господин Бертран, пока со мной не спознался!
Потом, обратившись к рыцарю, едким тоном проговорила:
- Сердце мое, велите увести ту даму, ежели не хотите, чтобы я вас
ревновала!
Шутка показалась мне весьма грубой, тем более что я не была знакома с
женщиной, позволившей себе такие слова. Я хотела дать ей почувствовать все
их неприличие и уже собиралась обратиться к господину д"Юрфе (на этот раз
прибегая к речи более современной), но мне помешал шум и ропот,
поднявшийся вдруг среди гостей.
Они что-то говорили друг другу, многозначительно переглядывались и
перемигивались, указывая друг другу на меня.
Внезапно дама, заговаривавшая с рыцарем, схватила светильник и
приблизилась ко мне так стремительно, что, казалось, она скорее летит, а
не идет.
Она высоко подняла светильник и обратила внимание присутствующих на тень,
отбрасываемую мною.
Тут со всех сторон раздались крики возмущения, и я услышала слова, которые
повторялись в толпе:
- Тень-то! Тень-то! Не наша она!
Сперва я не поняла смысла этих слов, но, осмотревшись кругом, чтобы
разгадать их значение, со страхом увидела, что ни у кого из окружавших
меня не было тени: все они скользили мимо факелов, не заслоняя собою их
свет.
Мной овладел невыразимый ужас. Чувствуя, что я лишаюсь сил, я поднесла
руку к сердцу. Мои пальцы коснулись крестика, который я недавно целовала,
и мне вновь послышался голос командора, зовущий меня. Я хотела бежать, но
рыцарь сжал мне руку своей железной дланью и принудил меня остаться.
- Не страшитесь, - проговорил он, - клянусь погибелью души моей - не
потерплю, чтобы кто обидел вас, а дабы никто и не помышлял о том, сейчас
же священник благословит нас и повенчает!
Толпа расступилась, и к нам подполз на четвереньках длинный францисканец,
бледный и худой.
Его как будто мучили жестокие боли, но в ответ на все его стоны дама с
жемчугами в волосах как-то неестественно засмеялась и, повернувшись к
рыцарю, сказала:
- Вот видите, сударь, видите, наш приор опять кобенится, как триста лет
назад.
Рыцарь приподнял забрало. Лицо его, нисколько не напоминавшее д"Юрфе, было
мертвенно-бледно, а взгляд носил печать такой зверской жестокости, что я
не могла его выдержать. Глаза его выступали из орбит и были устремлены на
меня, а приор, ползая по полу, гнусавил между тем молитвы, которые время
от времени прерывались такими страшными проклятиями и криками боли, что
волосы у меня дыбом вставали на голове. Холодный пот выступал у меня на
лбу, но я не в состоянии была и пошевелиться, ибо своим рукопожатием
господин Бертран отнял у меня всякую способность к действию, и мне
оставалось только смотреть и слушать.
Когда, наконец, францисканец, обращаясь к присутствующим, стал возвещать о
моем бракосочетании с господином Бертраном д"Обербуа, страх и негодование
придали мне вдруг силу сверхъестественную. Сделав резкое усилие, я
высвободила руку и, держа в ней крест, подняла его над призраками:
- Кто бы вы ни были, - воскликнула я, - именем бога живого приказываю вам:
исчезните.
При этих словах лицо господина Бертрана совершенно посинело. Он
покачнулся, и я услышала, как гулко, словно бы это был железный чан,
ударились о плиты пола рыцарские латы.
В то же мгновение исчезли и все остальные призраки, налетел ветер и
погасил огни.
Теперь кругом меня были развалины обширного здания. При свете луны,
проникавшем в одно из сводчатых окон, мне почудилось, будто передо мной
еще мечется целая толпа францисканцев, но и это видение исчезло, как
только я осенила себя крестом. До меня еще донеслись замирающие звуки
молитвы, еще различила я и слова: "Есть хочу, есть хочу!" - а потом уже
только шумело в ушах.
Меня одолела усталость, и я впала в дремоту.
Когда я очнулась, меня уже нес какой-то человек, широкими шагами
перемахивавший через пни деревьев и кусты. Я открыла глаза и при лучах
утренней зари узнала командора; одежда его была разорвана и запачкана
кровью.
- Сударыня, - сказал он мне, когда увидел, что я в состоянии его слушать,
- если самое жестокое мгновение в моей жизни было то, когда я потерял вас,
то уверяю, что ничто бы сейчас не могло сравниться с моим счастьем, если
бы его не отравляла мысль о том, что мне не удалось предотвратить ваше
падение.
Я ответила ему:
- Да бросьте вы сокрушаться, командор, и положите меня на землю: я
чувствую себя разбитой, а судя по тому, как вы меня несете, из вас,
пожалуй, хорошей няньки не получится!
- Если так, сударыня, - сказал господин де Бельевр, - то вините не мое
рвение, а сломанную левую руку!
- Боже мой! - вскричала я. - Как же это вы сломали себе руку?
- Когда бросился за вами, сударыня, как мне повелевал мой долг, едва
только я увидел, что дочь моего почитаемого друга выпала из кареты.
Тронутая самоотверженностью господина де Бельевра, я уговорила его
позволить мне идти самой. Я предложила ему также сделать из моего платка
повязку, но он ответил, что состояние его не требует таких забот и что он
более чем счастлив, имея здоровую руку, которой готов мне служить.
Мы еще не успели выбраться из леса, как встретили слуг с портшезом - их
выслал в эту сторону мой отец, узнав о несчастном случае от наших лакеев.
Сам он продолжал еще поиски в другом направлении. Вскоре мы соединились.
Он, как меня увидел, очень встревожился и сразу же начал хлопотать около
меня. Потом ему захотелось обнять и господина де Бельевра, с которым он не
видался много лет. Но командор отступил на один шаг и сказал моему отцу
тоном весьма серьезным:
- Милостивый государь и любезнейший друг! Доверив мне вашу дочь, то есть
самое драгоценное, что есть у вас на свете, вы дали мне такое
доказательство дружбы, которым я был глубоко тронут. Но я оказался
недостоин этой дружбы, ибо, несмотря на все мои старания, я не мог
помешать тому, чтобы гром напугал наших лошадей, чтобы карета разбилась, а
дочь ваша упала посреди леса, где и оставалась до утра. Итак, вы видите,
милостивый государь и дорогой друг, что я не оправдал вашего доверия, а
поелику справедливость требует, чтобы я дал вам удовольствие, то я и
предлагаю вам либо драться на шпагах, либо стреляться; сожалею, что
состояние моей левой руки делает для меня невозможной дуэль на кинжалах,
которой, быть может, вы бы отдали предпочтение, но вы - человек слишком
справедливый, чтобы упрекнуть меня в недостатке доброй воли, а для всякой
иной дуэли я - к вашим услугам в тот час и в том месте, какие вам угодно
будет указать.
Моего отца весьма удивило такое заключение, и лишь с величайшим трудом
удалось нам убедить командора, что он сделал все возможное для человека в
подобных обстоятельствах и что для смертоубийства нет никаких оснований.
Тогда он с жаром обнял моего отца и сказал ему, что очень обрадован таким
исходом дела, ибо ему было бы горестно убить лучшего своего друга.
Я попросила господина де Бельевра рассказать, как он меня нашел, и узнала
от него, что, бросившись вслед за мною, он ударился головою о дерево и от
этого на время потерял сознание. Придя в себя, он обнаружил, что левая
рука у него сломана, но это не помешало ему отправиться на мои поиски, в
течение которых он неоднократно звал меня. В конце концов после долгих
стараний он нашел меня в обмороке среди развалин замка и унес, обхватив
правой рукой.
Я, в свою очередь, рассказала, что со мною случилось в замке Обербуа, но
отец отнесся к моим словам так, как будто все это мне приснилось и
пригрезилось. Я выслушивала его шутки, но в глубине души была вполне
уверена, что видела не сон, - к тому же я ощущала и сильную боль в руке,
которую своей железной дланью сжал рыцарь Бертран.
Все перенесенные треволнения так на меня подействовали, что вызвали
лихорадку, которой я проболела больше двух недель.
В течение этого времени отец и командор (руку которого лечил здешний
хирург) постоянно играли в шахматы у меня в комнате либо рылись в большом
шкафу, набитом всякими бумагами и старинными пергаментами.
Однажды, когда я лежала, закрыв глаза, я услышала, как отец говорил
командору:
- Вот прочитайте, друг мой, и скажите, что вы об этом думаете.
Мне стало любопытно, и, приоткрыв глаза, я увидела, что отец держит в
руках совершенно пожелтевший пергамент с несколькими привешенными к нему
восковыми печатями, какие в былое время полагалось прикреплять к
парламентским указам и королевским эдиктам.
Командор взял пергамент и принялся читать вполголоса, часто оборачиваясь в
мою сторону, послание короля Карла Седьмого ко всем баронам в Арденнах,
коим сообщалось и объявлялось об изъятии в казну поместий рыцаря Бертрана
д"Обербуа и госпожи Жанны де Рошэгю, обвиненных в без-божии и всякого рода
преступлениях.
Послание начиналось в обычных выражениях:
"Мы Карл Седьмой, милостию божиею король Франции, шлем благоволение свое
всем, кто читать будет сии письмена. Всем вассалам нашим, баронам,
владетельным господам, рыцарям и дворянам да будет ведомо, что чиновники
наши, владетельные господа и дворяне донесли нам о бароне нашем господине
рыцаре Бертране д"Обербуа, каковой рыцарь злокозненно и злонравно
непокорство оказывал нам и власти нашей королевской противоборствовал", и
прочая, и прочая, и прочая. Следовал длинный список прегрешениям рыцаря
Бертрана, который, как было сказано, "о благе святой церкви нашей не
радел, оной не почитал, постов и вовсе не соблюдал, как если бы так и
подобало, годы многие во грехах не исповедовался и плоти и крови господа
нашего и спасителя Иисуса Христа не причащался".
"И столь премерзостно сотворил выше реченный рыцарь, - гласил далее
пергамент - что мерзостней того и сотворить невозможно, понеже в ночь
успения пресвятой владычицы нашейбогородицы, веселясь на пире буйном и
богопротивном, господин тот Бертран рек: "Погибелью души моей клянусь!
Жизни вечной не бывать и в жизнь оную не верю нисколько, а коли она есть,
так я, хоть бы и душу за то отдать сатане, ворочусь через триста лет с
сего дня в замок мой, дабы веселиться и пировать, и в том поклясться и
побожиться готов!"
Как говорилось далее в послании, эти дерзкие слова столь понравились
прочим сотрапезникам, что все они тоже дали клятву встретиться ровно через
триста лет, в такой же точно день и час в замке рыцаря Бертрана, за
каковое деяние они объявлялись вероотступниками и безбожниками.
Так как вскоре после произнесения столь ужасных слов рыцарь Бертран был
найден "удавленным, сиречь удушенным" в своих доспехах, его тем самым уже
не могло коснуться возмездие за совершенные преступления, но его поместия
были взяты в казну, равно как и владения его доброй приятельницы госпожи
Жанны де Рошэгю, которая обвинялась - милая забавница! - еще и в том, что
сгубила приора одного францисканского монастыря, воспользовавшись сперва
его помощью для убийства своего супруга. То, как она умертвила этого
недостойного священника, было чудовищно: она велела перерезать ему оба
подколенка и бросить искалеченного в лесу Обербуа, "и на сие горестно было
взирать, ибо выше реченный священник ползал и корчился прежалостно, доколе
не умре с голоду в том лесу".
В конце послания не заключалось ничего существенного, кроме того, что
одному из наших предков повелевалось именем короля вступить во владение
замками рыцаря Бертрана и госпожи Жанны.
Когда командор дочитал, отец спросил его, в какой именно день мы приехали.
- Это было в ночь на успенье божьей матери, - отвечал господин де Бельевр.
- В ту ночь я имел несчастие потерять и счастие вновь найти госпожу
герцогиню, вашу дочь.
- Послание помечено тысяча четыреста пятьдесят девятым годом, - продолжал
мой отец, - а у нас сейчас год тысяча семьсот пятьдесят девятый. В ночь на
успенье с тех пор прошло, значит, ровно триста лет. Не надо, командор,
говорить про это моей дочери - пусть лучше она думает, что видела сон.
При этих словах я вся побледнела от ужаса. Отец и командор это заметили и
обменялись беспокойным взглядом. Но я сделала вид, что только сейчас
проснулась, и сказала, что чувствую необычайный упадок сил.
Несколько дней спустя я совершенно выздоровела.
Вскоре же я уехала в Париж опять в сопровождении господина де Бельевра. Я
снова встретилась с д"Юрфе, который оказался еще более, чем прежде,
влюбленным в меня, но я по проклятой привычке к кокетству держалась с ним
еще более холодно, продолжая его мучить и шутить над ним, в особенности по
поводу его неудавшейся попытки похитить меня.
Во всем этом я так преуспела, что в одно прекрасное утро он пришел
сообщить о своем решении уехать в Молдавию - так он устал от этой игры.
Я достаточно хорошо знала маркиза и поняла, что теперь уже он не откажется
от своего намерения. Удерживать его я не стала, а так как мне бог весть
почему казалось, что с ним может случиться несчастье, то и дала ему -
чтобы предохранить - мой крестик, который, как он мне рассказал
впоследствии, спас его от страшной беды.
Через полгода после отъезда маркиза я вышла замуж за вашего деда и должна
вам признаться, дети мои, что сделала этот шаг, хоть отчасти, с горя. Но
все же правду говорят, что браки по любви - не самые удачные: ведь ваш
дед, к которому я всегда чувствовала только уважение, сделал меня,
конечно, гораздо более счастливой, чем я была бы с маркизом д"Юрфе,
который, в конце концов, был всего-навсего шалопай, что, впрочем, не
мешало мне находить его весьма приятным.
Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.com.ru/
Алексей Константинович ТОЛСТОЙ: ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг