- Он снова взялся за дзету Люпуса?
- В том-то и дело, что уже не дзета Люпуса его интересует, - переходит
почему-то на шепот Мартынов. - Теперь его занимает альфа Кобры.
- Странно, - пожимает плечами Костров. - С чего бы это?
- В какой-то мере привлекают его подходящий спектральный класс и другие
физические данные этой звезды. Но главное не в этом. Басов сообщил мне,
что на альфе Кобры сосредоточили внимание и американцы. Они "прослушали" в
радиусе пятидесяти световых лет почти все звезды, близкие по спектральному
классу к Солнцу, и остановились на альфе Кобры...
- Так-так... - задумчиво произносит Костров. - Опять, значит, Басова
залихорадило? Американцев, стало быть, хочет опередить. Ну что ж, желаю
вам удачи!
В тот же день, встретившись с Галиной, Алексей сообщает ей об уходе
Мартынова.
- Не огорчайтесь, Алексей Дмитриевич, - ласково утешает его Галина и
осторожно берет под руку. - Жаль, конечно, что ушел Мартынов, но теперь мы
и без него обойдемся.
- А другие? Могут ведь сбежать от нас и Рогов с Бойко...
- Эти не сбегут.
- По какой же такой причине?
- Из-за меня.
- Из-за вас?
- Вы не очень наблюдательны, Алексей Дмитриевич, - смеется Галина.
- Ах, вот оно что!
- Но я тут ни при чем, - спешит объявить Галина. - Между нами, конечно,
ничего не было и быть не может. А их отношение ко мне не тяготит меня,
потому что они очень хорошие, я бы даже сказала, очень чистые молодые люди.
- Вы так говорите об их молодости, будто сами намного старше, - невольно
улыбается Костров.
- Ну, а сколько же мне по-вашему?
- Двадцать три и уж никак не больше двадцати пяти, - не очень уверенно
произносит Костров, опасаясь, что, может быть, слишком завысил ее возраст.
- Вот уж не думала, что выгляжу такой... - Галина не оканчивает, пожимает
плечами, торопливо уходит куда-то.
А Костров снова принимается за расчеты. Нужно хотя бы приблизительно
подсчитать, сколько времени следует ждать подтверждения догадки Галины.
Если разумные существа, обитающие на одной из планет Фоциса, действительно
передают радиосигналы, рассчитанные на прием их нашей планетой или
кем-либо еще в космическом пространстве, то не только в самых этих
сигналах, но и в периодичности их должна быть какая-то система. В чем же
может она заключаться?
Прежде всего, очевидно, в длительности передачи каждого сигнала. Сколько
времени ведут они передачу на волне двадцать один сантиметр?
Продолжительнее ли она, чем на волне двадцать сантиметров? Пожалуй,
длительностью они не должны отличаться друг от друга. Нужно, значит,
установить возможно точнее, сколько времени продолжается передача на
каждой из этих волн.
У Кострова записано, когда они приняли первую передачу на волне двадцать
один сантиметр. Впервые она была зарегистрирована пятого апреля. Прием ее
прекратился из-за сильных помех двадцать девятого апреля. Все это время
совершенствовалась аппаратура. Когда наконец удалось сконструировать более
чувствительную антенну, заметно уменьшились и помехи. Однако вплоть до
первого июня принять ничего не удалось.
С первого по тридцатое июня прием велся вполне удовлетворительно и все
время на волне двадцать один сантиметр. Волна переменилась только
тридцатого, и вот уже четвертый день прием ведется на двадцати
сантиметрах. Сколько продлится этот период, неизвестно, но от
продолжительности его зависит многое. Кострову кажется даже, что это
вообще решит всю проблему.
Очень скоро, однако, приходится отказаться от такой утешительной мысли.
Разве есть какая-нибудь гарантия, что передаваемые цифры космического кода
состоят из точно чередующихся нолей и единиц? Могут ведь быть и такие, в
которых ноли и единицы не чередуются, а повторяются. Число двенадцать,
например, состоит в бинарной системе счисления из двух единиц и двух нолей
(1100). Зато, если передача на волне двадцать сантиметров продлится
половину того времени, какое велась на волне двадцать один сантиметр,
станет очевидным, что в первом случае переданы две единицы, а во втором -
только один ноль. Для того чтобы уточнить это, необходимо время.
Время... Как часто проносится оно незаметно и как тянется всякий раз,
когда хочется его поторопить. Попробуй-ка дождись спокойно, когда пройдут,
наконец, эти десять дней, которые могут решить загадку космической
передачи...
11
Проходит еще одна неделя, а прием космического радиоизлучения на волне
двадцать сантиметров по-прежнему устойчив.
- Сколько мы уже принимаем на этой волне? - спрашивает Костров Сергея
Рогова, будто сам этого не помнит; просто ему все кажется, что он сбился
со счета.
- Одиннадцатые сутки, Алексей Дмитриевич, - угрюмо отвечает Рогов. Он
самый молодой из научных работников обсерватории, и ему особенно не
терпится получить хоть какой-нибудь результат. - Если на этой волне
передается столько же знаков, сколько и на предыдущей, то через четыре дня
все выяснится.
- В том случае, конечно, если за этим последует пауза, по длительности
которой можно будет определить продолжительность передачи сигнала. Боюсь,
что это может оказаться не таким уж простым делом, - с невольным вздохом
произносит Галина, всматриваясь в змеящуюся линию на экране осциллографа.
Костров задумчиво смотрит на русоволосого, голубоглазого Рогова. Нравится
ему этот юноша, простой, трудолюбивый, неутомимый. Сутками без отдыха
может он дежурить в аппаратной, наивно опасаясь, что стоит только ему хоть
на секунду отойти от осциллографа, как придет именно тот сигнал, с помощью
которого тотчас же будет разгадана тайна космической радиопередачи...
Присутствие Галины нисколько не смущает его. Он не краснеет и не робеет
при ней, лишь как-то преображается весь. С его простого, открытого лица
почти не сходит счастливая улыбка, и кажется, что ему ничего больше не
нужно, только бы видеть Галину рядом с собой.
- Ну, а что там у наших коллег? - спрашивает Галину Костров, имея в виду
группу Климова.
- Срочно осваивают новую антенну. Возлагают на нее большие надежды. Басов
все торопит их, боится, что, пока они будут осваивать новую технику,
американцы смогут наладить двухстороннюю связь с альфой Кобры.
- А у американцев как?
- И их тоже лихорадит.
- По поводу интервью Басова шумят еще?
- Шумят, но сенсация эта заметно выдыхается.
Вечером к Кострову заходит Басов. Все эти дни он вел себя так, будто между
ними ничего не произошло. Интересуется, как идут дела. Алексей без особого
энтузиазма рассказывает ему о том, что достигнуто и на что он надеется в
недалеком будущем. Чувствуется, однако, что Басова все это не очень
вдохновляет.
- В общем, история, значит, довольно длинная. Не на один месяц, во всяком
случае, - не скрывая разочарования, заключает он. - А ведь о нас черт
знает что за границей пишут. Нужно, значит, поторапливаться. Все надежды
возлагаю теперь только на альфу Кобры. Думаю, что с помощью нового
телескопа нам удастся основательно "прослушать" ее. Так что уж ты не
обижайся, что я тебе не смогу большого внимания уделять У нас теперь как
на фронте: все внимание в направлении главного удара. А главный удар мы
нанесем по альфе Кобры. - И он торопливо уходит в сторону радиотелескопа
Климова.
В последнее время все чаще навещает группу Кострова комендант Пархомчук.
- Вы на меня не обижайтесь, что я не сдержал обещания, - смущенно говорит
он Кострову.
- Какого обещания? - не понимает Костров.
- А насчет терний и звезд.
- Пэр аспэра ад астра, - смеясь, поясняет Галина. - Это он хотел такую
клумбу перед нашей антенной разбить.
- Вот именно, - виновато улыбается Пархомчук. - Велено вообще латынью
больше не баловаться.
- Это в связи с оставлением надежды всяким, посягающим на нашу служебную
машину? - усмехается Костров.
- Да, из-за этого самого "Ляшьятэ оньи спэранца..." - угрюмо кивает
комендант. - Это, конечно, не совсем латынь, но я и чистокровную латынь
знаю. Вот сегодня только выучил: "Фэци квод потуи, фациант мэлиора
потэнтэс". Это значит: "Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает
лучше". Здорово, правда? Когда-нибудь я это самому Михаилу Ивановичу
скажу, когда невмоготу станет служить у него. Не в силах я за сменой его
лидеров поспевать. Никогда не знаешь, на кого ориентироваться. На вас-то я
по личному, сердечному, так сказать, влечению ориентируюсь, невзирая на
указания начальства. А вот другие мне не всегда ясны.
...Последний день перед четырнадцатым июля тянется особенно долго. Костров
места себе не находит. А ночью остается дежурить в аппаратной, хотя
очередь Рогова. Не обращая внимание на протесты Сергея, он занимает пост.
Тонкий электронный лучик вот уже несколько часов подряд однообразно
вычерчивает на экране осциллографа все одну и ту же зубчатую линию.
Устав наблюдать за нею, Алексей выходит к радиотелескопу. Долго стоит под
его огромной параболической чашей. Небо над его головой сияет всеми
драгоценностями летних созвездий. В южной стороне красуется "летний
треугольник", образованный Денебом, Вегой и Альтаиром. Выше их - Геркулес.
А оранжевый Арктур уже склоняется к закату. Восходят на востоке звезды
Пегаса и Андромеды. А вот и Фоцис - еле заметная желтая песчинка. Он не
спеша взбирается к зениту. Неотступно следует за ним рефлектор
радиотелескопа, процеживая его радиоизлучения сквозь гигантское сито
своего ажурного зеркала.
Величественный вид звездного неба успокаивает Алексея. Он долго смотрит,
запрокинув голову, и вдруг чувствует, как кто-то осторожно дотрагивается
до его плеча.
Он не вздрагивает и не оборачивается, хотя прикосновение это неожиданно.
"Галина..." - мгновенно проносится в его сознании.
Да, это Галина. Черноволосая, смуглая, в темном платье, она почти не видна
в ночной тьме, но Алексей ощущает ее близость всем своим существом и с
трудом сдерживает желание порывисто повернуться к ней.
- Это я, Алексей Дмитриевич, - слышит он ее тихий голос. - Не напугала я
вас?
- Нет, Галя, не напугали...
Ему хочется добавить еще, что, напротив, она обрадовала его и он готов
теперь стоять тут всю ночь, лишь бы чувствовать на своем плече ее
маленькую руку. Но он не говорит больше ни слова и не шевелится, опасаясь,
что Галина может уйти так же неожиданно, как и пришла.
Минута за минутой проходит в молчании, а Алексей все никак не может
придумать, что бы такое сказать Галине. И ему не хочется говорить, он
действительно стоял бы так хоть целую вечность, прислонившись к холодной
металлической опоре антенны, ощущая у своего плеча теплое плечо Галины. Но
ему кажется, что, если он не заговорит, она обидится.
Молчание, однако, нарушает сама Галина.
- Мы с вами ни разу еще не говорили ни о чем, кроме астрономии, -
задумчиво, будто размышляя вслух, произносит она. - Почему это, Алексей
Дмитриевич?
- Потому, наверное, что со мной не очень интересно говорить о чем-либо
ином, - каким-то чужим, угрюмым голосом отзывается Алексей. - Что,
собственно, может интересовать вас в моей персоне?
- Все! - тихо говорит Галина. - Мне интересно знать, что вы любите, кроме
науки, о чем мечтаете, чему завидуете?
- Поверьте, Галя, - вздыхает Алексей, - все это ужасно скучно.
- Ну, если личная ваша жизнь такая уж тайна, не буду вас больше беспокоить.
И Галина отодвигается от него, намереваясь уйти, но Алексей с неожиданной
для себя порывистостью поворачивается к ней и крепко хватает ее за руки.
- Куда же вы?.. Я ведь вам правду сказал. Никаких тайн в моей личной жизни
нет, она действительно очень скучная. Если она представляет для вас хоть
какой-то интерес, извольте... - Он вдруг замечает, что говорит слишком
горячо и взволнованно, и, стараясь скрыть свое смущение, продолжает уже в
ироническом тоне: - Начнем, пожалуй, с кое-каких анкетных данных. Год
рождения вы уже знаете, так как присутствовали на моем "юбилее" и даже
произносили по этому поводу какую-то речь. Потом - не после "юбилея",
конечно, а через некоторое время после рождения - окончил я среднюю школу.
Затем институт, работа в одной из обсерваторий, аспирантура, кандидатская
степень. Специализация в области радиоастрономии в Бюраканской
астрофизической, потом в Пулкове. И наконец здесь, под руководством
небезызвестного вам товарища Басова. На вопрос о семейном положении отвечу
самым лаконичным образом: холост. Вот и все. Как видите, сплошная проза.
- А поэзии так, значит, и не было? Нисколько? - улыбается в темноте Галина.
Алексей молчит некоторое время, задумчиво глядя в небо, потом продолжает
уже серьезно:
- Была, конечно, и поэзия. Был влюблен в хорошую, умную девушку. Надеялся
на взаимность, а она полюбила другого. Бывает и так... Очень это меня
потрясло - уж слишком неожиданным оказалось. Заболел даже. А потом долго
находился в состоянии какой-то апатии. Нет, не думайте, что возненавидел
людей и даже женщин, просто стал равнодушным ко всему, кроме науки.
- Ну, а теперь?
- Теперь выздоровел, кажется. Время сделало свое дело. Считаю даже, что
все это было для меня хорошей наукой - излечило от самоуверенности. Вот и
выложил вам все, как на духу. Теперь ваша очередь исповедоваться.
- Ну что же, - вздыхает Галина. - Поведаю и я историю своей жизни. Примите
ж исповедь мою, себя на суд вам отдаю...
Но ей так и не пришлось в ту ночь ничего поведать. Из аппаратной
неожиданно выбегает Рогов и кричит каким-то неестественным, хриплым
голосом:
- Алексей Дмитриевич, сюда, скорее! Прием прекратился!..
- Откуда вы здесь, Сережа? - удивляется Костров.
- Не мог я, понимаете, - смущенно оправдывается Рогов. - Разве можно было
спокойно спать в такое время?
Галина первой вбегает в аппаратную и бросается к экрану осциллографа.
- Очень важно было засечь точное время, - торопливо поясняет Рогов. - Не
упустить этого мгновения.
- Конечно же, все это очень важно, Сережа, - спокойно соглашается Костров,
хотя он и недоволен чрезмерной нервозностью Рогова. - Только вам незачем
было так волноваться. Вы же знаете, что наша аппаратура "не прозевает" и
зафиксирует все точнее нас с вами.
- Это верно, Алексей Дмитриевич, - смущенно переминается с ноги на ногу
Рогов. - Но ведь то аппаратура, а это надо собственными глазами увидеть...
Конечно, нужно было бы увидеть такое событие собственными глазами. Костров
и так уже досадует на себя за то, что пропустил такой момент, но Рогову не
следовало напоминать ему об этом.
- Значит, победа, Алексей Дмитриевич! - радостно восклицает Галина,
крепко, по-мужски, пожимая руку Кострова.
Алексей и сам готов торжествовать победу и от радости расцеловать Галину и
Сергея, но он сдерживает себя и замечает слишком уж рассудительно, как
кажется Галине:
- Рано еще торжествовать. Необходимо прежде проверить всё еще раз, чтобы
не повторить ошибку Басова. Убедительно вас прошу: пока никому ни слова об
этом.
12
Весь следующий день группа Кострова занята сверкой осциллограмм,
уточнением показаний хронометра, сложными расчетами.
Без устали работают и электронно-счетные машины Галины. Лишь к исходу дня
удается закончить работу. Установлено, что космическая радиопередача на
волне двадцать один сантиметр велась в апреле шестьсот девяносто шесть
часов пятьдесят минут. Затем она прекратилась из-за помех. Неожиданно
возобновилась в июне на той же волне и продолжалась семьсот двадцать часов
тридцать минут двадцать секунд. В начале июля произошел переход на волну
двадцать сантиметров. Эта передача велась триста шестьдесят часов
пятнадцать минут десять секунд, то есть ровно половину того времени, в
течение которого длилась передача на волне двадцать один сантиметр.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг