Игорь ТКАЧЕНКО
ЭПИСОДИИ ОДНОГО АРМАГЕДДОНА
Конечно же, любимой жене
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ПАРОД
ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ
ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ
ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ
ЭПИСОДИЙ ЧЕТВЕРТЫЙ
ЭПИСОДИЙ ПЯТЫЙ
________________________________________________________________
Ни по земле, ни по воде не
найдешь ты пути к гиперборейцам.
П и н д а р
ПАРОД
Дальше понятней не станет, поэтому давайте договоримся сразу: глупых
вопросов не задавать, а на умные я сам не знаю ответа.
А на все неизбежные <почему, как, откуда> отвечу: потому что, так,
отсюда.
У калейдоскопа не спрашивают: почему?
Не спрашивают у облаков: почему собака и зачем верблюд?
И у колоды карт, если только она не в руках шулера, не спрашивают:
откуда шестерка, если я хотел туза?
Согласен, можно было применить известную уловку: обозвать эти листки
<рукописью, найденной на помойке, под кроватью, присланной неизвестным
самоубийцей или сброшенной с вертолета, рассыпавшейся и сложенной вашим
покорным слугой так, как сложилось>, то есть всяческими способами
откреститься и встать в сторонке, оставив, тем не менее, свою фамилию на
титульном листе.
Но зачем?
Да и не о том я.
Вот еще: не буду делать оговорки, что все действующие лица, ситуации
и учреждения вымышлены. Это не так.
А вот никакого наукообразного обоснования я не знаю и придумывать не
стал.
Почему узор в калейдоскопе сложился так, а не иначе?
Почему один раз пасьянс сходится, а потом, сколько ни бейся, -
никакого толку?
Почему за полчаса до встречи с тем, кого не видел года два и думать
забыл о его существовании, он вдруг вспоминается? Или, оказавшись в
совершенно незнакомом месте, ловишь себя на мысли, что здесь уже когда-то,
очень давно, бывал? А войдя в собственную комнату, вдруг не можешь ее
узнать.
Да, а чья это, собственно, физиономия в зеркале по утрам? Моя?
Позвольте, а откуда борода и усы?
Нет и нет, вынужден вас огорчить. Мое психическое состояние на
известной шкале занимает среднее положение между двумя пограничными -
шизофренией и маниакально-депрессивным психозом. То есть я, как надеюсь, и
вы, совершенно нормален, о чем есть соответствующая запись в
соответствующих документах.
Меня зовут Игорь. Мне, как и вам, миллион миллионов лет, но я еще не
устал и не спешу увенчать себя венком и броситься в море. Когда меня
убивают или я умираю сам, я кладу эту карту в самый низ колоды или
осторожно поворачиваю калейдоскоп.
А еще меня зовут Самсон и Адраст, Радунк и Димон, Тарнад и Марк
клавдий Марцелл. А еще - Вероника, Сцилла и Ольга.
Вас как зовут?
И меня так же.
У меня много имен. Всех я не знаю, потому что много узоров в
калейдоскопе, велика колода и еще не сошелся пасьянс.
Что касается гиперторейцев, то есть, говорят, такие люди. Солнце у
них заходит раз в году и ненадолго, земля дает по два урожая, и урожаи те
не гниют на корню и в закромах, а сами гиперторейцы отличаются необычайным
долголетием, живут счастливо в мире лугов и рощ. Когда их старцы устают от
жизни, они, увенчав себя цветами, бросаются в море и находят
безболезненную кончину в волнах.
Не туда ли мы стремимся на протяжении сотен своих жизней? Или
когда-то жили мы там, но потом, за какое-то страшное прегрешение, были
изгнаны и вот теперь мечемся, ищем дорогу, вертим калейдоскоп судьбы,
вновь и вновь пытаемся сложить пасьянс.
Может быть так, а может быть, по-другому или вовсе перпендикулярно.
Я честно предупреждал, что на умные вопросы ответа не знаю.
И, наконец <парод> - это не приятель <пародии>. Так назывался проход
на орхестру между амфитеатром и зданием скены, по которому вступал хор, и
так же называлась в древних комедиях и трагедиях первая вступительная
песнь. Так что по-нашему, попросту - это <въезд>. И для тех, кто
<въехал> -
ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ
Строфа 1
Не знаю, почему, но возвращаться сюда приятно, и просыпаться приятно
не на жарких шкурах в шатре Варланда и уж тем более не на соломенном
тюфяке в казарме гладиаторов, а в просторной светлой комнате. И не от
полночного воя волкодавов, визга нетопырей или хриплого баса децима
Беляша, а просто потому, что спать больше не хочется. Выспался до упора.
Но можно еще поваляться и лениво поразмышлять, стоит явиться в Институт
вовремя или, по неписаному закону понедельника, часам к одиннадцати.
Размышлять, собственно, не о чем: к девяти все равно не успеть, а там
того и гляди нарвешься на очередной бзик Мальчика-с-пальчика и доказывай,
что приходить в десять или одиннадцать имеешь полное моральное право,
потому как уходишь тоже не раньше одиннадцати. И вообще, очень интересно,
как это Мальчику-с-пальчик до сих пор не пришло в голову посидеть на
проходной до полуночи и посмотреть, когда уходят с переднего края науки
те, кого он заставляет писать объяснительные за опоздания.
Давно мечтаю спросить его об этом, да боюсь, как бы старикашку не
хватил удар. Он устраивал засады на проходной и блюл дисциплину в период
Крутого Порядка, когда одного его слова было достаточно, чтобы нарушитель
до конца дней толкал тачку на рудниках, и во времена Прозрения и Охаивания
тоже блюл, и уж как он истово блюл и проверял очереди в универмагах в
краткий миг Ренессанса! Сейчас он тоже блюдет, проверяет и устраивает
засады, но, конечно же, только по привычке, потому как в эпоху Покаяния и
Самосознания никому нет дела до того, кто когда приходит на работу, чем
занимается и когда уходит.
Пусть его. Не буду я ничего спрашивать, а буду просто валяться, пока
не надоест, лелеять ногу, подвернутую во время ночного бегства по темным
коридорам замка Дорвиль, и разглядывать свою комнату.
Комната моя, за которую дед Порота плату взимает чисто символическую,
обставлена в лучших традициях царя Леонида: диван, платяной шкаф, книжная
полка, письменный стол и стул со сломанной спинкой. Все имущество мое
движимое, и очень часто движимое, и состоит из фанерного чемодана на
шкафу, нескольких реквизированных в библиотеках книг, одежды, которую
неплохо бы обновить, и двух фотографий над диваном.
Правую я назвал <Тиранозавр пришел умирать на кладбище динозавров>.
Освещение и ракурс мне тогда удались, умирал зверюга убедительно. Кожа
его, в молодости упругая и гладкая, сморщилась, покрылась трещинами,
грамами и бородавками, глаза подернулись мутной пленкой, а некогда мощные
задние лапы подогнулись, с трудом поддерживая тяжелый костяк в подобающем
повелителю плато Ондера положении. В кадр не вошла растерзанная туша
стегозавра, или как там по науке называется шипастое бронированное чудище,
едва не ухайдакавшее моего любимца, но так даже лучше.
Вид обреченного гиганта, тихого и задумчивого, стоически ожидающего
кончину, наводит на мысли о бренности, преходящести и недолговечности.
Я вздохнул. Ящер всегда был мне симпатичен. И дрался честно, хвост в
дело не пускал, подножек не ставил и засад не устраивал.
Все-таки немного жаль, что туда я больше не попадаю.
Вторая картинка (не моего, к сожалению, производства) составляет с
первой диалектическое единство: это цветной плакат с длинноногой смеющейся
девушкой на фоне невероятно синего моря.
Я вздохнул еще раз, и вздох был намного протяжнее первого.
Уймись, приятель, говорил я себе этим вздохом. Кому как не тебе
знать, что такие девушки водятся только в сказочно прекрасных местах, где
небо синее и море цвета неба, где всегда тепло, а если вдруг пойдет снег,
то непременно огромными пушистыми хлопьями в звенящей лунной тишине, где
среди светлых стволов неслышно скользят снежный единорог, и она на его
спине, задумчивая и прекрасная...
Уймись, приятель!
Там, где ты бываешь, таких девушек нет. Не каждая шестиклассница
останется в живых, умудрись ты притащить с собой единорога. А эта твоя
разлюбезная девица наверняка подвизается стриптизеткой в закрытом клубе
ответработников среднего звена. От хорошей жизни нагишом на плакат не
полезешь.
Ну хорошо, хорошо, даже если это не так, ты не встретишь ее на улице,
а если вдруг встретишь, не осмелишься познакомиться. А если познакомишься,
не сможешь пригласить куда-нибудь. А если сможешь, то куда пригласить-то?
Не в эту же конуру. Таких девушек нужно приглашать как минимум в отдельную
квартиру, а откуда у тебя отдельная квартира? Пока простой смертный
дождется очереди на жилье в родной конторе, кожа его, в молодости упругая
и гладкая, сморщится, покроется трещинами, шрамами и бородавками, глаза
подернутся мутной пленкой...
Так что, приятель, сам понимаешь...
Комната вдруг стала казаться не такой уж светлой и просторной,
обстановочка и вовсе убогой, а летнее утро за окном - хмурым и холодным.
За стеной на кухне сердито гремел посудой дед Порота. Из гундосого
сопения простуженной радиоточки выяснилось, что наш славный Парадизбург
опять переименовали в Новый Армагеддон, что только на моей памяти
случалось трижды.
Армию мы нынче сокращаем и сокращение начали с увеличения числа
призывников.
Ничего светлого и сияющего на линии горизонта больше не строим, а
само существование линии поставлено под сомнение.
Нового, сильного, морально устойчивого и непривлекавшегося больше не
воспитываем.
Друг к другу опять обращаемся <сударь> и <сударыня>.
Территориальные амбиции западных, восточных, северных, южных, а также
срединных территорий признали необоснованными.
С понедельника, то есть, с сегодняшнего дня, живем по закону
управляемого базара, каковой закон, после должного обсуждения сударями и
сударынями, будет принят единогласно в будущем году.
А глава Совета Архонтов теперь называется не главой Совета Архонтов,
а вовсе даже басилевсом, что соответствует моменту, чаяниям, а также
гораздо благозвучней для тех, кто говорит на заморских языках.
Такие дела.
Я тихонько присвистнул. С вами, ребята, не соскучишься. Что-что, а
находить себе новые развлечения вы умеете. А впрочем, какое мне до всего
этого дело? Никакого. Я здесь человек временный, и чем дальше, тем больше.
Гораздо интереснее и важнее узнать, не натворил ли я чего-нибудь
здесь, пока был там, в моем Дремадоре.
Поначалу очень меня это смущало: преследовать стаю нетопырей
где-нибудь у черта на куличках, в Дырявых Холмах, и в то же самое время
париться на экзаменах в лицее. Бывало и другое: в разговоре увлекался,
начинал что-нибудь рассказывать и только после насмешливого <ну ты и
брехать, старик> спохватывался, что рассказываю здесь о той, дремадорской
жизни, или наоборот.
С дедом Поротой мы так и познакомились. Через полчаса я вдруг
обнаружил, что обсуждаем мы с ним не что иное, как приемы скрадывания
горных клюванов, тварей мерзких и опасных. Сдается мне, дед тоже знает
способ попадать в Дремадор. Определенно встречал я его там и не один раз.
А уж один раз встречал точно: я тогда по молодости и глупости затесался в
развеселую компанию гетайров Великого Рогоносца - молодой веселый
предводитель, терпкое хиосское вино, головокружительная сладость покорных
рабынь, крутой холостежь. А дед Порота был вождем отряда скифских
наемников.
Ох и врезали они нам по первое число в харчевне старого Клита! До сих
пор вздрагиваю, вспоминая дикие вопли скифов, яростные глаза под
надвинутыми на брови островерхими шапками и свист сыромятных ремней.
Иногда мне кажется, что дед Порота тоже меня вспомнил и узнал, но
говорить с ним или с кем другим о путешествиях в Дремадор... Скверно это
кончается. Склянкой с диэтилдихлорсиланом это кончается. И вспоминать об
этом мне больно и стыдно.
Скверное утро.
Дед Порота по-холостяцки завтракал бумажной колбасой, вареными
вкрутую яйцами и луком, запивая все сладким чаем. Действо это, выполняемое
с каменным выражением бородатого лица, он называл по-солдафонски -
<принимать пищу>. На мою распухшую лодыжку покосился неодобрительно, но
ничего не спросил, буркнул хмуро командирским голосом:
- Бардак.
Что тут возразишь? Я сдержал позыв вытянуться по стойке <смирно> и
гвардейски рявкнуть <так точно!>, согласился молча, развел покрепче кофе
и, чувствуя внутреннюю готовность все ж таки вскочить и рявкнуть,
примостился на подоконнике у раскрытого окна и закурил.
- Съешь чего-нибудь, пузо испортишь, - сказал дед Порота, а когда я
отказался, опять подвел итог каким-то своим мыслям:
- Полный бардак.
- Где?
Это было тактической ошибкой, дед завелся с полоборота:
- А везде! Куда ни сунься - полный бардак! Как ему не быть? Раз нет
порядка, значит, бардак. А порядка, сам знаешь, нет.
Жажда порядка у деда Пороты в крови. Был он кадровым офицером,
воевал, немалые имел награды, да вышел у него какой-то конфуз с
подавлением мятежа на рудниках. Не то слишком многих он подавил своими
танками, не то совсем не тех подавил, кого надо было. Вот и сослали его с
повышением в звании в отставку. Из дедовой комнаты, куда я по молчаливому
уговору ни разу не заглядывал, доносился частенько какой-то грохот,
слышались вопли, бряцанье и урчанье, а иногда тянуло паленым и почему-то
мокрыми шкурами.
- ...эти, тоже мне, звездные герои! Который уж месяц на орбите
болтаются, вернуться не могут. Третий раз объявляют о запуске ракеты, а
она все не взлетает. Бардак? Бардак, - дед Порота загибает палец. - Белых
лучников я в молодости сам топил, каменюку на шею и в омут, а теперь -
пожалуйста! Всю жизнь прожил в тупике Малый Парадиз, а сегодня выхожу -
новая табличка висит: проспект Юных Лучников, тьфу! - Дед загибает еще
один палец. - Жрать нечего, пить нечего, курить тоже нечего. Куда все
подевалось? А времена Крутого Порядка ругаем, как же, обидели кого-то,
сопатку разбили! Зато, помню, в магазин зайдешь - глаза разбегаются, а
сейчас? Шампуня по сто грамм на полгода дают, хочешь сразу на плешь вылей,
хочешь - нюхай полгода.
Из загнутых пальцев образовался кулак, и дед грохнул им по столу.
- Не бардак, скажешь?! До чего докатились, призыв объявлен, а в армию
народ не идет, западные территории отделяться вздумали, я б им отделился!
Чего ж тут удивляться, что в Старом Порту нечисть завелась: ростом с
человека, а голова песья. Разве в прежние времена такое бывало? Зато
радуемся, сударь мой, все у нас теперь как у заморцев. Бабе... бня...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг