диване. Встревоженный Костров бросается к нему, но Басов сразу же
открывает глаза и, не меняя позы, говорит почти трезвым голосом:
- Ничего, ничего... Не беспокойся, жив пока.
- Худо тебе? - участливо спрашивает Костров. - Всыпали там?
- Где - там? - будто ужаленный, вскакивает Басов. - Там, - тычет он
пальцем в потолок, - со мной по-человечески разговаривали, хотя надо было
бы выгнать меня к чертовой матери! Они ведь не знают еще всего... А этот
маньяк Климов!.. - Он вдруг сжимает кулаки и грозит кому-то за окном.
Потом поворачивается к Пархомчуку и просит неожиданно вежливо: -
Убедительнейше тебя прошу, Остап Андреевич, оставь ты нас одних. И не
подпускай, пожалуйста, никого к моему дому.
- Слушаюсь, - по-военному отвечает Пархомчук и, повернувшись через левое
плечо, почти строевым шагом выходит из комнаты.
- Садись, пожалуйста, - устало кивает Басов на диван. - Очень нужно
поговорить с тобой. Сам хотел к тебе зайти. Подожди только минуточку.
Он выходит в туалетную. Слышно, как отфыркивается там, - видимо, сунул
голову под кран. Возвращается с мокрыми волосами. Струйки воды текут по
лицу и за ворот рубашки.
- Чтобы тебе сразу стало все ясно, - говорит он теперь уже совсем трезвым
голосом, - знай: у Климова ни черта не получилось. Я-то, кретин, ни минуты
не сомневался в нем. И в институте всех заверил, что мы на верном пути,
что успех почти гарантирован. И вот он меня обрадовал... Только что... -
Басов закрывает лицо руками и всхлипывает.
Кострову становится жаль его:
- Ну что ты, Миша... Успокойся, пожалуйста.
Басов лезет в карман, достает носовой платок и долго сморкается. Костров
наливает ему воды из графина. Михаил Иванович молча кивает в знак
благодарности.
- Теперь вся надежда только на тебя, - жалко улыбаясь, произносит он,
отпив несколько глотков. - Не подведешь, а?
- Но ведь ты же не веришь в моего Фоциса. Он не перспективный, - пытается
пошутить Костров.
Басов нетерпеливо отмахивается.
- Я верю тебе во всем, - возбужденно, как в лихорадочном бреду, шепчет он.
- Занимайся любой звездой, работай на любом телескопе, привлекай любых
астрономов и астрофизиков - все будет в твоем распоряжении. Мое спасение
теперь в твоих руках.
"Только о себе и заботишься, - уже с неприязнью думает Костров. - А
престиж нашей науки, которую ты же скомпрометировал своим легкомыслием?.."
Но Алексей еще щадит Басова и молча слушает.
- Я знаю, я плохой ученый, у меня нет таланта исследователя, - бичует себя
Басов, доставая из шкафа бутылку и разливая остатки коньяка в две рюмки. -
Но я хороший администратор. У меня верный нюх на талантливых людей. Я
сразу почувствовал, чего ты стоишь. Даже Климов, который так подвел меня,
тоже ведь талантлив. А Фогельсон? И не только ученые, Пархомчук разве
плох? Чудаковат - это верно, но комендант незаменимый. Давай же выпьем,
Алексей, за твои успехи и за мое спасение!
Костров качает головой и отодвигает от себя рюмку:
- Нет, Михаил. Я пить не буду и тебе не советую. Ты и так достаточно выпил.
- Ладно, не пей. Я не настаиваю. А за меня не беспокойся, я привык. Пью
тайком каждую ночь... и все из-за нее... - Он кивает на портрет Галины,
стоящий у него на столе. - Ты можешь презирать меня за это...
Костров поднимается, но Басов, торопливо выпив обе рюмки, останавливает
его:
- Погоди, еще что-то скажу...
Он ищет, чем бы закусить, но, не найдя ничего, дрожащей рукой сует в рот
давно потухшую папиросу.
- По-моему, - шепчет он, - она к тебе неравнодушна, и я...
- Ну знаешь ли!.. - возмущенно прерывает его Костров и делает такое
движение, будто хочет дать Басову пощечину.
Но сзади кто-то осторожно берет его за руку, и он слышит почти спокойный
голос Галины:
- Не стоит мараться, Алексей Дмитриевич.
Вырвав руку, Костров торопливо идет к выходу и хлопает дверью.
...Он долго не может заснуть в эту ночь. "Завтра же попрошусь у Петра
Петровича в другую обсерваторию. В конце концов, вести наблюдение за
Фоцисом можно не только под Москвой. Почему я должен торчать именно тут,
ставя в неловкое положение и Галину и себя?.."
9
Утром, едва Костров успевает принять душ и одеться, к нему вбегает
запыхавшаяся Галина.
- Алексей Дмитриевич! - с трудом переводя дух, радостно кричит она. -
Рогов принял излучение со стороны Фоциса на новой волне! А на волне
двадцать один оно больше не принимается!..
Не расспрашивая ни о чем, мгновенно забыв о ночном разговоре, Костров
выбегает из дома. Галина едва поспевает за ним. Их встречает улыбающийся
Рогов.
- Ну что? - отрывисто спрашивает Костров.
- Излучение с абсолютно тем же профилем принимается теперь на волне
двадцать сантиметров, Алексей Дмитриевич!
- Ну-ка, дайте я сам посмотрю.
Он торопливо входит в аппаратную и склоняется над экраном осциллографа.
Потом внимательно просматривает длинные ленты осциллограмм. Галина стоит
сзади него и затаив дыхание следит за каждым его движением.
- Да, действительно, - задумчиво говорит Костров, - похоже, что профиль
тот же. Однако надо еще многое уточнить...
В тот же день в обсерваторию приезжает заместитель директора
астрофизического института Петр Петрович Зорницын. В сопровождении Басова
и Пархомчука он обходит аппаратные и лаборатории, подолгу беседует с
радиооптиками и астрофизиками. Возле антенны Кострова он оборачивается к
сопровождающим:
- Спасибо вам, товарищи. Можете быть свободны. Занимайтесь своими делами.
С Костровым и его помощником Сергеем Роговым он здоровается особенно
приветливо. Тепло пожимает руку Галины.
- Ну-с, каковы у вас успехи?
- Кое-что намечается, - сдержанно отвечает Костров и коротко докладывает,
в чем видит он наметившийся успех.
- Значит, вы полагаете, что принимаемое вами излучение искусственного
происхождения?
- Есть основание так думать, Петр Петрович. Видите, каков его профиль?
Разве можно сравнить его с профилем естественных излучений космического
пространства?
- Да, пожалуй, - соглашается Петр Петрович. - Однако это излучение все еще
не несет пока никакой информации.
- А изменение длины волны на один сантиметр? - спрашивает Галина. -
Информацию можно ведь передать не только модулируя волну, но и изменяя ее
частоту.
Заместитель директора вопросительно смотрит на Кострова. Алексей вполне
разделяет смелую мысль Галины.
- Это действительно может быть именно так, Петр Петрович. Амплитудная
модуляция волн космических радиоизлучений подвержена большим искажениям,
тогда как длина их регистрируется нами с безукоризненной точностью.
- Ну что же, будем полагать в таком случае, что вы на верном пути, и
запасемся терпением. А пока примите мои поздравления с первыми успехами.
Он вновь пожимает всем руки. Галина, поняв, что ему нужно остаться наедине
с Костровым, делает знак Рогову, и они незаметно выходят из аппаратной.
- Очень толковая у вас помощница, - замечает Петр Петрович.
- Да, очень. Но она ведь не только мне помогает.
- Сейчас важно, чтобы она и вообще весь коллектив обсерватории помогал в
основном вам, Алексей Дмитриевич. Надеюсь, вы понимаете сложившуюся
ситуацию и ту ответственность, которая ложится на вашу группу и на вас
лично в связи с этим?
- Да, конечно, Петр Петрович.
- Вот и отлично. Учтите, что в успехе ваших исследований заинтересован не
только наш институт, но и Академия наук. Я бы даже сказал, вся наша наука.
Как только заместитель директора уходит, Галина возвращается к Кострову. У
входа в аппаратную она сталкивается с Пархомчуком.
- Что вы тут делаете, Остап Андреевич? - строго спрашивает она коменданта.
- Прикидываю, каким образом лучше всего окружить вниманием товарища
Кострова, - озабоченно сообщает Пархомчук. - Имеется такая установка от
начальства.
- Ну, и что же вы придумали?
- Изучим этот вопрос досконально, - уклончиво отвечает Пархомчук, - чтобы
охватить весь комплекс его потребностей.
- А наших?
- И ваших. Но вы все идете теперь под его маркой - группа Кострова,
костровцы, так сказать. Вас, костровцев, я вообще люблю больше, чем другие
группы. И вот решил для начала разбить перед вашей антенной цветочную
клумбу. На ней будет красоваться девиз, написанный живыми цветами: "Per
aspera ad astra", что означает "Через тернии к звездам"! Не плохо, а? К
тому же, чистейшая латынь.
Галина смеется и спешит в аппаратную.
Группа Кострова уже в сборе. Астрофизики Сергей Рогов и Максим Мартынов
сидят на широких подоконниках. Радиотехник Бойко стоит рядом с ними,
прислонясь к пульту с измерительными приборами. Костров у стола
перелистывает дневники наблюдений. Когда входит Галина, он пододвигает ей
стул и садится за свой рабочий стол.
- Начнем, товарищи, - говорит он. - Сережа, я просил вас ознакомиться с
работами Брейсуэйта. Вы готовы?
Рогов достает тетрадь и торопливо листает ее.
- Результаты наблюдений Брейсуэйта за радиоизлучением Фоциса таковы: с
начала ноября и до первого декабря прошлого года он довольно отчетливо
принимал излучение на волне двадцать один сантиметр с таким же профилем,
как и у нас. Затем начались помехи, в которых сигналы на этой волне
совершенно растворились. Брейсуэйту не удалось избавиться от фона в
течение всего декабря. В январе помехи снизились, однако принять излучение
на волне двадцать один сантиметр так и не удалось в течение всего января.
- А он интересовался только этой волной? - подсчитывая что-то, спрашивает
Костров.
- Нет, не только этой. Он прощупал весь спектр радиоизлучений на волнах от
одного до тридцати сантиметров. А в феврале снова зарегистрировал
излучение с тем же профилем на волне двадцать один сантиметр. В марте
опять все растворилось в помехах. Помехи несколько ослабли лишь во второй
половине апреля, но излучение на волне двадцать один сантиметр снова
бесследно исчезло, хотя к этому времени Брейсуэйту удалось сконструировать
такую аппаратуру, которая обеспечивала уверенный прием даже при наличии
шумового фона значительно большей интенсивности. - Рогов захлопывает
тетрадь и скороговоркой заканчивает: - На этом терпение Томаса Брейсуэйта,
а вернее дирекции радиообсерватории, в которой он работал, иссякло. Они
жаждали быстрого успеха и приказали Брейсуэйту заняться другими звездами.
На Фоцисе же был поставлен крест, так как ни один из параметров его
изучения - ни амплитуда, ни фаза, ни частота - не несли никакой информации.
- Точь-в-точь как у нас! - возбужденно восклицает Мартынов, давно уже
считающий исследования Фоциса безнадежными.
- Да, до недавнего времени, - поворачивается к нему Костров. - Ибо секрет
тут, видимо, не в модуляциях волны. Однако и постоянство формы этой волны
тоже, конечно, не случайно. Оно невольно привлекает внимание, наводит на
мысль о возможной искусственности сигнала. Разве не поэтому
заинтересовались радиоизлучением Фоциса и мы и Томас Брейсуэйт?
Он вспоминает, каких ухищрений стоило выделить из шума космических помех
эту волну, не несущую никакой информации, кроме, может быть, одного только
сигнала: "Внимание". Нужно было терпеливо улавливать слабую энергию ее
импульсов и, пользуясь их однородностью, "наслаивать" в специальных
накопителях - электронно-лучевых трубках "памяти" - до тех пор, пока
импульсы эти не выделились отчетливо из радиошумов космического
пространства.
И этот упрямец и скептик Максим Мартынов вложил в работу группы немало
изобретательности, совершенствуя приемную аппаратуру радиотелескопа.
Почему же теперь не хочет он понять принципа передачи информации теми, кто
обитает на одной из планет Фоциса? Может быть, не понимают этого и другие?
Но Костров так и не успевает ничего объяснить своим сотрудникам, его
опережает Рогов:
- Нам все понятно, Алексей Дмитриевич. Информация со стороны Фоциса
передается, конечно, не модулирующей функцией, а изменением длины волны.
- Как же, однако, смогут они передать нам что-нибудь таким способом? -
спрашивает коренастый, рыжеволосый и веснушчатый радиотехник Бойко. -
Теперь нужно, значит, ожидать передачи на волне девятнадцати или двадцати
двух сантиметров? До каких же пор можно уменьшать или увеличивать длину
этих волн? Такие известные физики, как Филипп Моррисон и Джузеппе Коккони,
утверждают, что космические радиопередачи можно вести лишь на волнах
длиною не менее одного и не более тридцати сантиметров. Что же, наши
друзья с Фоциса и будут, значит, вести передачу на всех этих волнах по
очереди?
То, что говорит Бойко, известно всем, и тем не менее все настороженно
поворачиваются к Кострову.
- Позвольте мне, Алексей Дмитриевич? - просит Галина и, не дожидаясь
разрешения, продолжает: - Зачем им передавать информацию на всем
диапазоне? Они могут вести любую передачу на волнах всего двух частот - на
длинах в двадцать один и в двадцать сантиметров.
- Как же это? - недоумевает Бойко, приглаживая свою рыжую шевелюру.
Все невольно улыбаются, а Рогов спрашивает:
- Бинарная система?
- Ну да! - восклицает Галина. - С помощью двоичной системы счисления.
Двадцать в этом случае будет нолем, а двадцать один - единицей, или
наоборот. С помощью этих двух знаков - ноля и единицы - можно, как вам
известно, вести такой же счет, как и с десятью знаками общепринятой у нас
и довольно устаревшей теперь десятичной системы. Все наши счетные машины
работают именно по этой двоичной системе...
- Ладно, это понятно, - недовольно прерывает Галину Бойко. - А вот где
доказательства того, что информацию с Фоциса действительно передают по
бинарной системе?
- Тут уж придется запастись терпением, - смеется Костров, очень довольный,
что Галина так просто все объяснила. - И терпения этого потребуется нам,
видимо, немало.
10
Терпения действительно потребовалось много. Гораздо больше, чем было его у
некоторых членов группы Кострова. Радиооптик Максим Мартынов, например,
уже на третий день является к Кострову и смущенно заявляет:
- Вы уж извините меня, Алексей Дмитриевич... Очень не хотелось говорить
вам этого, но ведь вы меня знаете - не могу я сидеть без дела. Я привык
придумывать новое, совершенствовать, искать... Искать сколько угодно
долго, но не сидеть сложа руки. А вы, как я понимаю, намерены главным
образом ждать.
- Да, ждать, - подтверждает Костров, и брови его сурово сходятся у
переносицы. - Ждать, чтобы убедиться наконец, на верном ли мы пути или
допустили ошибку. А потом либо снова поиски, либо усовершенствование
достигнутого. Разве вас не устраивает такая перспектива?
- Устроила бы, если бы все это начать сегодня же. Я имею в виду
перспективу поиска или усовершенствования, - чистосердечно признается
Мартынов.
Костров хмуро молчит некоторое время, потом, вздохнув, заключает с явным
сожалением:
- Ну что ж, не смею удерживать. Если вас не интересуют результаты того
дела, в которое вложили столько сил и вы лично и все те, с кем вы
работали, то вам действительно лучше уйти. Значит, плохо вы верили в то,
что делали...
Мартынов энергично мотает головой:
- Нет, нет, Алексей Дмитриевич! Неправда это! Я все время искренне верил и
сейчас верю, что мы примем искусственный сигнал из Вселенной. Потому и не
ухожу из обсерватории, хотя мне делали немало заманчивых предложений. Я и
теперь остаюсь здесь, с вами, перехожу только к Климову.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг