Слушай! Я вообще перестал понимать, что в мире творится! Такое чувство,
что катимся мы все в одной бочке к краю пропасти, и в бочке этой все уже
смешалось: где была голова, там совсем другое произрастает, а где ноги -
уж совсем непотребство. И все делают вид, что так и должно быть. Ты вот,
например, знаешь, что встала атомная электростанция, и откуда город
получает энергию, одному богу известно?
- Знаю.
- А то, что сегодня утром главного ракетного конструктора и пятерых
его заместителей послали на рудники, потому что ракета опять не взлетела?
А то, что в Старом порту несколько раз видели собакоподобного человека,
тоже знаешь, нет? Так вот, эта тварь якобы прячется в районе складов и уже
загрызла троих докеров. Может быть, я съезжу?
- Малыш, милый, - ласково сказала я, и Малыш втянул голову в плечи. -
Пойми ты наконец, у нас серьезная газета. И если я, как зав. отделом
пропущу материал о каком-то зверочеловеке, через день мы с тобой вместе
пойдем искать работу. Ладно, будем считать, что с этим заданием ты тоже не
справился. А что все-таки у тебя получилось с шеф-академиком?
- Послал меня в далекое далеко, - пробурчал Малыш Роланд.
Беда с этими суперменами. Как малые дети.
- Это я уже слышала. Он еще что-нибудь сказал?
- Что у него серьезный Институт. Что профессор Трахбауэр приехал
провести теоретический семинар, на котором корреспондентам бульварных
газетенок делать решительно нечего. Что это будет закрытое собрание.
Что...
- И ты сразу скис.
- А что я мог сделать?
- Не родиться двадцать пять лет назад! Что он мог сделать, что он мог
сделать! - передразнила я Малыша. - Это тебе нужно быть на собрании или
шеф-академику?
- Ну, мне.
- Вот до тех пор, пока это нужно будет <ну, тебе>, всякие занюханные
шеф-академики или депутаты Совета Архонтов будут посылать <ну, тебя> в
далекое далеко или еще дальше. Ты этого старого маразматика должен был
убедить, что это ему просто необходимо твое присутствие на собрании, а
тебе, красивому, молодому и сильному на это глубоко начхать. Просто такой
уж ты хороший парень и между делом готов оказать услугу Институту, который
по уши в долгах, а с переходом к управляемому базару и вовсе вылетит в
трубу. Тебя хоть чему-нибудь учили, а?
Во время этой выволочки красный как рак Малыш Роланд мужественно
играл желваками и молчал. За своим окошком меленько хихикал хозяин
забегаловки.
- А не получилось убедить, - безжалостно продолжала я, - подделай
пропуск или рявкни для успокоения души на этого думателя и творца истин.
Морду ему набей, в конце концов! Мужчина... С работы ты, конечно,
вылетишь, зато уважать себя будешь. На кой черт тебе эти мышцы? Плесни
немного.
Сердитая начальница, я выпила вторую чашку вполне, кстати, приличного
кофе, докурила сигарету, в чашке ее затушила, зная, что Малыш потом все
отмоет, и направилась к выходу.
- В Старый порт сходи, - бросила я через плечо. - Дело гнилое, но на
большее ты и не способен.
Малыш чуть не плакал. Мне стало его жаль. Стерва я, стерва! Я
обернулась и, улыбаясь, боком-боком, покачивая бедрами, с кошачьей грацией
подошла к обалдевшему помощнику, на мгновение прильнула к нему всем телом
и тут же отпрянула.
- А ведь у тебя ничего начальница, а? - спросила я перед тем как
окончательно уйти.
Малыш Роланд, детинушка шестидесятого размера, стоял посреди
забегаловки с чашками в руках и нечленораздельно мычал.
Ох и кретины же они все! Кроме, пожалуй, одного...
Строфа 2
- Ве-ро-ни! Ве-ро-ни! Ве-ро-ни-ка!!!
Чашки я на радостях расколошматил, но старикашка-инвалид внакладе не
остался.
- Видал? - спросил я его. - Вероника!
- Красивая, - прошамкал старик, любовно разглаживая протезом розовую
купюру. - А в Старый Порт ты все равно не ходи. Это изроды. Дожились,
значит. Началось.
Строфа 3
Мужики - кретины все поголовно, с малыми вариациями кретинизма. А
женщины по моей классификации делятся на четыре подкласса: дикие;
домашние; одомашненные, бывшие дикие; и одичавшие, бывшие домашние. Между
любыми двумя из этих категорий не только симпатии и взаимопонимания, но
даже простой терпимости быть не может. Поэтому диалог, имевший место в
приемной шеф-академика, отличался удивительной лаконичностью и хорошо
скрываемой эмоциональностью.
- У себя?
- Совещание.
- Давно?
- Нет.
- Я подожду.
- Зря.
- И все-таки.
- Как угодно, - прошипела из-за <Роботрона> куколка из тех, кто
терпит, когда ее называют <рыбкой>, <киской> и - спаси и сохрани -
<лапонькой>. Когда им хорошо, они неприступны, чтобы не продешевить. Но
когда плохо, с готовностью падают под куст за пирожок с повидлом.
Мне было угодно подождать. Под пулеметный грохот машинки я прошла
через приемную, села в кресло для посетителей, закинула ногу на ногу,
вынула из сумочки сигареты и прикурила от <киска-рыбкиного> взгляда.
Пулеметная очередь прервалась, потому что зазвонил телефон.
- Конечно, а ты думал, кто-то еще?.. Долго жить буду... Нет, ты же
знаешь, сколько у меня работы. И посетители постоянно... Нет, не смогу...
А почему так?.. Еще один?.. Уже пятый?.. Какой кошмар, милый... Нет, не
рассказывай, я боюсь... Может быть, просто бешеная собака?.. А почему ты
так думаешь?.. Ты у меня такой умный... Да, еще бы, каждый раз... Я просто
умираю... Нет, не одна... Нет, неудобно... Обязательно. На нашей
скамейке... Да, сегодня... А потом выдвижение... Точно не помню... Хорошо,
милый, сейчас посмотрю... Да, вот. Копилор... Нет, не знаю. Наверное, из
этих... Обязательно прокатят. Никаких шансов... И я тебя... Очень.
Везде-везде... И там тоже... Что ты, он совсем старый... И я тебя...
Много-много-много... Неудобно... Ну ладно, мур-р-р...
Строфа 4
Что, съела? Тебе-то не часто так звонят, а? Знаю я вашу породу, мяса
толком поджарить не умеешь. Сигареты не наши, с черного рынка. Кури-кури,
посмотрю я на тебя лет через десять. И свитерок не наш, заморская шерсть.
Дурак какой-нибудь подарил. Не на свои же гроши купила, даром что диплом.
Своих и на лифчик не хватает, то-то ты без него. Этим и берешь, пока
молодая. А мне и без диплома хорошо. Деньги должен мужчина давать, зато
приходит он ко мне после работы усталый и голодный, а у меня все уже на
столе, и я сама красивая и ласковая. А что туфли новые мне шеф-академик
подарил, ему знать не обязательно. Твои-то босоножечки все, отходили свое!
Строфа 5
И вот с этим мне, скрипя сердцем, пришлось бы согласиться: босоножки
пора менять. Удачно купленные прошлым летом на Побережье - единственное
приятное воспоминание о том отпуске - они честно свое отслужили. Подошва
еще ничего, а вот верх... Покупка новых окончательно развалит и без того
пошатнувшийся бюджет. Разве что быстро написать заказанную статью. Да где
их сейчас купишь - хорошие босоножки?!
Дверь в кабинет отворилась, и оттуда строем вышли запортупеенные и
обпогоненные. Следом появился сам шеф-академик, проводил хунту до выхода и
вернулся.
- Лапонька, до вечера меня ни для кого нет, ясно? А это,
собственно...
Но я уже была рядом и, держа шеф-академика под локоток, направляла
его в сторону кабинета.
Через пять минут он мне сказал:
- Вы удивительно хорошо выглядите. Как-то особенно свежо, юно...
- Умыто, - подсказала я, незаметно уворачиваясь от готовой опуститься
на плечо шеф-академической длани.
- Вот-вот! Как яблочко после дождя.
А еще через пять минут он как бы невзначай накрыл мою руку своей
лапищей и утробно пророкотал:
- А переходите ко мне в Институт. Поначалу многого не предложу, а там
посмотрим. Вы, надеюсь, не замужем?
Еще через десять минут шеф-академик собственноручно выписал мне
пропуск на все совещания в Институте, обслюнявил руку и выразил надежду и
желание в скором времени и при более благоприятном стечении, а также в
другой обстановке...
Брому тебе, старый хрыч, брому!
Я обещала и выражала уверенность и от улыбки сводило скулы. Потом
гордо пронесла себя сквозь пулеметную очередь и в ближайшую урну выбросила
платочек, которым вытерла руку, еще помнящую прикосновение волосатых,
толстых, как сосиски, пальцев.
Мужчины...
И все, или почти все, хорошо. И все, или почти все, удается. И почти
счастлива. Но что делать с этим <почти>, от которого так тоскливо по
вечерам и хочется выть на луну?
Ортострофа 1
Ну все, хватит.
Острие клинка наливалось свинцовой тяжестью, клонилось к земле. Плечи
ныли. Я понял: как ни старайся, удержать эту железяку я больше не в
состоянии. Поднатужился, сунул клинок в ножны, и тотчас пропала
сковывающая движения вязкая тяжесть, рассеялась пелена перед глазами и
стихли гулкие удары крови в висках.
Штучки замора. Ни понять, ни привыкнуть к этому невозможно.
Я махнул рукой Роланду и в несколько прыжков забросил свое ставшее
удивительно легким тело на каменистую площадку рядом с вершиной холма. И
вот тут уже можно отряхнуть бурую пыль с рук, припасть к фляжке, смакуя
теплую, отдающую ржавчиной воду. Я пил, пока вода не кончилась, и лишь
сглотнув несколько раз всухую, сообразил, что фляга была последней, в
машине ничего нет, и вообще, стоя почти на вершине холма, я являю собой
идеальную мишень.
Я спрятался за обломком скалы и огляделся. На первый взгляд ничего
подозрительного: рыжее холмистое плато, с севера на юг рассеченное
глубоким свежим разломом. Ржавыми пятнами на склонах холмов - купы
деревьев и колючего кустарника. Почти невидимые за дрожащим маревом Дымные
Горы на востоке, и где-то там, у их подножия, дзонг Оплот Нагорный.
А еще дальше - город. И музыкальные фонтаны, и девушки на ярко
освещенных улицах. А еще спекулянты и ученые, воры и рабочие, школьники,
старики и стражи порядка. И останься я здесь, под этим проклятым небом,
обо мне вспомнят два, ну, от силы, три человека. И то только потому, что я
им остался должен.
Я выругался, но легче не стало.
Вверх я старался не смотреть. Казалось бы, небо как небо, и все-таки
над замором оно другое. Все чувствуют, и никто толком не может объяснить,
какое, но - другое. Словно бы холоднее и глубже, и... Чужое! Насквозь
чужое и недоброе, как пристально изучающие тебя глаза недруга.
Ну и смотри, хоть лопни!
Я с треском развернул планшет, на глаз прикинул угол схождения,
расстояние до каменной осыпи, откуда мы с Роландом начали разведку замора,
и принялся наносить на карту его границы.
Добросовестный Малыш Роланд тем временем добрался до вершины холма и
только тут опустил клинок, как подкошенный рухнул на землю, в пару глотков
опорожнил флягу, вытряхнул капли на ладонь и обтер лицо, оставив на нем
грязные следы.
- Ублюдство какое! - выдохнул он, с сожалением разглядывая пустую
флягу. - Жарища, мокрый весь, а по спине мурашки бегают, будто справляю я
малую нужду в тещин любимый кактус, а она сзади подкралась и наблюдает.
Вот такие мурашки, клянусь Предыдущими! - Роланд сжал кулак и сунул мне
под нос.
Пара таких мурашек затоптала бы меня насмерть, а он ничего, держится.
- И ведь свежий замор, дней пять-шесть, не больше!
Я кивнул. Мне осталось обвести намеченные точки линией, и работа
будет закончена. Роланд был прав: все три обнаруженные нами замора были
свежими, трава внутри них была точно такая же, как снаружи. Не появилась
еще эта пакостная зелень и не расплодилась обычная в таких гиблых местах
мелкая живность.
- И сильный. Вот ведь сильный! Я клинок еле в руках держал, так и
подмывало зашвырнуть его куда подальше.
Роланд оперся спиной на валун, расшнуровал башмак, со стоном стащил
его и вытряхнул набившиеся камушки.
- Каптер козлина! Вернусь - башку скручу. Подсунул-таки обувку на
размер больше. Усохнут, усохнут, - передразнил он каптера. - Он у меня сам
усохнет. Размера на три.
Он повторил ту же процедуру с другим башмаком, сунул в рот сигарету и
чиркнул зажигалкой.
Я хмыкнул. Не было случая, чтобы Малыш Роланд не попался.
До него, наконец, дошло. Он выплюнул сигарету, и, с ненавистью глядя
на зажигалку, не жалея красочных эпитетов выразил свое непростое отношение
к проклятым заморам, где нельзя ничего поджечь, даже сигарету, к
негодяю-каптеру, который вот-вот дождется, к легату Тарнаду, который не
отпускает его, Малыша Роланда, на пару дней навестить сестренку, к Витусу,
который взял моду торговать таким поганым пойлом, что его нужно вылакать
ведра два, прежде чем почувствуешь себя человеком, к сестренке, которая
могла бы отлипнуть от какого-нибудь хмыря, который еще схлопочет, и
написать несколько строк брату. Досталось и мне, потому что я со слишком
умным видом пялился в карту, хотя чего в нее пялиться, и так видно, что
через неделю эти три замора разрастутся, сольются в один бо-о-льшой
заморище, и тогда тут не то что с клинком, нагишом с шилом не
проползешь...
Перебрав всех, кого смог вспомнить, включая полный штат Управления
Неизбежной Победы и давно не появлявшихся в дзонге девочек из Когорты
Поднятия Боевого Духа, Малыш Роланд угомонился, замолчал, и тогда стал
слышен повисший в воздухе тихий шорох, словно трутся друг о друга
песчинки. И потрескивание, с которым пробиваются сквозь слой пыли к солнцу
тонкие зеленые ростки.
Мне стало не по себе. Роланду тоже. Звук шел отовсюду, и в самом
центре замора, посреди этой нарождающейся незнакомой и потому наверняка
опасной жизни мы вдруг почувствовали себя чужими.
Мы чувствовали - кругом враг.
Мы знали - его не прошьешь очередью, не стреляют в заморе автоматы.
Не подавишь гусеницами, молчат в заморе моторы.
Его можно только бояться и ненавидеть.
Малыш Роланд осторожно поджал ноги и шепотом сказал:
- В долинах, где были воспитательные лагеря Предыдущих, живут,
говорят, в заморах какие-то чокнутые... Не то таинники, не то пораженцы,
не то еще какие уроды...
- Кто говорит?
- Не надо. Не надо, все говорят. А вообще-то, сматываться пора,
торчим тут, как чирей на лысине.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг