- Да, Брейсуэйт - серьезный ученый, - соглашается Костров, - но он не
волен ведь в своих действиях. Его начальству надоело, видимо, ждать, пока
он проанализирует все данные.
Басов недовольно морщится:
- Я знаю, ты упрям, и не порицаю тебя за это. Должен же ты понимать,
однако, что и для нас немаловажно первыми принять искусственный сигнал из
Космоса.
- Не беспокойся, понимаю это не хуже тебя. - Алексей понижает голос: - А
вот ты вообще, кажется, не очень веришь в обитаемость галактик. Откуда же
в таком случае ждешь сигнала?
- Я был бы плохим материалистом, если бы не верил не только в
существование жизни во Вселенной, но и в высокое ее развитие во многих
мирах нашей Галактики, - заявляет Басов так энергично, что Алексей
начинает сомневаться даже: он ли всего несколько часов назад говорил о
том, как одиноко человечество, или, может быть, Басов был так пьян, что не
помнит теперь, о чем говорил? - И мы будем искать эту жизнь всюду, куда
позволит проникнуть разрешающая способность наших приборов, - вдохновенно
продолжает Басов. - Климов только что сообщил, будто принял с дзеты Люпуса
радиосигналы на волне двадцать один сантиметр, профиль которых отличается
от профиля излучений межзвездного водорода.
- Ну что же, я рад за него, - почти равнодушно отзывается Костров. - Может
быть, ему и повезло. Я еще в Бюракане занимался этой звездой, но
безрезультатно.
- Значит, и у тебя не хватило тогда терпения! - почти торжествующе
восклицает Басов. - Дзета Люпуса очень похожа на наше Солнце. Ее подкласс
- G2, а расстояние до нее в три раза меньше, чем до твоего Фоциса. Так что
ты напрасно от нее отрекся. Еще не поздно вернуться, однако...
- А я не понимаю, почему так беспокоит тебя моя "измена" дзете Люпуса? Ею
занимается Климов, зачем же дублировать его работу?
Басов снова морщится, будто в рот ему попало что-то очень кислое. Поясняет
с явной неохотой:
- Для меня, видишь ли, не безразлично, кто будет заниматься этой, я бы
сказал, очень перспективной звездой. К тому же ты ведь знаешь, что у нас
скоро вступит в строй семидесятиметровый рефлектор. Не могу же я доверить
его Климову.
- А мне?
- Тебе доверю, но только в том случае, если ты займешься дзетой Люпуса или
альфой Кобры.
- А альфа Кобры чем же тебя привлекла? С нее тоже были приняты
какие-нибудь "обнадеживающие" сигналы?
- Ею Томас Брейсуэйт заинтересовался, - почему-то почти шепотом сообщает
Басов. - А я очень в него верю.
Этот человек делается вдруг неприятен Кострову, и он говорит очень холодно:
- Твое дело, конечно, в кого верить. А если моим мнением интересуешься, то
я не советовал бы тебе так пренебрежительно относиться к Климову. Он очень
способный, я даже употребил бы в данном случае твое любимое определение -
"перспективный" ученый. Дублировать его я не намерен. Пусть не только
изучает "перспективные" звезды, типа дзеты Люпуса или альфы Кобры, но и
работает на семидесятиметровой антенне. Я только порадуюсь этому.
- Ну, как знаешь, - недовольно бурчит Басов и уходит не попрощавшись.
Оставшись один, Костров собирается проверить радиоспектрометр, как вдруг
дверь распахивается и появляется Галина.
- Я все слышала, - говорит она сдавленным от волнения голосом. - Мне бы
лучше других следовало знать своего муженька и ничему не удивляться,
однако даже я не ожидала от него такого...
Алексей молчит, не зная, что ей сказать, а Галина продолжает, с трудом
сдерживая негодование:
- Постеснялся хотя бы разоблачать свою ориентацию. И потом, откуда такой
энтузиазм, такая вера в обитаемость Галактики? Передо мной он вечно
скепсис свой изливает: "Мы одни во Вселенной. Вокруг слепая стихия,
вырождение и "белая смерть" космической материи"! Сверхновые звезды у него
- "самоубийцы", белые карлики - "звезды-банкроты". От такой картины завыть
можно, глядя в бездонное небо. И я все ждала, что вот-вот заговорит он об
этом открыто или хотя бы попросит от должности отстранить. И вдруг такой
необычайный практицизм и жажда открытий!
- Ну что вы так уж его ниспровергаете, - пробует заступиться за Басова
Алексей. - Он человек незаурядный, с большой эрудицией. Особенно его
памяти я всегда завидовал...
- Ну, знаете ли, - с досадой перебивает Галина, - это не память у него, а
запоминающее устройство, как в электронно-счетной машине... И потом,
память и эрудиция - это не одно и то же.
Костров слушает Галину, не скрывая удивления. Значит, у Басовых не
случайная размолвка. Она неплохо разбирается в людях. Получше, пожалуй,
чем он, Алексей Костров. И он проникается еще большим уважением к этой
женщине, хотя вслух произносит укоризненно:
- Вот уж никогда не думал, что вы такая злая...
- А это, знаете ли, не такое уж плохое качество - быть, когда нужно, злой,
- хмурится Галина. - Вам бы оно тоже пригодилось. Но вы все-таки молодец,
не поддались на лестное предложение директора. Не взял он вас и новой
антенной, хотя я понимаю, что значил бы для вас радиометр с зеркалом в
семьдесят метров. И не меняйте, пожалуйста, вашего Фоциса ни на дзету
Люпуса, ни на альфу Кобры. Мы непременно выжмем из его "радиограммы" все,
что только будет в силах кибернетики.
- И ваших, - улыбается Алексей.
- Да, и моих, более скромных, конечно. Хотя, должна вам честно признаться,
ничем не могу вас пока порадовать...
4
Спустя несколько дней обсерваторию посещают несколько иностранных ученых и
сопровождающие их журналисты. Басов, встревоженный их приездом, суетится,
наводит порядок, инструктирует научных сотрудников. Заходит он и к
Кострову, хотя в последнее время был с ним холоден и разговаривал лишь по
служебным делам. А теперь приветливо улыбается и спрашивает прежним
дружеским тоном:
- Ну, как дела, Алексей Дмитриевич? Американцы к тебе зайдут сейчас, так
ты с ними поделикатнее.
- А нельзя ли, чтобы не заходили? Ну о чем я с ними буду говорить? Чем
похвалюсь? Ты же знаешь, какие у меня успехи. Отведи их лучше к Климову.
- Но ведь тебя там, - он почему-то тычет пальцем в небо, - за границей,
знают. Ты доктор наук, твои работы переведены на английский. Эти господа о
тебе еще в Москве спрашивали. Так что ты к этому подготовься.
- Что же, мне для этого в смокинг облачаться? - ворчит Костров.
- На смокинге не настаиваю, а вот о чем будешь говорить с ними, подумай.
Да учти, что это не представители дружественного демократического
государства. К тому же с ними журналисты. Эти могут написать такое, о чем
ты даже и не собираешься говорить.
- Так за каким же чертом тогда мне с ними встречаться? - злится Костров. -
Если они могут написать такое, о чем я с ними говорить не собираюсь, так у
них вообще нет необходимости во встрече со мною.
- Поэтому-то и нужно не молчать, а говорить, - поучает Басов. - Там, где
ты промолчишь, они и напишут за тебя. А говорить нужно, опять-таки помня,
с кем имеешь дело, - дипломатично, всего не выкладывая. Избави тебя бог
бухнуть им, что у нас ничего пока не получается, чтобы они потом не
раструбили на весь мир о нашем бессилии...
- Ну ладно, - резко обрывает Костров. - Будем считать, что инструктаж
окончен. Сам как-нибудь соображу, о чем с ними разговаривать. Дай только
мне хорошего переводчика.
- Переводить тебе будет Галина. Я уже предупредил ее. А ты помни, что у
тебя партийный билет в кармане...
Кострову хочется сказать, что партийный билет у него не только в кармане,
но нет никакого желания продолжать разговор с этим человеком. Он лишь
вспоминает с невольной усмешкой: "А ведь верно изрек кто-то: покажись мне,
каков ты в начальниках, и я скажу тебе, что ты за человек".
Вопреки опасениям Басова, американцы ведут себя очень деликатно. Вопросы
задают деловито и дружелюбно. Даже журналисты вполне корректны. Да и
Галина переводит так, что ответы Кострова их вполне удовлетворяют.
Алексей, хотя и не решается говорить по-английски из-за плохого
произношения, но понимает почти все, что спрашивают американцы и что
переводит им Галина. Старший из американцев и сам, оказывается, ведет
исследование космического радиоизлучения, но потерял уже всякую надежду на
возможность уловить сигнал искусственного происхождения.
- Ну, а как вы? - спрашивает он. - Все еще надеетесь?
- Все еще, - не очень охотно отвечает Костров.
- И вас не смущают ни новые гипотезы, ни новые данные о строении Вселенной?
- Нет, не смущают. А какие, собственно, новые данные?
- Красное смещение, например.
- Этим новым данным более двух десятков лет, - усмехается Костров.
- Но теперь они бесспорны. Бесспорна в этой связи и гипотеза расширяющейся
Вселенной.
- Вселенной?
- Ну хорошо, допустим, не всей Вселенной, а лишь Метагалактики. Это не
меняет существа моей точки зрения на эволюцию органической материи.
- А какими же еще новыми данными вы располагаете?
- Существованием вещества и антивещества.
- Так-так... - Костров начинает понимать "точку зрения" американца. -
Метагалактика, значит, расширяется, и где-то на периферии вещество ее
встречается с антивеществом соседней Метагалактики. Аннигиляция,
грандиозный взрыв, превращение вещества в излучение - и все сначала?
Эволюция Метагалактики через катастрофу?
- Совершенно верно, - убежденно кивает головой американец. - И если это
так - а я не сомневаюсь, что это именно так, - значит, нет никаких
объективных оснований полагать, что на какой-то из галактик живая материя
достигла большего совершенства, чем у нас, ибо все эти галактики
существуют не многим дольше нашей солнечной системы.
- Вы полагаете, значит, что процесс эволюции органической материи
протекает всюду одинаково?
- Да, более или менее. Разница в несколько миллионов лет тут не имеет
никакого значения. Для развития живых существ от первичной белковой
молекулы до хомо сапиэнс1 требуются, как известно, миллиарды лет. Думается
мне даже, что нашей планете просто посчастливилось завершить эволюцию
органической материи созданием современного человека в такой короткий
срок. А так как эволюция не только органической, но и вообще любой материи
конечна - я имею в виду те космические катастрофы, в результате которых
все приходит в исходное состояние проматерии, - то живые существа лишь в
исключительных случаях успевают развиться до состояния мыслящих.
Американец говорит так убежденно, что у Кострова пропадает всякая охота
спорить с ним. Разубедить его можно разве что конкретным фактом приема
искусственного сигнала из Космоса.
- В связи с этим, - продолжает американец, - просто непостижимо, каким
образом кому-то тут у вас удалось принять чуть ли не целую радиопередачу с
дзеты Люпуса. Об этом только что сообщил нам ваш директор.
Костров с Галиной смущенно переглядываются, не зная, что ответить. Хорошо
еще, что гость не просит разъяснений. А когда они уходят наконец, Алексей
с досадой спрашивает Галину:
- Что же такое мог сообщить им Михаил Иванович?
- Это он о Климове, наверное, раззвонил, - хмурится Галина. - Климов
действительно принял сигнал, непохожий на излучение водорода, но нет ведь
пока никаких доказательств, что он имеет искусственное происхождение. Надо
спросить Басова, зачем он болтает об этом раньше времени.
- Э, не стоит! - вяло машет рукой Костров. - Теперь этого все равно не
поправить.
5
К концу дня Галина все-таки заходит к Басову. Она застает его мирно
беседующим с комендантом Пархомчуком. Пархомчук чрезвычайно любознателен.
Его интересует буквально все, особенно астрономия.
Галине нравится этот бодрый, по-военному подтянутый человек, хотя в
последнее время у него вошло в привычку на любую просьбу отвечать в
мрачном тоне: "Ладно, сделаю, если буду жив..."
На вопрос, чем вызвана такая неуверенность в собственном будущем, он
изрекает: "Долго ли в наше время инфарктов и термоядерного оружия отдать
концы?"
С Басовым, судя по всему, он ведет сейчас какую-то глубокомысленную
беседу. Галина слышит:
- А что, Михаил Иванович, здорово, пожалуй, поумнеют люди лет эдак через
пятьсот? Я ведь по себе вижу. Ну что я знал, работая в пожарной команде?
Разве мыслимо даже сравнить те мои примитивные познания с тем, что я тут у
вас постиг? Имел я разве полное представление, что такое Галактика, к
примеру, или Метагалактика? А о таких терминах, как альфа и бета
магнитноионных компонент, и не слыхал даже. Подумать только, какие это
слова! А техника ваша? Параболические рефлекторы, синфазные антенны с
полуволновыми диполями, экваториальные установки. Вот я и интересуюсь, что
же будет с человечеством через пять веков?
- Кто-то из зарубежных ученых, - усмехается Басов, - на подобный вопрос
ответил примерно так: лет через пятьсот человек по уму будет настолько
превосходить современных людей, насколько современные люди превосходят
корову.
Пархомчук счастливо улыбается. Видимо, его восхищает такая перспектива. Но
тут уже Галина не выдерживает и решает вмешаться в их ученый разговор.
- А знаете, что ответил на подобный вопрос небезызвестный специалист по
вопросам возникновения и развития жизни на Земле академик Опарин? Он
сказал, что, думая о будущем, не мешает оглянуться и на прошлое. Не
пятьсот, а почти две с половиной тысячи лет назад жил такой человек, как
Аристотель. И если мы станем сравнивать мощь его ума с умственными
способностями некоторых наших современников, с теми даже, у которых звания
кандидатов наук, - Галина бросает при этом быстрый взгляд на Басова, - то
вряд ли это сравнение будет в пользу последних.
- Вы идите, Остап Андреевич, займитесь тем, что я вам поручил, - поспешно
обращается Басов к Пархомчуку. - И завтра чтобы все было готово.
- Если буду жив, Михаил Иванович, - недовольно бурчит комендант, которому
очень хочется еще немного пофилософствовать.
Как только муж и жена остаются одни, Галина без всяких предисловий
спрашивает:
- Зачем ты рассказал американцам о каких-то успехах Климова, Михаил?
Ничего ведь не известно пока...
- А я лично уже сейчас ни в чем не сомневаюсь. Уверен, что Климов принял
именно тот сигнал, за которым мы так долго охотились.
- А если не тот?
- Ну, так ведь я им об этом предположительно... И потом, не столько для
них, сколько для самого же Климова, чтобы он понимал, как важно теперь
подтвердить сказанное мною дальнейшей работой.
- Да-а, - качает головой Галина, - оригинальная у тебя метода. А они на
основании твоего заявления черт знает что могут теперь написать. И уже не
предположительно, а утвердительно, как о подлинном факте. И раструбят об
этом, конечно же, на весь мир. Они мастера по этой части. А тем временем
окончательно выяснится, что принятый Климовым сигнал не искусственного
происхождения. Что тогда будем делать?
Басова, однако, не смущает такая перспектива. Он отвечает невозмутимо:
- Во-первых, я не думаю, чтобы американские ученые были так
недобросовестны. А во-вторых, если не Климов, так Костров примет этот
искусственный сигнал. У него тоже ведь кое-что нащупывается...
- Ах, оставь, пожалуйста! Ничего такого у него пока не нащупывается, -
сердито прерывает Галина; ей уже не хочется продолжать разговор. С каждым
днем она все больше разочаровывается в этом человеке...
Скверное настроение не покидает Галину и весь следующий день. Очень
хочется зайти к Кострову, поговорить с ним, посоветоваться.
"А не часто ли я захожу к нему в последнее время?" - мелькает вдруг
тревожная мысль. Нет, она не боится, что кто-то может обратить на это
внимание. Ей просто не хочется надоедать Алексею.
Вспоминается, как несколько дней назад, проходя поздно вечером мимо домика
Кострова, она увидела его у открытого окна и остановилась, чтобы
окликнуть. Ее удивил вид Алексея. Он был небрит, волосы его были
всклокочены, воспаленные глаза уставились куда-то в пространство.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг