НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ТОМАН
НЕИЗВЕСТНАЯ ЗЕМЛЯ
I
- Уж очень все мрачно, Алеша, - со вздохом произносит Василий Васильевич
Русин, дочитав последнюю страницу научно-фантастической повести сына,
опубликованной в журнале "Мир приключений".
- Но в рукописи тебе это не казалось?
- В рукописи это не звучало так страшно... Ведь не что-нибудь - целая
планета превращается у тебя в космическую пыль. И не просто планета, а
обитаемая, населенная разумными существами... Право же, это ужасно!
Он не смотрит в лицо сына - знает, какое оно, ждет его возражений. Алексей
молчит - обиделся, значит... Надо бы утешить, подбодрить его чем-то, а он
снова:
- Сам не пойму, откуда у меня теперь это чувство страха... Может быть,
иллюстрации так повлияли? Художник не поскупился на мрачные тона... Ты,
однако, не сердись на меня, Алеша. На обсуждении тебе, наверно, еще и не
то скажут. Я ведь и раньше тебе говорил, что в повести твоей много
спорного...
- А что у меня спорного? - произносит, наконец, Алексей. - Существование
Фаэтона? А есть разве какое-нибудь иное объяснение происхождению пояса
астероидов между орбитами Марса и Юпитера? Академик Шмидт считал его,
правда, "недоделанной планетой", но почему же тогда астероиды имеют
осколочную форму? У него нет на это ответа. А осколочная форма явное
свидетельство взрывного их происхождения.
Все это известно и Василию Васильевичу. Существование планеты меж орбитами
Марса и Юпитера допускают ведь академики Заварицкий и Фесенков. Не
возражает против этого и такой известный астроном, как
Воронцов-Вельяминов, да и другие ученые. Может быть, они и правы, но что
же тогда погубило эту планету? Почему она развалилась?..
Этот вопрос Василий Васильевич задает сыну вслух.
- А знаешь, почему? - отвечает Алексей. - Да по той причине, что все имели
в виду мертвую, необитаемую планету. С нею действительно ничего не могло
случиться...
- А с обитаемой? Населенной разумными существами?
- Могло случиться именно то, что описано в моей повести.
Василий Васильевич молчит, хотя доводы сына его не убеждают. Но спорить
ему не хочется.
- А я знаю, почему повесть моя не понравилась тебе сегодня, - задумчиво,
будто рассуждая вслух, произносит вдруг Алексей. - У тебя, наверно,
какие-то неприятности на работе...
- У меня лично - никаких.
- Не обязательно у тебя лично. Но случилось ведь что-то?
- Да, пожалуй... - помолчав, соглашается Василий Васильевич.
- Что же?
Василий Васильевич отвечает не сразу. Задумчиво ходит по комнате, вздыхает.
- Если это секрет... - прерывает его молчание Алексей.
- Нет, нет, никакого секрета! Просто не знаю, как тебе все это
объяснить... А случилось вот что: у одного нашего профессора пропал
портфель с научными материалами...
- А ты-то тут при чем?
- Да разве в том только дело, при чем я тут или ни при чем? Просто я знаю,
сколько труда было вложено в его работу. Он ведь не один день провел в
моей библиотеке. Приходилось даже уступать ему иногда свой кабинет, и он
сидел в нем до поздней ночи, заваленный книгами, написанными чуть ли не на
всех европейских языках.
- Что же он - полиглот?
- Знает английский, французский и немецкий, а с их помощью нетрудно
разобраться и в остальных. Его интересует ведь главным образом
математический аппарат, а он универсален. Не случайно один из наших
физиков назвал язык математики "божественной латынью современной
теоретической физики". Кстати, это он же назвал книгу Уилера "Гравитация,
нейтрино и вселенная" почти религиозным гимном нейтрино.
- А профессор, потерявший портфель с научными материалами, работает,
значит, в области этого таинственного нейтрино?
- Ты угадал. Он не сомневается, что природа создала нейтрино с какими-то
очень глубокими, но пока не очень ясными для нас целями.
- Но ведь исследования этого профессора не секретные, наверно, раз он
работал в твоем кабинете?
- Официально его работы называются: "Нейтринным аспектом слабых
взаимодействий" и "Возможным макроскопическим проявлением слабых
взаимодействий".
- Насколько я себе представляю, это пока сугубо теоретические работы. Чего
же вы переполошились тогда?
Василий Васильевич снова вздыхает.
- Дело, видишь ли, в том, что портфель свой он не потерял, а скорее всего
его украли... Во всяком случае, я лично в этом почти уверен.
- А профессор?
- Напротив, всячески старается меня уверить, что портфель потерян.
- А по-моему, ты все это просто выдумываешь, - после довольно
продолжительного молчания заключает Алексей.
Василий Васильевич, не сказав ему на это ни слова, уходит в свой кабинет.
Лишь перед ужином снова заходит к сыну.
- Когда будет обсуждение твоей повести? - спрашивает он Алексея.
- Завтра.
- И ты уверен?..
- Ни в чем я теперь не уверен. А вселил в меня эту неуверенность ты.
Наверно, и в самом деле банальна придуманная мною катастрофа Фаэтона... Но
отчего же еще может погибнуть целая планета, жизнь на которой достигла
высокого совершенства?
Василий Васильевич, не отвечая, садится рядом с ним на диван.
- Что же ты молчишь, папа? Ты ведь зашел ко мне не затем только, чтобы
спросить, когда будет обсуждение моей повести? Тебе это и без того было
известно...
- Я вспомнил слова Леонида Александровича, произнесенные им сегодня. Они,
пожалуй, могут тебе пригодиться.
- А кто такой этот Леонид Александрович? Тот самый профессор?..
- Да, тот самый. И знаешь, что он сказал? Он сказал, что в наше время, как
никогда, велика ответственность за научный эксперимент. По его мнению, не
только ни одна термоядерная бомба любой эквивалентности, но и никакая
атомная война не может наделать стольких бед, как чрезмерное любопытство
ученых... Над этим стоит подумать и вам, научным фантастам.
- Ты думаешь, что Фаэтон мог погибнуть в результате какого-нибудь
глобального научного эксперимента? По-твоему, там ученые были настолько
безрассудны?..
- Нет, зачем же!
- Ну, а в чем же тогда может быть причина катастрофы?
- Эксперимент мог быть поставлен одновременно двумя или несколькими
странами. Странами с различным общественным строем, враждующими между
собой, скрывающими друг от друга свои эксперименты... Ты понимаешь мою
мысль?
Алексей уже не может спокойно сидеть на диване, он возбужденно ходит по
комнате. А Василий Васильевич продолжает:
- Ты вообще подумай над глобальным характером современных научных
экспериментов. Помнишь, еще в 1958 году в связи с отработкой аппаратуры
для создания искусственных комет нашими учеными было создано облако из
паров натрия на высоте нескольких сот километров? Его видимые размеры
заполняли расстояние между крайними звездами Большой Медведицы, и
наблюдалось оно с территории в несколько миллионов квадратных километров.
Разве подобный эксперимент не носит глобального характера? Да ты не
слушаешь меня, Алеша?
- Прости, папа, я задумался... Ты подсказал мне очень интересную идею.
Боюсь только, как бы не пришлось из-за нее переписывать наново всю мою
повесть.
- А ты послушай сначала, что тебе скажут на обсуждении.
- Да, придется...
2
Хотя все, кто собрался на обсуждение повести Алексея Русина, говорят о ней
в основном доброжелательно, ему чудится все же какая-то предвзятость в их
словах. Особенно же неприятно ему выступление Гуслина, считающего себя
теоретиком научной фантастики. Он не утверждает прямо, что повесть Русина
кажется ему примитивной, однако эту мысль нетрудно угадать в не очень
глубоком подтексте его речи. И это не удивляет Алексея. Он знает, что для
Гуслина ясность научных и философских позиций признак несомненной
примитивности мышления и бесспорной ограниченности автора.
Председательствует на обсуждении редактор журнала "Мир приключений" Петр
Ильич Добрянский. Чувствуется, что и ему не очень нравится выступление
Гуслина, но Петр Ильич не подает никаких реплик, лишь изредка высоко
поднимает брови и слегка покачивает головой, когда мысль выступающего
кажется ему очень уж спорной.
Но вот берет слово молодой, очень плодовитый фантаст Фрегатов. Алексей
хорошо знает его и ценит, как человека талантливого, оригинального, но
никак не может понять, почему он, молодой ученый, отлично знающий физику,
астрономию и астрофизику, пишет вещи, в которых почти начисто отсутствует
наука. Во всяком случае, та современная наука, перед могуществом и
величием которой преклоняется Алексей Русин. Книги его называются
научно-фантастическими, и повествуется в них о далеких мирах, в которые
залетают на космических кораблях обитатели нашей планеты в XXI и XXII
веках. Их техника, наука, терминология придуманы Фрегатовым и потому
кажутся наукообразными, ибо все это не опирается ни на одну из ныне
существующих наук.
Фрегатов, высокий, рыжеволосый, держится очень прямо, даже когда сидит,
никогда не прислоняется к спинке стула. Говорит быстро и не очень связно.
Небрежно отбросив тяжелую прядь густых волос, он выпаливает скороговоркой:
- Я завидую ясности повествования Русина. Но... как бы это сказать
поточнее?.. В них нет находок. Все логично и понятно, а ведь в науке не
так-то все просто...
- Зато бесспорно логично! - выкрикивает кто-то.
Алексей ищет его глазами. А, это Возницын, кандидат физико-математических
наук и тоже молодой фантаст. Он очень нравится Алексею. Его позиции ему
ясны.
- Ну, это знаете ли, не всегда так, - возражает Возницыну Фрегатов.
- Если бы в науке все было так логично, - усмехается Гуслин, - единая
теория поля не оказалась бы такой сложной проблемой.
- Но уж это не из-за отсутствия логики, или, вернее, закономерности
явлений природы, - не сдается Возницын, - а из-за недостаточности знаний у
физиков-теоретиков. А знаний этих нет потому, что физики-экспериментаторы
не поставили еще такого эксперимента, который...
- Э, бросьте вы это! - выкрикивает еще кто-то из фантастов. - А из чего
выводил свою теорию относительности Эйнштейн? Скажете, может быть, что ей
предшествовали труды Максвелла, Герца и Лоренца?
- Этого не отрицал и сам Эйнштейн, - замечает Возницын.
- Но ведь их труды были известны всем, - повышает голос Гуслин, - а
истолковать результаты опыта Майкельсона-Морли смог только Эйнштейн.
- Но позвольте! - протестующе машет руками Фрегатов. - Это что - научная
дискуссия на вольную тему или обсуждение повести Русина? Петр Ильич, -
взывает он к Добрянскому, - дайте же мне возможность...
Председательствующий стучит авторучкой по графину с водой.
- Давайте действительно поближе к делу, товарищи. Хотя в общем-то все это
очень интересно и полезно, конечно...
- Да, но в другой раз! - выкрикивает кто-то.
- Прошу вас, товарищ Фрегатов, продолжайте, мы не будем вам больше мешать.
- А об Эйнштейне тут вспомнили весьма кстати, - довольно улыбается
Фрегатов. - Все вы, конечно, знаете, что его гениальную теорию сами же
ученые называют "сумасшедшей"? Чего не скажешь о теориях многих
современных физиков. И из этого следует, что они далеки от гениальности...
- Вы, однако, тоже, кажется, начинаете уходить от темы, - перебивает
Фрегатова Добрянский.
- Нет, я не ухожу от нее, Петр Ильич, я подхожу к ней. Конечно, нереально
требовать от нашей научной фантастики гениальных произведений, но лучшие
из них должны, по-моему, тоже быть немного с "сумасшедшинкой".
Все дружно смеются. Фрегатов умоляюще простирает руки вперед.
- Я все сейчас объясню!
- А чего объяснять? Все и так ясно! - снова вскакивает Гуслин. - Поменьше
фантастики гладенькой, "научпоповской", побольше будоражащей!
- Не нужно только путать "сумасшествие" с бредовостью и невежеством, -
замечает Возницын. - А то у нас снова появятся "космачи", чихающие на все
пределы возможного.
- Вот и создай при этом что-нибудь "сумасшедшее", - демонстративно
вздыхает фантаст Сидор Кончиков, подписывающий свои произведения
псевдонимом "Сид Омегин". - Какие же могут быть пределы у науки? Забыли вы
разве, какое жалкое существование влачила наша фантастика в период культа,
когда фантазировать дозволялось только в пределах пятилетнего плана
народного хозяйства...
- Пределы, однако, существуют и сейчас, - усмехается Возницын. - Этими
пределами являются объективные законы природы. Вы ведь знаете, конечно,
почему скорость света предельна для любой материальной частицы?
Омегин, к которому обращается Возницын, смущенно молчит, делает вид, что
вопрос этот относится не к нему. А его сосед восклицает почти возмущенно:
- Ну, это знаете ли, запрещенный прием! Удар ниже пояса!..
- В самом деле, - поднимается со своего места Добрянский, - не будем
экзаменовать друг друга. Всем и без того известно...
- Почему же известно! - пожимает плечами Гуслин. - Достоверно ничего еще
не известно.
- Вот именно! - выкрикивает Омегин. - Вспомните-ка эффект Вавилова -
Черенкова! Разве он не опровергает...
Агрессивный Гуслин оттесняет тем временем Фрегатова и завладевает трибуной.
- Эффект Вавилова - Черенкова, дорогой, ничего не опровергает. В нем речь
идет о фазовой, а не об истинной скорости света. И я имею в виду именно
эту истинную скорость и ту трудность, которая возникает при попытке
объяснения нелокального взаимодействия элементарных частиц. Эту трудность
все-таки можно было бы разрешить, если бы пренебречь теорией
относительности, утверждающей отсутствие в природе сигналов со
сверхсветовой скоростью.
- Такие сигналы могли бы существовать лишь вне материальной среды, -
возражает ему Возницын. - Но такой среды, как известно, не существует.
- А вакуум? - раздается голос неизвестного Русину бородатого существа
студенческого возраста.
- Вы, наверно, представляете его себе как абсолютную пустоту? - не без
иронии осведомляется Возницын.
- Зачем же пустоту? - обижается "бородач". - Это нулевое состояние
физического поля. "Нуль-пространство", так сказать.
- Значит, что-то антиматериальное?
- Во всяком случае, пространство без частиц и электромагнитных и
гравитационных полей.
Чувствуя, что спор снова приобретает опасный характер, Добрянский встает и
примирительно машет руками.
- Я боюсь, что так мы действительно договоримся до отрицания материи.
Давайте все-таки вернемся к повести товарища Русина.
- Ну вот, как только дошли до самого интересного, так сразу же снова
запрет, - ворчит яростный противник всяких пределов Сидор Омегин. -
Боимся, как бы чего...
- А чего бояться? - смеется Возницын. - Бояться можно только собственного
невежества, а не ниспровержения материализма. Правильно сказал споривший
со мной товарищ: вакуум - это действительно нулевое состояние физического
поля, но это не совершенно пустое пространство. В нем существуют
виртуальные электронно-позитронные и иные пары. Есть в нем и виртуальные
фотоны. Я уже не говорю о все проникающих и, пожалуй, даже все заполняющих
нейтрино. Следовательно, физический вакуум - это не отсутствие материи, а
разновидность материи. Не нужно поэтому спекулировать такими словечками,
как "нуль-пространство", сбивающими с толку людей недостаточно
просвещенных.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг