Щербакова, Карпинского, Шмидта, Белоусова, Харлея. А когда уже заканчивает
отбор нужной литературы, на глаза ему попадается книга Харлоу Шепли. Он
машинально раскрывает несколько первых ее страниц и читает очень
коротенькое предисловие автора, которое не прочел прежде из-за
органической нелюбви ко всякого рода напутственным словам.
По мере чтения он все более сожалеет теперь, что не прочел этого раньше.
"Если бы этой книге предшествовало посвящение, - писал Шепли, - то прежде
всего оно, вероятно, было бы обращено к свету звезд, насекомым,
галактикам, а также к ископаемым растениям и животным, так как именно они
вдохновили автора написать эту книгу".
Алексей так взволнован этими простыми словами, что на некоторое время
забывает даже, зачем зашел в кабинет отца. Возвращает его к
действительности голос матери:
- Алеша, к тебе пришли.
Алексей хочет пройти в свою комнату, но в кабинет отца уже вваливается
Сидор Омегин.
- Прости, дорогуша, что я к тебе без телефонного звонка, - гудит он. - Но
я ненадолго - за одной справочкой. Знаю, что ты человек эрудированный,
потому прямо к тебе. Можно было бы, конечно, и к Фрегатову или к
кому-нибудь из ученой братии, но те могут еще и высмеять за невежество...
- За невежество и я, пожалуй... - хмурится Алексей, недолюбливающий
Омегина за его бесцеремонность в обращении со своими коллегами по жанру и
тот глубокомысленный туман в его произведениях, который очень часто отдает
"развесистой клюквой".
- Да, может быть, и ты тоже, - торопливо перебивает его Омегин. - Пожалуй,
даже и стоит... Но ты же не пойдешь потом всем трепаться, как Фрегатов,
что Омегин лапоть и неуч? Я же тебя знаю, ты человек деликатный, а
Фрегатов так даже анекдоты сочиняет о моем якобы невежестве...
- Ну, хорошо, давай все-таки ближе к делу, - останавливает его Алексей.
Но Омегин уже ходит вдоль многочисленных полок библиотеки Василия
Васильевича, удивленно посвистывая.
- Ну и библиотечище! И все научные. А научной фантастики не держите,
значит?
- Это отцовские, - недовольно отвечает Алексей. - Он не держит.
Видя, что Алексей хмурится все больше, Омегин переходит, наконец, к цели
своего прихода.
- Вот ты очень горячо выступал вчера по поводу постоянства скорости света.
Я, конечно, знаю, что это одна из физических констант, но мне всегда
казалось, что есть в этом какой-то элемент метафизики. Потому я и позволяю
своим космонавтам летать с суперсветовыми скоростями. А вот сегодня в
одном научно-популярном журнале прочел, будто и современной наукой
ставится эта константа под сомнение. Что ты на это скажешь? Мне ведь это
очень важно для моего нового романа.
- Я не знаю, какими данными располагает редакция почтенного журнала, ставя
под сомнение эту константу, но вот что говорит по этому поводу такой
всемирно известный ученый, как Макс Борн.
Алексей берет с полки книгу "Физика в жизни моего поколения" и читает:
- "Теория относительности утверждает, что не только скорость света одна и
та же для всех движущихся относительно друг друга наблюдателей, но не
существует никакого другого более быстрого средства для передачи сигналов.
Это утверждение является дерзостью - откуда можно знать, не перешагнет ли
будущее исследование эти границы? На это можно ответить: развитая из этого
предположения система физики свободна от внутренних противоречий. Ее
законы автоматически предсказывают, что никакому телу и никакой групповой
волне, с помощью которых можно было бы передавать сигналы, нельзя придать
скорость, большую скорости света... И это утверждение опять-таки
подтверждено многочисленными точными экспериментами".
Внимательно выслушав мнение Борна, Сидор Омегин неопределенно пожимает
плечами. На крупном, мясистом лице его явная неудовлетворенность.
- Не убеждает? - не скрывая иронии, спрашивает его Алексей Русин.
- Да, не очень. Это я и без Борна знал. К тому же сам Борн теоретик старой
школы.
- А Фок?
- Какой Фок?
- Наш академик Фок какой, по-твоему, школы?
- Ну, Фок, конечно, другое дело. А что, он тоже?..
- Да, утверждает то же самое. В одной из своих последних статей он
написал: "При приближении скорости тела к скорости света масса тела
неограниченно возрастает; вследствие этого ни одно материальное тело ни в
одной системе не может достичь скорости света".
- Ну ладно, спасибо за консультацию, - не очень довольно произносит
Омегин. - Значит, эта догма пока еще нерушима для наших академиков? Однако
в наших молодежных научно-популярных журналах мыслят, видимо,
прогрессивнее... И, знаешь, я все-таки на них буду ориентироваться и не
стану переделывать своего романа.
- Делай как знаешь...
- Да, и вот еще что чуть не забыл тебе сказать, - спохватывается Сидор,
собираясь уже уходить. - Я сосватал тебя вчера одному иностранному
журналисту.
- То есть как это - сосватал? - удивляется Алексей Русин.
- Порекомендовал ему к тебе обратиться. Когда ты ушел вчера из Дома
литераторов, к нам привел его кто-то из комиссии по иностранной
литературе. Представил как корреспондента американского научно-популярного
журнала. Он, оказывается, проявляет интерес к нашим фантастам. А конкретно
- к пишущим о тайнах земного ядра. Я и назвал ему тебя. Так что он может
позвонить или даже зайти к тебе. Очень энергичный джентльмен. Фамилия его
Диббль, Джордж Диббль.
- Ты оказал мне ту услугу... - хмурится Алексей. - И не очень понятно: с
чего это вдруг у американского журналиста интерес к такой теме?
- Говорит, что в связи с предстоящим проведением нового Международного
геофизического года. И особенно из-за новых попыток сверхглубинного
бурения по проекту "Мохол". В этом году возобновят его, кажется, и у нас и
в Америке. Да, кстати, почему этот проект называется "Мохол"? Если в честь
югославского сейсмолога Мохороховичича, то уж скорее тогда "Мохор".
- Ты порадовал меня не столько своей эрудицией по данному вопросу, -
усмехается Алексей, - сколько любознательностью, которой я в тебе прежде
не наблюдал.
- Пришлось кое-что почитать, - простодушно признается Омегин. - Жора
Диббль обещал встретиться со мной и поговорить о моих творческих планах.
Ну, а что же такое этот "Мохол"?
- Гибрид из фамилии Мохороховичича и английского слова "hole" - скважина:
"Мохол".
- Ну, спасибо. Теперь мне не нужно рыться по разным книгам. А тебе я
сначала позавидовал, но, наверно, это ужасно все-таки - иметь так много
книг? Ну, будь здоров и извини за беспокойство. Привет мамаше!
12
Алексей Русин просыпается около семи утра. Солнце уже заглядывает в окно,
отбрасывая длинные тени кактусов, стоящих на подоконнике, на большой, до
блеска отполированный письменный стол. Нужно вставать и делать зарядку, но
Алексею хочется полежать немного, насладиться утренней тишиной - дома все
еще спят, на улице тоже тихо.
В голове ясные, четкие мысли. Радостно видеть рождение нового дня.
Наверно, это совсем-совсем новый день планеты или новый миг вселенной,
дальнейшее развитие ее галактик, звезд и планет. И не может быть, чтобы
все это уже было когда-то именно таким же, если даже вселенная
"осциллирует" или "пульсирует". Не верится Алексею, чтобы все повторялось
точь-в-точь через любые миллиарды лет. После каждой катастрофы материя
вселенной формируется, наверно, из новых, все более совершенных элементов.
Сейчас это лептоны, мезоны, нуклоны и гипероны, а в предшествующем цикле,
пятнадцать-двадцать миллиардов лет назад, было, пожалуй, что-то более
простое, менее развитое, может быть, доатомное.
Как все удивительно сложно! А что происходит в период сжатия вселенной?
Особенно когда она уже сжалась в сверхплотную ядерную каплю? Куда девается
тогда пространство, оно ведь немыслимо без материи?..
Невообразимо труден этот вопрос! Скорее всего вселенная все-таки
пульсирует между какими-то крайними точками расширения и сжатия, но не
сплющивается до сверхплотной капли.
Но и тут много неясного, а Алексей так любит ясность. Когда он вычитал у
Шепли, что существует определенная пропорциональность между атомом
водорода, человеком и Солнцем, он буквально ликовал весь день, сообщая об
этом чуть ли не каждому встречному. Ведь это и в самом деле знаменательно,
что человек является средним геометрическим между звездами и атомами!
Нужно вставать, однако...
И Алексей встает, распахивает окно и, конечно же, не может удержаться от
того, чтобы не бросить взгляд на третий этаж противоположного дома, хотя и
знает, что Варя никогда не появляется у своего окна так рано.
Зарядку он всегда делает очень усердно, по системе, разработанной им самим.
И снова мысли о повести, которую он окончательно решается коренным образом
переработать. За эти несколько дней он перечитал много книг по геологии и
геофизике. Да, тайн тут немало. Не ясно ведь до сих пор: расширяется ли
Земля? Дрейфуют ли материки? Из чего состоит мантия планеты? Даже о земной
коре знаем мы, оказывается, слишком мало. Понятие земной коры появилось
еще тогда, когда полагали, будто Земля раскаленный шар, покрывшийся
твердой коркой в результате остывания. Но теперь почти не остается
сомнений, что планета наша родилась холодной и лишь потом, в результате
радиоактивных процессов, стала разогреваться. Что же в таком случае
считать ее корой?
А сколько еще неясного, спорного, противоречивого? Даже то, что нижний
слой коры базальтовый, известно лишь предположительно, на основании
лабораторных опытов.
И все-таки Алексея радует то бесспорное и логически обоснованное, что
удалось достигнуть геофизикам.
- Ты скоро кончишь свою зарядку? - кричит из кухни Анна Павловна. - Папе
сегодня нужно уйти пораньше, и завтрак уже готов.
Размышляя над тайнами планеты, Алексей и не заметил, как растянул свою
физзарядку чуть ли не на полчаса. Спохватившись, он спешит в ванную, не
забыв заглянуть в окно. Ну да, Варя уже на своем месте!
"Железная у нее система", - усмехается Алексей. И хотя занятие ее считает
он несерьезным, неуклонное выполнение ею косметической процедуры всегда в
одно и то же время нравится ему. "По всему видно, у девушки есть характер.
Чего не скажешь о ее вкусе..."
Это уже в адрес Вадима Маврина.
- А куда это ты торопишься сегодня, папа? - спрашивает он Василия
Васильевича за завтраком.
- Да так, разные дела, - уклончиво отвечает Русин-старший.
- Наверно, опять в связи с профессором Кречетовым?
- Да, в связи с ним. Похоже на то, что в нашу библиотеку стал приходить
какой-то человек, проявляющий подозрительный интерес к профессору
Кречетову.
- И ты сам это заметил?
- Да, сам. Но, может быть, мне это только показалось... После того как
Кречетов рассказал мне о своем портфеле, мне теперь все время кажется, что
вокруг снуют какие-то подозрительные личности.
- Но ведь ваша библиотека только для сотрудников вашего же института?
- Не только нашего. Да я и наших-то не всех знаю в лицо. Особенно
аспирантов.
13
С отцом Никанором Корнелий встречается спустя два дня в Москве, на
квартире Лаврентьева.
- Я специально просил моего друга Михаила Ильича Лаврентьева помочь мне
встретиться с вами, - начинает он разговор с батюшкой, почтительно
кланяясь и не зная, как лучше называть его: отцом Никанором или
гражданином Преображенским. Решил, однако, ограничиться одними
местоимениями. - Мне очень прискорбно вспоминать тот вечер...
- О, полно вам! - машет рукой отец Никанор. - Не стоит об этом. А с вами я
и сам хотел повидаться, поблагодарить за непредвзятость к
священнослужителям. За то, что не только не чернили их, но и отдали
должное тем, кто мыслит высокими категориями современной науки, продолжая
искренне верить во всевышнего.
- Вот именно - во всевышнего! - горячо подхватывает Корнелий. - Но не в
смысле бога, а как высшего проявления мирового духа, хотя атеисты уверяют,
что это одно и то же.
- Да ведь и я тоже так полагаю...
- В принципе - да, но есть и разница, особенно для тех, кто мыслит
неглубоко, формально. Бог у них ассоциируется с живописными и часто
бездарными изображениями Христа на стенах храмов. Да простит мне эти слова
мой друг Михаил Ильич, ибо я не его искусство имею в виду. А это шокирует
интеллигентных людей.
Отец Никанор делает робкий протестующий жест, но Корнелий не дает ему
возможности произнести ни слова и начинает говорить так быстро, что
священник едва успевает следить за ходом его мысли.
- Да, да, я понимаю всю сложность общения с простым народом.
Необходимость... - он чуть было не произнес "наглядных пособий", -
необходимость зримого образа бога для большей силы воздействия на верующих
из простонародья. Но тут мы одни и можем говорить о боге, не прибегая к
символике живописного искусства, языком философской идеи о боге, не
воплощенном в человекоподобный облик. Вы уже знаете, наверно, что я физик
по образованию...
- Да, мне поведал об этом Михаил Ильич.
- И что антирелигиозные лекции я вынужден...
- Да, это я тоже понимаю и вполне вам сочувствую.
- Главная же моя цель, - теперь уже более спокойно продолжает Корнелий, -
доказать существование всевышнего или мирового духа не словами, ибо
достаточно убедительно этого никому еще не удавалось сделать, а
экспериментом. Да, да, совершенно реальным физическим экспериментом!
- Михаил Ильич поведал мне и об этом, - понимающе кивает русоволосой
головой отец Никанор. Он кажется теперь Корнелию совсем зеленым
студентиком, готовым поверить любому слову маститого профессора.
- Ему трудно было поведать вам это, ибо он человек гуманитарного
образования, очень смутно представляющий себе все тупики современных
естественных наук, особенно физики, - степенно продолжает Корнелий. - А
вы, Никанор Никодимович... Позвольте мне называть вас вашим мирским именем?
- О, пожалуйста, пожалуйста! - снова энергично кивает головой отец Никанор
и заметно краснеет.
- А вы, Никанор Никодимович, совсем недавно изучали в духовной академии
естественные науки и, как мне известно, работаете теперь над диссертацией
кандидата богословских наук.
- Да, имею такое намерение, Корнелий Иванович.
- Вам, конечно, приходилось читать космогонические работы аббата Леметра,
отца теории "расширяющейся вселенной", доказавшего акт творения мира?
Знаете вы, конечно, и сторонника Леметра, английского физика Эддингтона,
которого, как мне известно, очень чтят в папской академии в Ватикане.
- Это он, кажется, сосчитал точное число протонов и электронов во
вселенной? - спрашивает отец Никанор, проникаясь все большим уважением к
эрудиции Корнелия.
- Да, он. Однако после обнаружения новых элементарных частиц, ему пришлось
пересчитать их и дать новое, более точное число. Знакомы вы, наверно, и с
работами западногерманского физика Вернера Гейзенберга?
Отец Никанор слышал и эту фамилию, но ничего из его работ не читал. Он и
об Эддингтоне-то имел весьма смутное представление, ибо курс естественных
наук в духовной академии был ничтожен. Но чтобы не казаться своему
собеседнику неучем, он хотя и робко, но утвердительно кивает на его вопрос.
От Корнелия не ускользает эта робость его кивка. Да у него и без того нет
никаких сомнений, что "попик" ничего не должен смыслить в квантовой
механике, о которой и сам-то Корнелий имеет весьма смутное представление.
Однако он читал кое-какие научно-популярные статьи и усвоил такие ее
термины, как "соотношение неопределенности" и "принцип дополнительности" и
любил щегольнуть ими в разговоре с недоучками. Известны ему и некоторые
философские заблуждения Гейзенберга. Поэтому-то он и спекулирует теперь
его именем.
- Известно вам, конечно, и такое выражение, как "свобода воли электрона".
Наука не может одновременно определить ни точной скорости его, ни точной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг