- Нельзя тебе, нельзя! Что ты? - лежи. Волнение очень большое. Разве
можно самому? Я тебе вслух почитаю. Книга хорошая... Книга, мил человек,
самый наипервейший сорт...
И Бенедикт лежал укутанный, давился бульоном и слезами, а тесть,
осветив страницы глазами, водя пальцем по строчкам, важным, толстым голосом
читал:
Ко-мар пи-щит,
Под ним дуб тре-щит,
Виндадоры, виндадоры,
Виндадорушки мои!
Поросеночек яичко снес,
Куропаточка бычка родила,
Виндадоры, виндадоры,
Виндадорушки мои!
Села баба на баран,
Поехала по горам,
Виндадоры, виндадоры,
Виндадорушки мои!..
ЦИ
У Феофилакта брали, у Бориса брали, у Евлалии - две. Клементий,
Лаврентий, Осип, Зюзя, Револьт, - к этим зря ездили, ничего не нашли, одни
обрывки. У Малюты в сараюшке три книги закопаны, все черными пятнами
пошедцы, ни слова не разберешь. Вандализм... Клоп Ефимыч, - кто бы мог
подумать? - сундук цельный держал, и на виду, две дюжины сухих и чистых. А
только ни слова по-нашему, а значки неведомые: крюки да гвозди гнутые. У
Ульяны - только с картинками. Мафусаил и Чурило, близнецы, за рекой жили,
мышей в рост давали, - одна, маленькая, рваная. Ахметка спалить успел:
спугнули... Зоя Гурьевна спалила. Авенир, Маккавей, Ненила-заика, Язва,
Рюрик, Иван Елдырин, Сысой, - у этих ничего. У Януария, знать, было
когда-то, да делось невесть куда, а только в чулане все стены картинками
увешаны, а на картинках бабы срамные.
Мрак.
- Сколько ж гадости в народе, - говорил тесть, - ты подумай. Ведь когда
еще было сказано: книг дома не держать! Сказано? - сказано. А нет, держат.
Все по-своему хотят. Гноят, пачкают, в палисаде закапывают. Чуешь?
- Да, да.
- Дырки проковыривают, страницы рвут, на цигарки сворачивают...
- Ужасно, не говорите!..
- Заместо крышек на суповые горшки кладут...
- Не травите душу! Слышать не могу!..
- То слуховое окно книжкой заткнут, а дождь пойдет, листы-то и
расползутся, ровно каша... А то в печную трубу сунут, - сажа, копоть
страшенная, а потом пых! - и сгорела... А есть которые дрова жалеют,
книжками печи топят...
- Молчите, молчите, не надо!..
- А есть такие, - слышь, зять? - есть которые листов нарвут да в нужный
чулан снесут, а там на гвоздок-то для надобностев своих навесят... А
надобности их известные...
Бенедикт не выдерживал, вскакивал с тубарета; запустив руки в волосья,
бегал по горнице: в сердце узел тесный, в душе сумятица и кривизна, будто
наклон какой, будто пол под ногами накренился, как во сне, и вот сейчас,
сейчас все с него покатится в бездонную яму, в колодец, не знай куда. Мы тут
сидим себе, али на лежанке лежим в теплом тереме, все у нас чисто и
культурно, с кухни блинами пахнет, бабы у нас степенные, белые, румяные, в
бане распарены; сами расфуфырены: бусы, да кокошники, да сарафаны с лентами,
да юбки, да вторые, да третьи, да еще что придумали: шали надели с шорохом,
белые, из пера кружевного, чистого, узорчатого; - а там в городке-то
голубчики в неметеных избах, в копоти да срани своей неизбывной, с побитыми
рылами, со взорами мутными, хватают книгу, пальцев не обтеревши; рвут с
треском, вырывают листы, - поперек, пополам; отрывают ноги коням, головы
красавицам; скомкав, швыряют морские ладьи в прожорливый огонь; свертывают,
давя, белые дороги в цигарку: завивается путь сизым дымком, трещат, погибают
цветущие кусты; под корень срубленное, со стоном валится дерево Сирень,
валится береза золотая, вытоптан тульпан, загажена тайная поляна; с диким
криком, с разорванным ртом валится с ветвей Княжья Птица Паулин, - ноги
кверху да головой об камень!
Сожжешь - не вернешь, убьешь - не воротишь; что бы вынес ты из горящего
дома?.. Я-то? Ай не знаете? А еще Истопник! А то спрашивал загадку, али,
говорит, дилемму: кабы выбирать, что б ты вытащил: кошку али картину?
Голубчика али книгу? Вопросы! Еще вроде как мучился, сумлевался, головой
качал, бородой крутил!.. "Не могу решить, триста лет думаю..." Кошку, прям!
Кошке, - али, по-научному, коту, - ему наподдать надо, чтоб как плевок
летел, чтоб под ногами не путался, чтоб работу свою знал: мышей ловить! а не
картину!.. Голубчики?! Голубчики - прах, труха, кало, дым печной, глина, в
глину же и возвернутся. Грязь от них, сало свечное, очески...
Ты, Книга, чистое мое, светлое мое, золото певучее, обещание, мечта,
зов дальний, -
О, призрак нежный и случайный,
Опять я слышу давний зов,
Опять красой необычайной
Ты манишь с дальних берегов!..
Ты, Книга! Ты одна не обманешь, не ударишь, не обидишь, не покинешь!
Тихая, - а смеешься, кричишь, поешь; покорная, - изумляешь, дразнишь,
заманиваешь; малая - а в тебе народы без числа; пригоршня буковок,
только-то, а захочешь - вскружишь голову, запутаешь, завертишь, затуманишь,
слезы вспузырятся, дыхание захолонет, вся-то душа как полотно на ветру
взволнуется, волнами восстанет, крылами взмахнет! А то чувство какое
бессловесное в груди ворочается, стучит кулаками в двери, в стены:
задыхаюся! выпусти! - а как его, голое-то, шершавое, выпустишь? какими
словами оденешь? Нет у нас слов, не знаем! Как все равно у зверя дикого, али
у слеповрана, али русалки, - нет слов, мык один! А книгу раскроешь, - и там
они, слова, дивные, летучие:
О, город! О, ветер! О, снежные бури!
О, бездна разорванной в клочья лазури!
Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!..
...али желчь, и грусть, и горесть, и пустота глаза осушат, и тоже слов
ищешь, а вот они:
Но разве мир не одинаков
В веках, и ныне, и всегда,
От каббалы халдейских знаков
До неба, где горит звезда?
Все та же мудрость, мудрость праха,
И в ней - все тот же наш двойник:
Тоски, бессилия и страха
Через века глядящий лик!
Бенедикт выбегал на галерею, смотрел с верхотуры на слободу, на
городок, на горки его и низины, на тропы, протоптанные между заборами, на
занесенные снегом улицы; дуло и шуршало снегом, с шорохом сыпалось с крыши
за ворот. Стоял, вытянув шею, вертел головой туда-сюда, всматривался,
смаргивал иней: у кого спрятано? У кого, - в тряпице на печи, в ящике под
лежанкой, в ямке земляной, в берестяном коробе, - у кого? Знать бы!.. Ведь
есть же, есть, есть!.. Знаю, что есть, вот чую, нюхом чую: есть! - только у
кого? Щурясь, всматривался в слепой полумрак: сумерки, зажигаются огоньки в
избах; поспешают-семенят там внизу людишки, бегут-торопятся в печное тепло,
на лавку, да за суп за свой, жидкую мышиную похлебочку... Как и едят-то
дрянь такую, как и не противно-то?.. Чуть темная водица, - вот как ноги
помоешь, такого цвета... Малые тушки на дно осевши, червырями для солености
приправлено... Народный анчоус... Никита Иваныч так червыря звал... Жив ли
старик-то? А проведать его... Может, книга у него есть? Может, почитать
даст? - и лечить его не надо, сам даст...
А была б моя воля, - весь город перетряхнул бы: сдавай книги, тудыть! А
тесть не дает, сдерживает: умерься, зять, всех лечить заберем - кто работать
будет? Дороги чистить, репу садить, туеса плести? Подход у тебя
негосударственный: все норовом! Все рывком! да сразу! да сейчас! - так
только народ перепугаешь, разбегутся! Ты мышей ловил? Науку знаешь? -
то-то!..
Верно, ловил в свое время. Прикармливал. Да. Разбогател даже на час. А
потом? - сошло все, как и не бывало! От всего богатства - одни ватрушки, и
те подгоремши!
А ноги бы надо размять. В зверинец зашел. Бескультурье... Запах такой
звериный, тяжелый. Козляки блеют. Тетеря с приятелями, как всегда, в карты
режется:
- А мы вам вальта!
- А мы его червонцем!
- Спятил, что ли?
- А козырная!
- Что ж, что козырная? Червонец прошел! Скинули червонец-то! Жулит он,
ребята!
Как всегда - ни навоз не убрали, ничего.
- Тетеря! Поди сюда. Запрягайся.
- Погоди, доиграем.
- Что значит погоди? У тебя отдых был - предостаточно.
- Тэк-с... Бабец, и еще бабец! Вот вам!
- Тетеря!
- У меня пересменка... Берешь? - и вальта тебе впридачу.
- Тетеря!!! - затопал ногами Бенедикт.
- Ну, чего, чего... Разорался... У саней полозья погнумши.
- Не ври! Всегда одно и то же! Обувайся, кататься поеду. Пять минут
тебе на сборы!..
Бенедикт пошел вдоль клетей. Тут воробьи. Мелкая птица, вроде мыши, а
вкусная. Только костей много. Тут соловьи были. Съели соловьев, надо новых
ловить. Это весной. Сейчас они попрятамшись. Тут - что у нас. Тут древяница.
- Древяница! - позвал Бенедикт. - Выйди!
Не выходит.
- Выходи, сукина дочь!
Не хочет. Подгреб, ухмыляясь, Терентий.
- А ты громче.
Крикнул громче.
- Да ты еще громче.
- Дре-вя-ни-цааааааааааааааааааааааа!!!
Не идет, что такое!
- А ты так крикни, чтоб кишки лопнули. Она и выйдет. С кишок.
Бенедикт посмотрел с сомнением: скотина ржет,
довольный:
- Гы! Вы ж ее съели!
- Разве? Так что ж ты мне тут!..
Шутки дурацкие... Так и голос сорвешь на морозе. Бенедикт оглядел
клети. Вся птица, что послабей, в дупле хоронится. Слеповран нахохлился,
голову под крыло. Птицы-блядуницы в стайку сбились, друг друга греют.
Страдают! А, то-то! Будете знать, как на головы гадить! Ведь до чего птица
мусорная! И мясо у нее мусорное, жилистое, это уж только перерожденцев
кормить, а люди не едят. И в лесу она жить не хочет, а только в городе,
блядуница эта.
В дальней клети, где дерево голое, сук голый тож, - никого не видать.
Кто в ней жилец - незнамо. А он в дупле. А может, и нету никого: клеть
чистая, ни помета, ни перьев. А может, съели его.
...Эвон, древяницу-то съели! А он и не заметил, читамши. Так он и не
разглядел ее толком. Теперь когда еще другую поймают. Она в руки не дается,
древяница.
- Поехали, - поторопил Тетеря. - Мерзну.
- Будешь, тварь, еще мне указывать! Надо - так и померзнешь!
Ногой пнул гадину в бок, в сани сел, медвежьей шкурой укрылся.
- Пшо-о-ол! Галопом - и с песнями!
ЧЕРВЬ
...Никита Иваныч и с ним другой Прежний, Лев Львович, из диссидентов,
сидели за столом и пили ржавь. Видать, давно пили и набрались хорошо: личики
красные, бормочут чепуху.
Бенедикт снял шапку.
- Доброго здоровьичка.
- Беня?! Беня! Да ты ли это?! - Обрадовался, засуетился. - Сколько лет,
сколько зим! Нет, правда? Год, два?.. С ума сойти... Знакомы? Бенедикт
Карпов, наш скульптор, народный Опекушин.
Лев Львович посмотрел с сомнением, будто и не узнал, будто сам когда-то
пушкина нести не помогал; личико покривил:
- Кудеяровых зять?
- Ага.
- Слышал, слышал про ваш мезальянс.
- Спасибо, - поблагодарил Бенедикт. Даже растрогался. Слышали, значит.
Сел, Прежние подвинулись. Теснота, конечно. Вроде избушка с прошлого
раза меньше стала. Свечка чадит, натекает, тени пляшут. Стены закопченные.
На столе тоже нищета: жбан, да кружки, да горошку тарелка. Налили Бенедикту.
- Ну, что же ты?.. Как?.. Ну ты подумай... А мы сидим вот, выпиваем...
О жизни беседуем... О прошлом... То есть, конечно, и о будущем тоже... Вот о
Пушкине нашем... Как мы его ваяли, а? Как воздвигали! Какое событие!
Эпохальное! Восстановление святынь! Историческая веха! Теперь он снова с
нами. А ведь Пушкин, Беня, Пушкин - это наше все! Все! Вот ты об этом
подумай, запомни и усвой... Но - представляешь, жалость какая. Он уже
требует реставрации...
- Чего он требует?!.. - привстал Бенедикт.
- Чинить, чинить его надо! Дожди, снег, птицы... Вот если б он был
каменный! О бронзе я уж молчу, до бронзы еще дожить надо... И потом народ -
народ совершенно дичайший: привязали веревку, вешают на певца свободы белье!
Исподнее, наволочки, - дикость!
- Да вы ж сами хотели, чтоб народная тропа не зарастала, Никита Иваныч!
А теперь жалуетесь.
- Ах, Боже мой, Беня... Ну это же в переносном смысле.
- Пожалуйста, перенесем куда скажете. Холопов пригоню. На санях тоже
можно.
- О Боже мой, Господи, царица небесная...
- Нужен ксерокс, - это Лев Львович, мрачный.
- Не далее, как сто лет назад вы говорили, что нужен факс. Что Запад
нам поможет. - Это Никита Иваныч.
- Правильно, но ирония в том...
- Ирония в том, что Запада нету.
- Что значит нету! - рассердился Лев Львович. - Запад всегда есть.
- Но мы про это знать не можем.
- Нет уж, позвольте! Мы-то знаем. Это они про нас ничего не знают.
- Для вас это новость?
Лев Львович еще больше помрачнел и ковырял стол.
- Сейчас главное - ксерокс.
- Да почему же, почему?!
- Потому что сказано: плодитесь и размножайтесь! - Лев Львович поднял
длинный палец. - Размножайтесь!
- Ну как вы мыслите, - Никита Иваныч спрашивает, - ну будь у вас и факс
и ксерокс. В теперешних условиях. Предположим. Хотя и невероятно. Что бы вы
с ними делали. Как вы собираетесь бороться за свободу факсом? Ну?
- Помилуйте. Да очень просто. Беру альбом Дюрера. Это к примеру.
Черно-белый, но это не важно. Беру ксерокс, делаю копию. Размножаю. Беру
факс, посылаю копию на Запад. Там смотрят: что такое! Их национальное
сокровище. Они мне факс: верните национальное сокровище сию минуту! А я им:
придите и возьмите. Володейте. Вот вам и международные контакты, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг