только нескольким прохожим, узнавшим, что покушаются на жизнь обожаемого
диктатора, удалось ударить несколько раз негодяя. Он задержан.
- Эти прохожие были все же частные лица или агенты?
У секретаря затрепетали веки, он чуть-чуть усмехнулся уголком рта -
единственной во всей Северной Америке, неподражаемой улыбкой:
- Разумеется, сэр, это были частные лица, честные торговцы, преданные
вам, сэр.
- Узнать имена торговцев, - продиктовал Гарин, - в печати выразить им
мою горячую признательность. Покушавшегося судить по всей строгости за-
конов. После осуждения я его помилую.
- Второе покушение произошло также в парке, - продолжал секретарь. -
Была обнаружена дама, смотревшая на окна вашей опочивальни, сэр. При да-
ме найден небольшой револьвер.
- Молоденькая?
- Пятидесяти трех лет. Девица.
- И что же толпа?
- Толпа ограничилась тем, что сорвала с нее шляпу, изломала зонтик и
растоптала сумочку. Такой сравнительно слабый энтузиазм объясняется ран-
ним часом утра и жалким видом самой дамы, немедленно упавшей в обморок
при виде разъяренной толпы.
- Выдать старой вороне заграничный паспорт и немедленно вывезти за
пределы Соединенных Штатов. В печати говорить глухо об этом инциденте.
Что еще?
Без пяти девять Гарин взял душ, после чего отдал себя в работу парик-
махеру и его четырем помощникам. Он сел в особое, вроде зубоврачебного,
кресло, покрытое льняной простыней, перед тройным зеркалом. Одновременно
лицо его было подвергнуто паровой ванне, над ногтями обеих рук запорхали
пилочками, ножичками, замшевыми подушечками две блондинки, над ногтями
ног - две искуснейшие мулатки. Волосы на голове освежены в нескольких
туалетных водах и эссенциях, тронуты щипцами и причесаны так, что стало
незаметно плеши. Брадобрей, получивший титул баронета за удивительное
искусство, побрил Петра Петровича, напудрил и надушил лицо и голову раз-
личными духами: шею - запахом роз, за ушами - шипром, виски - букетом
Вернэ, около губ - веткой яблони (греб эпл), бородку - тончайшими духами
"Сумерки".
После всех этих манипуляций диктатора можно было обернуть шелковой
бумагой, положить в футляр и послать на выставку. Гарин с трудом дотер-
пел до конца, он подвергался этим манипуляциям каждое утро, и в газетах
писали о его "четверти часа после ванны". Делать было нечего.
Затем он проследовал в гардеробную, где его ожидали два лакея и да-
вешний камердинер с носками, рубашками, башмаками и прочим. На сегодня
он выбрал коричневый костюм с искоркой. Сволочи-репортеры писали, что
одним из удивительнейших талантов диктатора было уменье выбрать галстук.
Приходилось подчиняться и держать ухо востро. Гарин выбрал галстук расц-
ветки павлиньего пера. Ругаясь вполголоса по-русски, сам завязал его.
Следуя в столовую, отделанную в средневековом вкусе, Гарин подумал:
"Так долго не выдержать, вот черт, навязали режим".
За завтраком (опять-таки ни капли алкоголя) диктатор должен был прос-
матривать корреспонденцию. На севрском подносе лежали сотни три писем.
Жуя копченую поджаренную рыбу, безвкусную ветчину и овсяную кашу, варен-
ную на воде без соли (утренняя пища спортсменов и нравственных людей),
Гарин брал наугад хрустящие конверты. Распечатывал грязной вилкой,
мельком прочитывал:
"Мое сердце бьется, от волнения моя рука едва выводит эти строки...
Что вы подумаете обо мне? Боже! Я вас люблю. Я полюбила вас с той мину-
ты, когда увидела в газете (наименование) ваш портрет. Я молода. Я дочь
достойных родителей. Я полна энтузиазма стать женой и матерью..."
Обычно прилагалась фотографическая карточка. Все это были любовные
письма со всех концов Америки. От фотографий (за месяц их накопилось
несколько десятков тысяч) этих мордашек, с пышными волосами, невинными
глазами и глупыми носиками становилось ужасно, смертельно скучно. Проде-
лать головокружительный путь от Крестовского острова до Вашингтона, от
нетопленной комнаты в уединенном доме на Петроградской, где Гарин ходил
из угла в угол, сжимая руку и разыскивая почти несуществующую лазейку
спасения (бегство на "Бибигонде"), до золотого председательского кресла
в сенате, куда он через двадцать минут должен ехать... Ужаснуть мир, ов-
ладеть подземным океаном золота, добиться власти мировой - все только
затем, чтобы попасть в ловушку филистерской скучнейшей жизни.
- Тьфу ты, черт!
Гарин швырнул салфетку, забарабанил пальцами. Ничего не придумаешь.
Добиваться нечего. Дошел до самого верха. Диктатор. Потребовать разве
императорского титула? Тогда уж совсем замучают. Удрать? Куда? И зачем?
К Зое? Ах, Зоя! С ней порвалось что-то самое главное, что возникло в сы-
рую, теплую ночь в старенькой гостинице в Вилль Давре. Тогда, под шелест
листьев за окном, среди мучительных ласк, зародилась вся фантастика га-
ринской авантюры. Тогда был восторг наступающей борьбы. Тогда легко было
сказать, - брошу к твоим ногам мир... И вот Гарин - победитель. Мир - у
ног. Но Зоя - далекая, чужая, мадам Ламоль, королева Золотого острова. У
кого-то другого кружится голова от запаха ее волос, от пристального
взгляда ее холодных, мечтательных глаз. А он, Гарин, повелитель мира,
кушает кашу без соли, рассматривает, зевая, глупые физиономии на карточ-
ках. Фантастический сон, приснившийся в Вилль Давре, отлетел от него...
Издавай декреты, выламывайся под великого человека, будь приличным во
всех отношениях... Вот черт!.. Хорошо бы потребовать коньяку.
Он обернулся к лакеям, стоявшим, как чучела в паноптикуме, в отдале-
нии у дверей. Сейчас же двое выступили вперед, один склонился вопроси-
тельно, другой проговорил бесполым голосом:
- Автомобиль господина диктатора подан.
В сенат диктатор вошел, нагло ступая каблуками. Сев в золоченое крес-
ло, проговорил металлическим голосом формулу открытия заседания. Брови
его были сдвинуты, лицо выражало энергию и решимость. Десятки аппаратов
сфотографировали и киносняли его в эту минуту. Сотни прекрасных женщин в
ложах для публики отдались ему энтузиастическими взглядами.
Сенат имел честь поднести ему на сегодня титулы: лорда Нижне-Уэльско-
го, герцога Неаполитанского, графа Шарлеруа, барона Мюльгаузен и соимпе-
ратора Всероссийского. От Североамериканских Соединенных Штатов, где, к
сожалению, как в стране демократической, титулов не полагалось, поднесли
звание "Бизмен оф готт", что, в переводе на русский язык, значило: "Куп-
чина божьей милостью".
Гарин благодарил. Он с удовольствием плюнул бы на эти жирные лысины и
уважаемые плеши, сидящие перед ним амфитеатром в двусветном зале. Но он
понимал, что не плюнет, но сейчас встанет и поблагодарит.
"Подождите, сволочи, - думал он, стоя (бледный, маленький, с острой
бородкой) перед аплодирующим ему амфитеатром, - поднесу я вам проект о
чистоте расового отбора и первой тысяче..." Но и сам чувствовал, что
опутан по рукам и ногам, и в звании лорда, герцога, графа, божьего куп-
чины он ничего такого решительного не поднесет... А на банкет сейчас по-
едет из зала сената...
На улице автомобиль диктатора приветствовали криками. Но присмот-
реться - кричали все какие-то рослые ребята, похожие на переодетых поли-
цейских, - Гарин раскланивался и помахивал рукой, затянутой в лимонную
перчатку. Эх, не родись он в России, не переживи он революции, наверное,
переезд по городу среди ликующего народа, выражающего криками "гип, гип"
и бросанием бутоньерок свои верноподданнейшие чувства, доставил бы ему
живейшее удовольствие. Но Гарин был отравленным человеком. Он злился:
"Дешевка, дешевка, заткните глотки, скоты, радоваться нечему". Он вылез
из машины у подъезда городской думы, где десятки женских рук (дочерей
керосиновых, железнодорожных, консервных и прочих королей) осыпали его
цветами.
Взбегая по лестнице, он посылал воздушные поцелуйчики направо и нале-
во. В зале грянула музыка в честь божьего купчины. Он сел, и сели все.
Белоснежный стол в виде буквы "П" пестрел цветами, сверкал хрусталем. У
каждого прибора лежало по одиннадцати серебряных ножей и одиннадцати ви-
лок различных размеров (не считая ложек, ложечек, пинцетов для омаров и
щипчиков для спаржи). Нужно было не ошибиться, - каким ножом и вилкой
что есть.
Гарин скрипнул зубами от злости: аристократы, подумаешь, - из двухсот
человек за столом три четверти торговали селедками на улице, а теперь
иначе как при помощи одиннадцати вилок им неприлично кушать! Но глаза
были устремлены на диктатора, и он и на этот раз подчинился общественно-
му давлению - держал себя за столом образцово.
После черепахового супа начались речи. Гарин выслушивал их стоя, с
бокалом шампанского. "Напьюсь! - зигзагом проносилось в голове. Напрас-
ная попытка.
Двум своим соседкам, болтливым красавицам, он даже подтвердил, что
действительно по вечерам читает Библию.
Между третьим, сладким, и кофе он ответил на речи:
"Господа, власть, которой вы меня облекли, я принимаю как перст бо-
жий, и священный долг моей совести повелевает употребить эту небывалую в
истории власть на расширение наших рынков, на пышный расцвет нашей про-
мышленности и торговли и на подавление безнравственных попыток черни к
ниспровержению существующего строя..." И так далее...
Речь произвела отрадное впечатление. Правда, по окончании ее диктатор
прибавил, как бы про себя, три каких-то энергичных слова, но они были
сказаны на непонятном, видимо русском, языке и прошли незамеченными. За-
тем Гарин поклонился на три стороны и вышел, сопровождаемый воем труб,
грохотом литавр и радостными восклицаниями. Он поехал домой.
В вестибюле дворца швырнул на пол трость и шляпу (паника среди кинув-
шихся поднимать лакеев), глубоко засунул руки в карманы штанов и, зло
задрав бородку, поднялся по пышному ковру. В кабинете его ожидал личный
секретарь.
- В семь часов вечера в клубе "Пасифик" в честь господина диктатора
состоится ужин, сопровождаемый симфоническим оркестром.
- Так, - сказал Гарин. (Опять прибавил три непонятных слова по-русс-
ки.) - Еще что?
- В одиннадцать часов сегодня же в белой зале отеля "Индиана" состо-
ится бал в честь...
- Телефонируйте туда и туда, что я заболел, объевшись в городской ра-
туше крабами.
- Осмелюсь выразить опасение, что хлопот будет больше от мнимой бо-
лезни: к вам немедленно приедет весь город выражать соболезнование. Кро-
ме того - газетные хроникеры. Они будут пытаться проникнуть даже через
каминные трубы...
- Вы правы. Я еду. - Гарин позвонил. - Ванну. Приготовить вечернее
платье, регалии и ордена. - Некоторое время он ходил, вернее - бегал по
ковру. - Еще что?
- В приемной несколько дам ожидают аудиенции.
- Не принимаю.
- Они ждут с полудня.
- Не желаю. Отказать.
- С ними слишком трудно бороться. Осмелюсь заметить: это дамы высшего
общества. Три знаменитых писательницы, две кинозвезды, одна путешествен-
ница в автомобиле с мировым стажем и одна известная благотворительница.
- Хорошо... Просите... Все равно какую-нибудь...
Гарин сел к столу (налево - радиоприемник, направо - телефоны, прямо
- труба диктофона). Придвинул чистую четвертушку бумаги, обмакнул перо и
вдруг задумался.
"Зоя, - начал писать он по-русски твердым, крупным почерком, - друг
мой, только вы одна в состоянии понять, какого я сыграл дурака..."
- Тс-с-с, - послышалось у него за спиной.
Гарин резко всем телом повернулся в кресле. Секретарь уже ускользнул
в боковую дверь, - посреди кабинета стояла дама в светло-зеленом. Она
слабо вскрикнула, стискивая руки. На лице изобразилось именно то, что
она стоит перед величайшим в истории человеком. Гарин секунду рассматри-
вал ее. Пожал плечами.
- Раздевайтесь! - резко приказал он и повернулся в кресле, продолжая
писать.
Без четверти восемь Гарин поспешно подошел к столу. Он был во фраке,
со звездами, регалиями и лентой поверх жилета. Раздавались резкие сигна-
лы радиоприемника, всегда настроенного на волну станции Золотого остро-
ва. Гарин нашел наушники. Голос Зои, явственный, но неживой, точно с
другой планеты, повторял по-русски:
- Гарин, мы погибли... Гарин, мы погибли... На острове восстание.
Большой гиперболоид захвачен. Янсен со мной... Если удастся, - бежим на
"Аризоне".
Голос прервался. Гарин стоял у стола, не снимая наушников. Личный
секретарь, с цилиндром и тростью Гарина, ждал у дверей. И вот приемник
снова начал подавать сигналы. Но другой уже голос, мужской резкий, заго-
ворил по-английски:
"Трудящиеся всего мира. Вам известны размеры и последствия паники,
охватившей Соединенные Штаты..."
Дослушав до конца воззвание Шельги, Гарин снял наушники. Не спеша, с
кривой усмешкой закурил сигару. Из ящиков стола вынул пачку стодолларо-
вых бумажек и никелированный аппарат в виде револьвера с толстым дулом:
это было его последнее изобретение - карманный гиперболоид. Взмахом бро-
вей подозвал личного секретаря:
- Распорядитесь немедленно приготовить дорожную машину.
У секретаря первый раз за все время поднялись веки, рыжие глаза колю-
че взглянули на Гарина:
- Но, господин диктатор...
- Молчать! Немедленно передать начальнику войск, губернатору города и
гражданским властям, что с семи часов вводится военное положение.
Единственная мера пресечения беспорядка в городе - расстрел.
Секретарь мгновенно исчез за дверью. Гарин подошел к тройному зерка-
лу. Он был в регалиях и звездах, бледный, похожий на восковую куклу из
паноптикума. Он долго глядел на себя, и вдруг один глаз его сам собою
насмешливо подмигнул... "Уноси ноги, Пьер Гарри, уноси ноги поскорее", -
проговорил он самому себе шепотом.
События на Золотом острове начались к вечеру двадцать третьего июня.
Весь день бушевал океан. Грозовые тучи ползли с юго-запада. Трещало небо
от огненных зигзагов. Водяная пыль перелетала бешеным туманом через весь
остров.
В конце дня гроза ушла, молнии полыхали далеко за краем океана, но
ветер с неослабеваемой силой клонил к земле деревья, гнул стрелы высоких
фонарей, рвал проволоки, уносил бесформенными полотнищами крыши с бара-
ков и выл и свистал по всему острову с такой сатанинской злобой, что все
живое попряталось по домам. В гавани скрипели корабли на причалах, нес-
колько барок было сорвано с якорных цепей и унесено в океан. Как попла-
вок, одна в небольшой гавани, против дворца прыгала на волнах "Аризона".
Население острова сильно уменьшилось за последнее время. Работы в
шахте были приостановлены. Грандиозные постройки мадам Ламоль еще не на-
чинались. Из шести тысяч рабочих осталось около пятисот. Остальные поки-
нули остров, нагруженные золотом. Опустевшие бараки рабочего поселка,
Луна-парк, публичные дома сносили, землю выравнивали под будущую строй-
ку.
Гвардейцам окончательно нечего было делать на этом мирном клочке зем-
ли. Прошло то время, когда желто-белые, как сторожевые псы, торчали с
винтовками на скалах, шагали вдоль проволок, многозначительно пощелкивая
затворами. Гвардейцы начали спиваться. Тосковали по большим городам, ши-
карным ресторанам, веселым женщинам. Просились в отпуск, грозили бунтом.
Но было строгое распоряжение Гарина: ни, отпусков, ни увольнений. Гвар-
дейские казармы были под постоянным прицелом ствола большого гиперболои-
да.
В казармах шла отчаянная игра. Расплачивались именными записками, так
как золото, лежавшее штабелями около казарм, надоело всем хуже горькой
редьки. Играли на любовниц, на оружие, на обкуренные трубки, на бутылки
старого коньяку или - на "раз-два по морде" К вечеру обычно вся казарма
напивалась вдребезги. Генерал Субботин едва уже мог поддерживать не то
что дисциплину, - какое там, - просто приличие.
- Господа офицеры, стыдно, - гремел ежевечерне голос генерала Суббо-
тина в офицерской столовой, - опустились, господа офицеры, на полу наб-
левано-с, воздух как в бардаке-с. В кальсонах изволите щеголять, штаны
проиграли-с. Удручен, что имею несчастье командовать бандой сволочей-с.
Никакие меры воздействия не помогали. Но никогда еще не было такого
пьянства, как в день шторма двадцать третьего июня. Завывающий ветер
вогнал гвардейцев в дикую тоску, навеял давние воспоминания, заныли ста-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг