, так как никакие повышения уже никого не могли прокормить и
обычный слесарь или кооператор из местного подсобного хозяйства зашибал
во много раз больше директора и всех его замов вместе взятых.
"Им бы коров пойти доить или трубы чинить", - подумал академик. Но
каждый раз ему приходилось подписывать финансовые ведомости и заказы у
бывшего неудачливого студента. Последний теперь важно восседал в красном
кресле с лакированными подлокотниками и каждый раз противно щурился и
постукивал пальцами по столу.
- Что-то вы опять не по форме отчет представляете, Григорий Семено-
вич. Я понимаю, вы академик, человек заслуженный, но надо же и с другими
считаться.
- Да нет же, посмотрите Николай Игнатьевич, все правильно. Мне бы
подпись вашу получить, вы же понимаете, что это все сущие формальности,
особенно в теперешней ситуации.
- Нет, не скажите! Существует установленный порядок, а ваш отдел
как-будто специально игнорирует инструкции. Это правильно, времена ко-
нечно изменились, но тематика, которой занимается Институт, в будущем
может представлять и оборонное значение, так что прошу вас установленные
порядки соблюдать.
- Николай Игнатьевич, давайте посмотрим правде в глаза. Вокруг такой
беспредел, все рушится, никаких правил уже давно нет. Мы предоставляем
вам не пустую бумажку, а серьезные результаты работы коллектива. Вы же
знаете, что наша группа одна из ведущих в Институте. Ну что вам стоит,
помогите нам, пожалуйста!
- Извините, уважаемый, ваши заслуги всем известны, но сделать ничего
не могу. Вы как-то странно рассуждаете: порядка нет, законов нет. Потому
и нет, что их никто не соблюдает. Имеются инструкции от Президиума, нор-
мативные документы, ведомственные, так сказать, постановления. Я же не
лично против вас, я в смысле общего порядка, так сказать, препятствую.
Академик вздыхал. Ему было противно, но ничего сделать с бывшим акти-
вистом он не мог. Тот как будто мстил за свою неполноценность, к тому же
явно недолюбливал представителей малого народа и старался сделать все от
него зависящее, чтобы отдел, руководимый академиком, получил поменьше
фондов и благ.
Это было особенно обидно, так как в отделе осталось всего несколько
толковых сотрудников, с которыми можно было работать, да и те с грустью
смотрели на сторону. Все мельчало и вырождалось. Только Володя, какой-то
нелепый и похожий на долговязого птенца, явно родившийся не в свое вре-
мя, заикаясь продолжал ставить все новые и новые эксперименты. Жена его
была из глухой провинции и, по-видимому, была настолько счастлива жизни
в однокомнатной квартирке на окраине Москвы, что не пилила его вечерами
из-за того, что муж приносит домой мало денег. Да и деревенские
родственники помогали то яичками, то свежим салом...
Академик снова задумался о странной и необъяснимой последовательности
исторических взлетов и падений. Казалось бы, в двадцатые годы обстановка
в стране была гораздо хуже, люди умирали от голода, но какие блестящие
научные школы зародились в то время! Усталость. Усталость общества, вот
в чем дело. Тогда в воздухе веяло свежим ветром, сейчас иллюзии утраче-
ны. Эра идеалистов и интеллектуалов закончена. Они уже сделали свои ра-
кеты и ядерные боеголовки. Наступает эпоха купли и продажи, куда выгод-
нее учиться делопроизводству чем изучать законы всемирного тяготения.
Академик тяжело вздохнул. Он вспомнил, что серый недоумок с кадыком
вчера решил использовать институтского механика, чтобы что-то починить в
своем автомобиле. Как назло, понадобился он ему вчера, как раз в разгаре
идущих экспериментов. Володя с механиком заканчивали вытачивать де-
тальки, когда в мастерскую явился один из директорских пособников с
брюзгливой физиономией и синяками под глазами.
- Кончай работать, Николай Игнатьевич зовет, - приказал он с порога.
- Щас, доточу деталь и пойду, - лениво отозвался механик, которому
безумно надоели привередливые ученые, а левая работа сулила деньги и хо-
рошее отношение начальства.
- Я сказал, бросай все и иди! Николай Игнатьевич ждать не будет!
Механик уже потянулся к кнопке, выключающей станок, но тут вмешался
Володя, разгоряченный азартом идущего эксперимента.
- Никуда он не пойдет, пока работу не закончит! - тонким голосом
крикнул он.
- А ты, сопляк, какое право указывать имеешь? - злобно огрызнулся му-
жик. - Скажу ,чтоб шел, и пойдет как миленький!
Кровь ударила Володе в голову.
- Да идите вы на х.. - крикнул он с надрывом и сам испугался сказан-
ного.
Мужик побелел от злости. - Ну ты об этом крупно пожалеешь, - сказал
он, повернулся и ушел.
Академик вздохнул. Ему предстояло объясняться с директором. И хотя
тот и был его старым знакомым еще с институтской скамьи, отношения у них
были сложные.
На столе у академика вдруг пронзительно зазвонил телефон. Он снял
трубку. Из нее несся сердитый крик директора. "Я твоего сосунка в поро-
шок сотру, уволю щенка, что он себе позволяет! Вы там совсем распусти-
лись, думаешь, что ты академиком стал, так тебе и твоим бандитам все
можно?" - Из трубки неслись еще какие-то угрозы. Академик понял, что
расчетами сегодня заняться не удастся и назревает крупный скандал. День
был испорчен. Да и за окном погода вдруг резко начала портиться, накати-
ли серые свинцовые тучи, солнце еще показывалось между ними, но ветер
уже поднялся, и вершины сосен раскачивались на ветру, а по дорожке нача-
ли виться небольшие снежные змейки поземки...
У академика была старая привычка, которая немало помогала ему в пло-
хие времена. В такие минуты он садился за стол, закрывал глаза, клал ру-
ки на голову и вспоминал о чем-нибудь хорошем. Ах, какие компании соби-
рались у него дома! Какие друзья, блестящие, талантливые, с гитарами,
ставшие ныне знаменитыми писатели и поэты, а девочки? Сизые клубы сига-
ретного дыма, сверкающее шампанское в бокалах и разговоры, разговоры,
планы, проекты, замыслы. Сколько их было, маленьких и больших, и что бы
они все делали без этих дружеских сборищ, создававших оболочку, держав-
шую их на плаву и позволяющую отвлечься от омерзительной каждодневной
реальности.
Где они сейчас? Некоторые уже умерли, других разметало по свету. И
Москва и Петербург были теперь практически пусты, и только тени прошлого
будоражили пустые улицы, знакомые до боли переулки и подъезды.
Недавно он впервые после многих лет заехал в любимый им квартал на
Петроградской стороне. На пустынной улице грохотал одинокий трамвай. Се-
рый дом с арками, в котором прошло его детство, все так же возвышался
над узенькой улицей. Мутные подтеки виднелись на штукатурке, тяжелая
поскрипывающая дверь подъезда громко хлопала, и грязные, рассыхающиеся
окна дребезжали при приближении трамвая. Пахло какой-то вонючей, кислой
похлебкой.
Он зашел в темный подъезд и поднялся по лестнице. Тусклый свет с тру-
дом пробивался сквозь узенькие готические своды окон, затянутые много-
летней паутиной. Все те же, до боли знакомые черные и бежевые, чуть об-
лупленные каменные плитки в прихожей второго этажа образовывали замысло-
ватый узор, на который он любил глазеть, пока мама, возясь с сетками,
набитыми буханками хлеба, луком и вермишелью, открывала тяжелую дверь
позвякивающим ключом. Теперь резная дубовая дверь их бывшей квартиры бы-
ла выкрашена грязно-коричневой краской. Около звонка краска была стерта
от многолетних прикосновений человеческих рук и обнажала застарелый тем-
но-зеленый слой штукатурки. Входная дверь скрипела точно как тогда,
пятьдесят лет назад. Дверь громко хлопала, и сумрачный подъезд наполнял-
ся гулким эхом.
Он вспомнил, как отсюда, из этой двери уходил на фронт отец, в смеш-
ном пенсне и длинной шинели и он с замиранием сердца смотрел, как его
сутулая спина исчезла из виду и только эхо шагов раздавалось еще с мину-
ту. Он никогда не вернулся назад, и никто так и не знает, в каком болоте
под Ленинградом его нашла смерть...
Это был город призраков. Поколение за поколением поднималось в нем и
безжалостно сметалось ревущим валом грядущих катастроф. Исчезли дорево-
люционные девочки в белых передничках, их папы в сюртуках и мамы в длин-
ных платьях. Исчезли худые мальчики с удлиненными лицами и горящими гла-
зами, читавшие стихи. Исчезли революционные матросы и интеллигенты, за
которыми пришли ночью люди в кожаных пальто. Исчезли пионеры и пионерки
в галстуках и их родители, удушенные тупым блокадным голодом и бомбежка-
ми. Мама, чудом уцелевшая, так и не смогла вернуться сюда жить, слишком
тяжелы были воспоминания о пережитом. Трупы, трупы, умершие, уничтожен-
ные, исчезнувшие, сложенные штабелями - академику стало страшно. Он
вглядывался в темноту подъезда и видел сонм белых призрачных теней, ко-
лышущихся и машущих руками. Заболело сердце.
Он вышел на улицу и зажмурился от яркого света. На трамвайной оста-
новке сидел пьяный в порванных брюках, забрызганных жидкой глиной. Он
неподвижным взглядом посмотрел на академика и рыгнул. Пьяный то выпрям-
лялся, то тут же сползал в сторону. Тупое, красное, небритое лицо, каза-
лось, ничего не выражало.
Мимо пронеслась блестящая импортная машина с открытыми окнами, из ко-
торой с грохотом доносилась блатная песня. В машине сидел совсем еще мо-
лодой мальчик с наглым и бледным лицом, тронутым ярко проступающими чер-
тами порока. Что-то омерзительное, гадкое и нечистоплотное было во всем
этом.
Академик прислонился к подъезду и закурил. Он не курил уже давно, но
всегда носил с собой пачку "Беломора" на крайний случай. Едкий дым защи-
пал в горле, он с наслаждением вдохнул его и еще раз посмотрел на старый
подъезд, выщербленный асфальт. Вдруг он остро почувствовал, что больше
никогда сюда не вернется...
Успокоиться никак не удавалось. Какая-то тупая боль поднималась в
груди. Все смертельно надоело. Одинаковые, звериные и тупые бездари,
идиоты, во все времена заправляющие делами и вытаптывающие все светлые
ростки. Вся его жизнь прошла в борьбе с такими вот большими и маленькими
вырожденцами, год за годом, день за днем, все, что он делал, все, чего
добивался, было сделано вопреки им. Все, решительно все, начиная с пос-
тупления в университет, куда его не брали из-за происхождения, и закан-
чивая написанием статей.
Он вспомнил о Жоре, старом толстом весельчаке Жоре, любимце женщин,
заводиле их компаний и гениальном музыканте. Жора уехал из России уже
больше пятнадцати лет назад и прославился тем, что позвонил одному из
своих недругов в режимный институт по прямому телефону.
"Привет, - радостно сказал Жора. - Ты знаешь, здесь здорово. Ты ведь
думал о том, чтобы смотать удочки? Забудем старые счеты, я тебе помогу!"
В режимном институте сразу же поднялся шухер, и незадачливый абонент
был немедленно уволен, несмотря на безукоризненную репутацию и многочис-
ленные объяснительные записки и письма в КГБ. Друзьям Жора из осторож-
ности тогда не звонил. Зато теперь, с наступлением свободы, он каждую
неделю набирал номер академика и часами трепался, вспоминая старое.
- Чего ты сидишь, дурак? - кричал Жора. - Ты думаешь, они тебе спаси-
бо скажут? Ты так и будешь вкалывать, как папа Карло, до опупения. Ну
стал ты академиком, знаменитый, твою мать! Они Сахарова пощадили с его
звездами лауреатов? Ни хрена! Поезжай куда-нибудь, поработай год-другой,
посмотри мир. Ты же закиснешь там!
Академик обычно старался переменить тему разговора, но это ему не
всегда удавалось.
- У меня такой друг молодости есть! - продолжал фонтанировать Жора. -
Это живая легенда, американская мечта! Он создал целую корпорацию, Фимка
Пусик, а каким голодранцем был, хуже нас с тобой. Он отличный парень, я
у него как-то был, ты не представляешь себе! Отгрохал огромное здание с
окнами из темного стекла, сортир мрамором и золотом сияет, все с иголоч-
ки! У него домина с участком, тебе не снилось такое! Вот как надо жить.
Кстати, он меня спрашивал, не знаю ли я кого-нибудь с мозгами. Ему мозги
нужны, это точно. Он помогает людям. Слушай, поезжай к нему, поработа-
ешь, у него свой академик будет, а ты ходы в университеты за это время
найдешь. Отличная идея, чем тебе плохо? Место райское, климат изуми-
тельный, отдохнешь от своих кретинов. Оборудуешь лабораторию, может ка-
кую идею продашь. Даже не сомневайся, я ему позвоню сегодня же!
- Ну куда же я поеду? - отпирался академик. - У меня ребята, лабора-
тория, эксперименты идут.
Он гнал от себя эту мысль, хотя все чаще возвращался к этой идее.
Однажды на столе у академика зазвонил телефон.
- Григорий, привет, это Ефим Пусик из Америки, - голос был мягкий и
довольно приятный, с легким одесским акцентом. - Слушай, мне тут Жорка
про тебя рассказал всякого. Ты имей в виду, я друзьям доверяю больше,
чем себе, - в трубке раздался странный смешок. - Если только захочешь
или тебя там прижмут, дай знать. Мне от тебя ничего не нужно, считай,
что это филантропия. У меня денег слишком много. Я хочу хорошим людям
помочь. Понял? Подумай. Я тебе выделю комнату, занимайся, чем хочешь,
отдохнешь, годик поживи, может, чего и получится интересное. Хочешь даже
ребят твоих выпишем, одного-двоих. Поживите спокойно, подумайте. Я ведь
все понимаю. Ну пока, значит имей в виду, если чего надумаешь - звони.
В трубке раздался длинный гудок. Академик еще с минуту держал ее в
руке, прислушиваясь к шуршанию и далеким щелчкам, доносившимся из косми-
ческих глубин, и только затем повесил ее на место. "А, может, и правда
махнуть в Америку на годик, выписать туда пару ребят и поработать спо-
койно?" - мелькнула в голове мысль. Он отогнал ее в сторону, открыл тет-
радь с записями последних экспериментов и, раздраженно сопя, начал де-
лать расчеты.
Глава 14. Эдик.
Те выходные, в которые удавалось избежать ударных трудовых вахт в за-
лах Пусика, были подарками судьбы. Пустынные утренние улицы Литтл-Три
были покрыты утренним туманом, наползающим на них с холодного океана, но
часам к одиннадцати сквозь серую пелену проступало солнце, разогревавшее
еще влажную с ночи землю, и в воздухе поднимались ароматы хвои, свежей
травы и цветения. В такие минуты я долго лежал в постели, стараясь не
думать о работе и предвкушая спокойный, неторопливый день, когда ты бу-
дешь предоставлен сам себе.
В один из таких залитых солнцем, прозрачных осенних дней у меня в
квартире раздался телефонный звонок. Телефон звенел как-то особенно
энергично и напористо, излучая недобрую космическую энергию. Обычно та-
кие звонки не предвещали ничего хорошего и в лучшем случае заканчивались
срочным вызовом на работу для ударного устранения очередных неполадок в
системе.
Особенно участились вызовы на работу в последнее время, так как Лео-
нид был крайне раздражен и не давал спуска сотрудникам. Дурное настрое-
ние вице-президента было вызвано тем обстоятельством, что недавно Ефим
ненавязчиво порекомендовал ему переехать в новый дом. Дом этот, который
Ефим лично присмотрел для своего подчиненного, был расположен в "пра-
вильном" месте, то есть в пределах пешей досягаемости от центра
Литтл-Три. Естественно, что стоимость правильного дома заставляла оста-
навливаться дыхание и леденеть кровь в жилах. Робкие возражения Леонида
вызвали яростный гнев президента и, несмотря на отчаянные попытки откру-
титься, вице-президенту пришлось немедля справлять новоселье. Свой ста-
рый дом, в котором Леонид успел прожить всего несколько месяцев, он был
вынужден спешно продать, потерпев при этом значительные убытки.
Телефон продолжал звонить. "Брать или не брать?" - подумал я, но моя
рука уже потянулась к трубке.
- Привет, - раздался бодрый голос Леонида. - Мне только что звонил
Ефим. У него какой-то гость дома, и он хочет, чтобы вы встретились.
Срочно езжай к нему домой! - Я облегченно вздохнул. Визит к Ефиму, хотя
и мог занять остаток дня, не предвещал особых неприятностей.
Ефим жил в одном из самых дорогих районов Литтл-Три. Его дом находил-
ся на вершине небольшой горы, заросшей невысокими деревцами и кустарни-
ком. С холма открывался потрясающий вид на окрестности. Вся знаменитая
долина, океанский залив, бесконечные белые домики, покрытые красными че-
репичными крышами и зеленые перелески, горы, университет - все было вид-
но, как на ладони, и этот мирный пейзаж навевал мысли о бренности и мик-
роскопических масштабах человеческой жизни на планете Земля.
Дорога долго крутилась серпантином, мотор ревел, и наконец передо
мной открылась зеленая лужайка и застекленная веранда дома, в котором
жил Ефим. Около дома стоял невысокого роста мальчик с непропорциональной
фигурой, чуть сутулый, в ослепительно белых кроссовках и ярко-голубых
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг