Институт Проблем Мироздания погрузился в сонное оцепенение. Компьютеры в
теоротделе конца света не считали разложение судеб на нормальные, орто- и
парасоставляющие, мертвые экраны терминалов нагоняли тоску, но домой еще
никто не собирался. Камерзан устроился с биноклем у окна и очень переживал
за голодающих девиц. Андрей вслух комментировал экономическую статью из
<Вечернего Армагеддона>, Дорофей помогал студенту сочинять введение к
диплому и, заикаясь, бубнил:
- Тут д-думать нечего, все давно за тебя п-придумано. Так и п-пиши -
великий заморский ученый Био-Савара-Лаплас р-родился в б-бедной
крестьянской семье.
Мне было тоскливо и одиноко.
Мне все чаще бывает тоскливо и одиноко в этом суматошном бестолковом
мире.
И опять мне подумалось, что все это я когда-то уже видел, и что все
это не имеет ко мне никакого отношения. Обсчет на машине никому не нужных
бредовых идей наших теоретиков, пустые споры о политике и видах на победу
в чемпионате городской футбольной команды, дележка поступающего в Институт
дефицита с неизменными ссорами и обидами насмерть. Меня это волновало не
больше, чем картинка из колоды, которую я когда-то уже разглядывал. Как
скверный фильм в кинотеатре, из которого я всегда могу уйти домой. Или в
другой кинотеатр.
А в сущности, мой Дремадор - это длинная-предлинная улица из
кинотеатров, и в каждом идет фильм с одним и тем же главным героем. Нет,
не так, с одним и тем же актером в роли главного героя. И актер этот - я.
С тех пор как еще мальчишкой мне впервые довелось попасть в эту
гроздь миров, которую я потом назвал Дремадором, я уже не могу
остановиться, только и делаю, что меняю миры и обличья, тасую колоду,
верчу калейдоскоп, изредка и ненадолго возвращаясь домой.
СТОП!!!
Если бы я сейчас что-нибудь пил, то наверняка бы захлебнулся. Простая
до примитива мысль. Как это раньше она не приходила мне в голову?
Я медленно встал, обошел бубнящего Дорофея, на ватных ногах подошел к
окну. Камерзан, не отрываясь от бинокля, посторонился.
За окном был мой родной город. Мой ли? Впервые я в этом усомнился и
не смог себя переубедить.
Внизу на площади рядом с девицами собрались какие-то люди,
размахивали транспарантами, хором скандировали:
- Копилора депутатом! Ко-пи-ло-ра де-пу-та-то-м!
От их криков поднялись до небес цены и кружили стайкой над городом,
не собираясь снижаться. В длинных заморских машинах в сторону квартала
закусочных и киосков с бижутерией промчалась компания рэкетболистов.
Постовой отдал им честь, они прихватили ее с собой. К дверям школы подошел
седой в замшевом пиджаке, выбрал девчушку посимпатичней, подарил блок
жвачки, пообещал подарить еще и увел под завистливый шепот подружек.
Почему я всегда был уверен, что этот мир мой?
Я ничего не сделал, чтобы он стал таким.
Я ничего не сделал, чтобы он стал другим.
Меня здесь ничего не держит. Разве это возможно, если этот мир мой?
Кто это сказал, что после первого же бегства в Дремадор я вернулся
туда, откуда ушел?
Кто это сказал, что, повернув калейдоскоп вправо, а потом влево,
получишь тот же узор?
Вдруг это просто одна из карт колоды, очередная дверь в очередной
кинотеатр с очередным фильмом, а свой мир я потерял навсегда?
Самого себя обокрасть на целый мир!
Я застонал.
- Да, - сказал Камерзан. - Ты прав. Такие телки и такой дурью маются.
- Да, - сказал Дорофей. - Может быть, б-басилевс это хорошо, но лично
я за твердую р-руку. Не забудь, завтра в семь сорок.
- Да, - сказал Андрей. - Эта девица из <Вечернего Армагеддона> права,
природу не обманешь. Один раз уже пытались, хватит. Наше спасение не в
управляемом, а в свободном базаре.
А студент ничего не сказал, ему было на все наплевать, как и мне
десять минут назад.
- Нет, - сказал я. - Все не так, ребята. Вы как хотите, а я попробую
добраться домой.
Голоса стали отдаляться, таять, издалека донесся телефонный звонок,
позвали меня. Я взял трубку. Комиссар Ружжо говорил о каких-то списках, я
что-то спросил, но ответа не расслышал, потому что шел уже знакомыми
улочками Заветного Города, и была тихая ночь, и за ветхими ставнями не
было огней, но было не...
Парастрофа 1
...страшно, потому что Варланд говорил, что ничего со мной в Заветном
Городе случиться не может.
Поросшие мхом стены сдвинулись, сжали, выгнули горбом осклизлую
мостовую. Я погрозил пальцем, и стены отступили на исходные позиции. Звук
шагов бежал впереди меня, заглядывал в темные провалы подворотен, оттуда
вылетали стайки серых теней, пугливо шарахались, прятались под карнизами и
обиженно хлопали мне вслед лемурьими глазищами.
Рядом с неприлично растолстевшей башней Братьев-звездочетов дорогу
заступило привидение в мерцающих одеждах, протянуло чашу с парящим
напитком и простуженным голосом предложило освежиться. Я не поддался на
известную уловку, побряцал для острастки клинком в ножнах и ускорил шаг.
Гундосо жалуясь на судьбу и проклиная недоверчивость путников, привидение
плелось следом и отстало лишь у монастыря Меньших Братьев, где закипало
обычное для полночного часа сражение.
Гвалт на лужайке у монастырской стены стоял до небес, которые
благосклонно раздвинули тучи и освещали побоище краешком лунного диска.
Тюрбан, остроносые сапожки и кривая сарацинская сабля сцепились с
огромным двуручным мечом и ведрообразным шлемом. Шеренга медных лат
охватывала подковой и теснила ко рву с тухлой водой кучку вооруженных
дубинами панцирей из сыромятных кож. Угрюмо хэкая, громадный топор едва
успевал отмахиваться от юркого трезубца и сети из металлизированных нитей.
В дальнем конце лужайки на вытоптанную ботфортами траву летели шляпы с
пышными плюмажами и под мелодичный звон скрещивались элегантные шпаги. А у
самой стены в ожидании своего часа холодно мерцали в складках плащей
стилеты. Их презирали за коварный нрав и вероломство и не брали в
компанию.
Под ногами что-то зашевелилось, я отпрыгнул в сторону. Озабоченно
шипя, во все стороны расползались пращи. Они набрали камней, со свистом
раскрутились и шарахнули ими по кустам, сбивая попутно грифоны со шлемов и
увеча павлиньи перья. Своего они добились: из кустов выполз замшелый таран
с медной бараньей головой, мутными глазами оглядел веселье, разбежался и
тяжко ахнул в монастырскую стену, после чего, вполне довольный
развлечением, опять залег в кустах.
Закончилась вечеринка как обычно: проснулась от шума вечно
недовольная кулеврина, жахнула картечью по всему этому безобразию, и
собравшиеся, грозясь и ругаясь, разбрелись по домам.
Сразу за монастырем, почуяв воду, дорога круто пошла под уклон, а
потом и вовсе разделилась на несколько тропинок, которые наперегонки
побежали к реке. К Русалочьему омуту за Старой Мельницей мне сегодня не
надо, и уж тем более не надо испытывать судьбу на Гнилом Мосту, так что я
выбрал самую спокойную и ровную тропинку, которая привела меня к
переправе, и старый слепой лодочник уже отвязывал цепь.
Уключины скрипнули, плеснули весла, и лодка поплыла по лунной дорожке
к невидимому берегу.
Тихо журчала вода у бортов, неторопливо взмахивал веслами молчаливый
слепой старик. Он отвозил только на тот берег, и никто не мог похвалиться,
что он привез его обратно.
- Хорошая погодка, - сказал я, чтобы не молчать.
Лодочник не ответил, зато откликнулось множество голосов в тумане по
обе стороны лунной дорожки.
Там пищало:
- Погодка! В день откровения всегда хорошая погодка!
Квакало:
- Де-е-нь последний вместе с нами, заходите, кто с усами!
Верещало:
- Придумал! Сказанул! Шестеришь, парнишка!
Потом хриплый бас прикрикнул:
- Тихо вы! Разорались. Погода как погода, обычная.
И все стихло, только булькнуло что-то в стороне, из темноты на лунную
дорожку выплыл любопытный перископ субмарины водяного, но слепец
замахнулся на него веслом, и перископ испуганно юркнул под воду.
Показался берег. Днище лодки заскрежетало по песку. Я выпрыгнул,
обернулся, чтобы поблагодарить вечного молчальника, но лунная дорожка
пропала и лодка растворилась в густом тумане.
Тропинка выскальзывала из-под ног, ветки ивняка больно хлестали по
лицу, из чего я заключил, что Варланда или нет дома, или же он работает
над новым заклинанием. Разрисованный звездами и каббалистическими знаками
шатер Варланда стоял неподалеку от Ушкина Яра, где живет эхо. Сейчас
вокруг было непривычно тихо, только бросившийся было навстречу со свирепым
рычанием псаук заластился, узнав, и довольно заурчал.
К Варланду я наведывался не часто. Только тогда, когда этот мир
впускал меня к себе. Варланд зажигал светильники в тяжелых шандалах,
разливал вино, и уютная неторопливая беседа текла до утра, пока не
наступало время гасить звезды. Тогда мы брали с собой стремянку и
отправлялись к краю небосклона, а когда работа была закончена, гуляли по
окрестностям Заветного Города.
А раз в году, в начале нового витка спирали, Заветный Город оживал,
улицы наполнялись празднично одетыми беззаботными людьми, и в шатре
Варланда собирались Вечные Странники - маги, волшебники, чародеи, колдуны
и провидцы со всех уголков Дремадора, чтобы обсудить новые заклинания,
гороскопы, формулы любви и жизни и составить Свод, по которому Дремадор
будет жить на протяжении следующего витка.
Семь дней длится работа, а на восьмой начинается праздник со скачками
на неоседланных коняках, полетами на метле и псаучьей охотой. Вечером
Варланд раздвигает шатер, чтобы вместить всех желающих, и маги усаживаются
пировать. Льются рекой веселящие напитки и очищенная амброзия, дрожит от
хохота земля после удачных шуток Чилоба, любимца диавардов. В конце
праздника слово берет захмелевший бородатый Приипоцэка, рассказывает
старый анекдот про своего знакомого со вставной челюстью, а потом, одной
рукой поднимая чащу с полынным медом, а другой новый Свод, провозглашает,
на какой уровень поднялись в этом году маги и тут же предлагает всем
вместе отправиться в путешествие по Дремадору.
Утром Вечные Странники разъезжаются, чтобы собраться вместе через
год.
Но Свод! Свод остается на хранении у Варланда.
Я отдернул полог, закрывающий вход, и остолбенел.
Варланд, седьмой сын знаменитого Алинора, бессменный хранитель Свода,
предавался банальнейшему упадку нравов. В одной руке у него была жареная
баранья нога, в другой руке тоже была нога. Эта вторая нога брыкалась,
когда Варланд по ошибке пытался откусить от нее, и голосом известной в
Дремадоре порнушницы и стриптизетки Ляльки Гельгольштурбланц капризно
верещала:
- Мой педикюр! Ну прекрати же, противный!
Саму Ляльку, закопанную в груду шкур, видно не было.
Варланд положил обе ноги - Лялькину и баранью - на стол, встал и,
покачиваясь, шагнул мне навстречу.
- Вот ты и пришел, - сипло проговорил Варланд. Глаза его смотрели в
разные стороны, кудлатая голова клонилась набок. - Все мы через это
проходили. Настал твой час выбора.
Он с натугой щелкнул пальцами. Низкий табурет на кривых львиных лапах
выскочил из-под стола и больно стукнул меня под колени. Я сел. Варланд
устроился напротив, залпом осушил кубок, подпер щеку кулаком и прикрыл
глаза.
- Ты усомнился, испугался и прибежал за разъяснениями. Бегущий от
одной игры играет в игру бегства, но кому ведомо правило правил? -
проговорил Варланд. - Сейчас ты думаешь, что нельзя быть вечным гостем и
каждый путник имеет свой дом, потому что нельзя жить дорогой, так?
Я не ответил, потому что ничего не понимал. Варланд усмехнулся,
осушил еще один кубок и швырнул в угол. Лялька тихонько пискнула.
Варланд продолжал:
- У тебя есть выбор: стать Вечным Странником, как все мы, и иметь
сотни миров, или же навсегда забыть дорогу в Дремадор и прозябать в том
мире, который ты очень скоро возненавидишь, потому что он станет для тебя
тюрьмой. Выбирай и не говори, что выбирать не из чего. И не спеши, у тебя
есть время. И вспомни, почему ты впервые попал в Дремадор.
Парастрофа 2
Потолок шатра исчез, сверху падали огромные пушистые хлопья, меж
белыми стволами скользила неясная тень.
Я чувствовал, что будет дальше, и взмолился:
- Варланд! Не надо, Варланд!
Меня крутило и выворачивало наизнанку, а вокруг плыла знакомая тихая
мелодия, пушистые волосы щекотали щеку, невесомые ладони лежали у меня на
плечах, но уже полна была страшная склянка...
- Да прекрати же!
Никому я не позволял заглядывать так глубоко. Это было мое, только
мое, старательно забытое, упрятанное на самое дно. Я зажимал ладонями уши,
зажмуривал глаза, молотил кулаками по столу, но боль не приносила
облегчения.
...Там была шахта с высокими дымящимися терриконами, по которым
медленно ползли игрушечные вагонетки. Быстро вращающиеся колеса откатки.
Поселок в низине.
Дом был в стороне от поселка. Справа от него, поднимаясь на холм,
уползает в город пыльная дорога, а слева до горизонта - кукурузное поле.
Однажды я там заблудился в зеленом шелестящем сумраке; когда меня нашли, я
спал, свернувшись клубочком на теплой земле.
Деревья во дворе. Вишня-склянка, старая груша, яблони с клонящимися к
земле тяжелыми ветвями, а у самого порога - разлапистая шелковица.
Царапучая стена смородины и крыжовника между летней кухней и калиткой с
треснувшей лодочкой-щеколдой.
Надежный и спокойный, это был мой мир. Мой Дом.
Потом, несколько лет спустя, в городе другом, чужом и недобром, меня
часто мучил во сне один и тот же скрупулезно повторяющийся кошмар: будто
стою я под сводами огромного магазина в середине безмолвно бурлящего
людского потока, мелькают застывшие маски-лица, руки, раскрытые в крике
рты; меня толкают, и никто, ни одна живая душа - да и живые ли они? - не
видит, не чувствует, не знает о приближении чего-то ужасного. Я тоже не
вижу этого, но отчетливо представляю, не умом, а всем существом своим,
каждой клеточкой судорожно напрягшегося тела чувствую приближение из
бесконечности какого-то дикого, первобытного, космического ужаса,
спрессованного в шар. Это именно так и ощущалось - шар. Я чувствовал, как
шар приближается, вращается - это самое страшное: невидимое медленное
вращение - сминает ничего не понимающую толпу, вбирает в себя,
разрастается, и это вращение...
Я убегал. Поначалу легко и быстро, мелькают улицы, площади, дома, я
мечусь по какому-то городу, где все по отдельности знакомо, а вместе -
враждебное и чужое. Расталкиваю людей, они беззвучно падают, во вращении
исчезают... Бежать все труднее и труднее, и не по улице я бегу, а по
невидимой обволакивающей ноги жиже, каждый шаг дается с трудом. Сзади уже
не шар - волна на полмира нависла гребнем, захлестывает. И вот настигла,
уже внутри меня, холодом сжимает живот, перехватывает дыхание, выжимая из
груди крик ужаса, боли и отчаяния...
Я вырывался из сна потный и дрожащий, еще слыша отголоски своего
крика. Напряженно до боли в глазах всматривался в темноту, изо всех сил
стараясь больше не заснуть.
А потом - во сне же - я нашел способ, как избавиться от кошмара.
Убегая от шара или еще раньше, во сне зная, что сейчас начнется кошмар, я
вызывал в памяти образ Дома, бежал к Дому, оказывался в его комнатах,
выбегал на крыльцо, отталкивался от второй, скрипучей, ступеньки и,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг