Игорь Ткаченко.
Вторая петля
Опубликовано в сборнике:
В.Щербаков Меч короля Артура. И.Ткаченко Разрушить илион. Н.Полунин
Коридор огней меж двух зеркал. - М.: Мол. Гвардия, 1990. - 288 с., ("Румбы
Фантастики"), стр. 123-141.
(ISBN 5-235-00974-6).
OCR: Сергей Кузнецов
Фантастический рассказ из цикла "Одиссея альтернатора"
Кто не попал в первую пуговичную петлю, тому уже не застегнуться.
Гете.
- ...это случайность, которой просто не должно быть! Прошу поверить, я
говорю чистую правду. Если бы за те три месяца по относительному времени и
семьдесят лет по абсолютному не разрядились аккумуляторы моей капсулы, я
никогда бы не попал... Да что там говорить... дайте мне всего два дня, я
найду способ их зарядить, и вы больше меня не увидите.
- Ты отступник, - прокаркал адепт-хранитель, - и отступник
упорствующий. Для того, чтобы послать тебя на костер, Священной Комиссии
достаточно взглянуть на твой наряд... А ведь ты еще умеешь читать и писать?
Человек в грязной, изодранной тунике кивнул.
- Так я и думал. Иначе откуда ты смог бы узнать о деяниях былых
времен? Но ты невнимательно читал канонические книги или умышленно искажаешь
их. В твоем рассказе столько нелепостей, наглой лжи и явного отступничества,
что...
- Но я же говорил, альтернативная возможность...
- Увести его!
- Его нужно казнить хотя бы из уважения к истине, - сказал
адепт-хранитель, когда за пленником закрылась дверь, и добавил в сторону
секретаря: - Это не для протокола - для мемуаров. История одна, и она
изложена в канонических книгах. Другой нам не надо. Если же хотя бы сотая
доля его рассказа соответствует действительности и об этом кто-нибудь
узнает, великая смута в умах неизбежна. Его нужно казнить ради незыблемости
истории и истины, и никто никогда не посмеет обвинить меня в
несправедливости. И он подписал приговор.
1
Еще на первых курсах нам твердили, что история - наука
экспериментальная, прикладная, но не до такой же степени! Конечно, теория
допускает, что вместо того, чтобы быть в альтернативной действительности
невидимым и неосязаемым, исследователь вдруг обретает плоть, но вероятность
этого настолько мала...
Со мной это произошло дважды. И этот второй раз будет, похоже,
последним.
Все, допрыгался, альтернатор. Говорила мне мама: "Не ходи, сынок, в
альтернаторы, ходи в физики-теоретики", - не послушался. И пойдут теперь
мои хорошо обжаренные косточки на удобрения, хотя, наверное, они и
удобрений-то еще не знают. А в этой реальности, может быть, и не узнают
вовсе. Тем хуже для меня. Буду растаскан на все четыре стороны воронами
черными да собаками бездомными...
И до того меня расстроила безрадостная будущность, что чуть было не
брызнули на гнилую солому скупые мужские слезы. Непременно скупые, как
альтернатору и положено.
Нет уж, дудки, такого удовольствия я им не доставлю! Дематериализуюсь к
чертовой матери, то-то обалдеет Верховный Хранитель!
Я представил Верховного Хранителя обалдевшим, и мне стало почти хорошо.
А все-таки гад он порядочный. Отступник! Отступничество! На костер!
Гад, вдобавок непорядочный. Чинуша проклятый, буквоед занудный, маньяк
плесневелый... А почему, собственно, плесневелый? Просто маньяк, а может, и
не маньяк вовсе. Работа у него такая, время такое, а сам он не что иное, как
порождение этого времени, продукт, так сказать, теперешнего уровня развития
цивилизации в данной альтернативной действительности, а для теперешнего
уровня данной АД поджарить живого человека на костре - самое что ни на есть
благое дело.
Я-то перед ним с перепугу как распинался, даже стыдно. Чихать он хотел
на множество альтернативных действительностей, на вертикальное и
горизонтальное перемещение по ним, на меня, на капсулу и на аккумуляторы. Он
даже понять не захотел, что я не отсюда!
Отступничество. Не бывает. И камни с неба не падают. Стойкая позиция.
Главное, спокойная.
Ну и физиономия у него была, когда капсула выскочила из темпорального
потока! Зрелище, впечатляющее до заикания. Я и сам бы испугался, но при чем
здесь костер?! Пироман несчастный. Нет, несчастный из нас двоих как раз я,
он-то сидит сейчас где-нибудь и возлияния совершает с закусываниями... а
может быть, сейчас пост, и он в порыве религиозного экстаза плоть уязвляет?
С трудом верится, если учесть, в какой щекотливый момент я предстал пред его
грозные очи.
Есть-то как хочется. Это ж сколько времени я не ел? Целую вечность.
Триста лет до новой эры да плюс еще веков пятнадцать-шестнадцать... За эти
века Европа сменила развеселое язычество на христианство, в лязге железа
проползла вереница крестовых походов, выяснили отношения Алая и Белая Розы,
Данте посетил ад и вернулся обратно, Мартин Лютер защитился чернильницей от
искушавшего его дьявола, Леонардо да Винчи изобрел все мыслимое от часов до
подводной лодки, корабли Колумба привезли табак и картофель...
Но все это было в моей действительности. Здесь же, куда меня занесло
благодаря влиянию исчезающе малых членов разложения темпорального поля в ряд
Игнатьева-Рамакришны-Либидиха, все могло быть совсем по-другому. Европа
могла называться не Европой, а как-то еще, а любимым архитектурным
сооружением могли бы быть ацтекские пирамиды или храмы Солнца. Хорошо еще,
что я не попал в полосу тупиковых действительностей. Тут по крайней мере
есть люди.
Бряцанье засова прервало мои размышления. Тяжелая дверь с истошным
визгом повернулась на петлях, и в проеме нарисовался похожий на огромного
медведя адепт с факелом в одной руке и каким-то свертком в другой.
- Вставай, отступник, - прорычал адепт и гулко икнул.
Сердце екнуло и куда-то провалилось, оставив вместо себя сосущую
пустоту. Я отчетливо ощутил выступивший на ушах иней и схватился за
дематериализатор.
- Уже на костер? - шепотом спросил я и тоже икнул.
- А ты очень торопишься? Боишься, что к твоему приходу котлы в аду
остынут? - он громко захохотал, с потолка посыпалась труха, пахнуло чем-то
смрадным, чесночно-сивушным.
- Оденься, - он бросил мне узел с тряпьем. - Смотреть противно.
Можно было поспорить о том, что имеет более эстетичный вид - моя почти
новая туника или дырявые штаны и грубая дерюжная рубаха, но я вовремя
сообразил, что спор в данной ситуации - дело не только бесполезное, но и
явно опасное. И спорить не стал.
Пока я переодевался, громила адепт презрительно хмыкал в адрес моей
далеко не геркулесовой фигуры, давая понять, что, будь на то его, адепта,
воля, он не стал бы возиться со всякими там расследованиями, приговорами,
кострами и прочими глупостями, а просто положил бы меня на одну ладонь,
другой прихлопнул, сдул то, что осталось, и все. И никаких забот.
Но! Дисциплина есть дисциплина, и воли адепту никто не давал, что я не
без удовольствия отметил. Так что пришлось ему смирить свои кровожадные
порывы, завязать мне глаза куском мешковины и, поминутно икая и недовольно
бормоча, куда-то повести. Будь на то моя воля, я завязал бы себе нос, ибо
смердел ревнитель веры нестерпимо.
На самом деле все не так уж плохо, думал я, шлепая босиком по холодному
скользкому полу и ощущая на плече полновесность адептовой длани. Если меня
собираются сжечь, то зачем повязка? И потом я всегда смогу
дематериализоваться. Заряда моего браслета как раз хватит на то, чтобы
разложить на атомы или меня, или половину моего стража. Наполовину
дематериализованный адепт - веселое, должно быть, зрелище.
2
Каменные плиты под ногами сырые, но вода уже не хлюпает. Поворот
налево, ступенька, я чертыхаюсь: мог бы и предупредить. Еще ступенька, еще и
еще. Сорок одна ступенька. Адепт хрипит и фыркает, как больная лошадь.
Поворот направо, еще поворот. Сухой пол, если верить моим подошвам -
дощатый, плохо выструганный. Еще поворот, прямо, поворот, когда же это
кончится? Кажется, пришли.
Адепт сорвал с меня повязку и втолкнул в полутемную комнату. Около
высокого узкого окна, похожего на бойницу в крепостной стене, в сизом облаке
благовоний сидела томная девица и лениво щипала струны чего-то, отдаленно
напоминающего гитару. После каждого щипка инструмент пронзительно дребезжал,
и девица капризно морщилась. На коленях у нее лежала огромная книга. Золотое
тиснение по красному кожаному переплету. В памяти у меня всплыло красивое
слово "инкунабула"". Я огляделся: свечи, множество оплывших свечей в
тронутых зеленью подсвечниках. Горят лишь некоторые. Драпированные побитым
молью бархатом стены. Девица. Лицо девицы мне знакомо, не просто знакомо, а
мучительно, до зуда в мозгах знакомо. Если умыть ее с мылом, немного
подвести глаза, постричь черные космы и сделать их светло-каштановыми... На
кого же она похожа?
Я готов был выругаться от бессилия вспомнить.
- Здравствуй, отступник, - сказала девица неожиданно низким голосом.
- Желать здоровья человеку, которого вот-вот сожгут, как сосновое
полено? Нечего с ними церемонии разводить, пусть знают, с кем имеют дело. Я
расправил плечи так, что затрещала рубаха, и выпятил грудь.
- Ну-у-у, - не замечая моей воинственной позы, девица сладко
потянулась и зевнула, - сожгут тебя или не сожгут, еще неизвестно.
- Верховный Хранитель подписал приговор. Девица хмыкнула.
- Однако ты струсил, - сказала она, с любопытством глядя на меня. -
Да будет тебе известно, что Верховный Хранитель Цитадели сейчас болен. А
говорил ты с генералом Бандини, главой святого ордена дандаистов. Он
временно взял на себя тяжкое бремя охраны чистоты дандаистской веры.
Эта новость почему-то здорово меня ободрила.
- Ах, вот оно что, - сказал я. - То-то мне сразу показалось, что он
не верховный... А что с самым главным? Бремени не вынес? У меня со временем
туговато, и вообще...
- Не смей так говорить о наместнике святого Данда! - взвилась девица.
- Не то в Священной Канцелярии тебя быстро научат почтительности.
Вот так всегда. Мой язык меня погубит, как говорила моя бабушка, а уж
она зря ничего не обещала. Но на кого же похожа эта святоша?
- Что-то на площади перед Цитаделью давненько не пахло жареным, -
веско вставил за моей спиной адепт. - Дозволь, высокородная, я его ударю.
Девица отмахнулась.
- Пока не надо. А ты, отступник, если дорожишь языком, говори только
тогда, когда тебя спрашивают, понял?
Я кивнул.
- И еще, - девица многозначительно покачала у себя перед носом пухлым
пальчиком. - Все зависит от тебя. Мой отец никогда не делает опрометчивых
поступков. Понял?
Я не понял, но опять кивнул.
- Так ты... вы дочь генерала ордена?
- Нет, это он мой отец. Духовный отец.
И опять я ничего не понял, но па всякий случай обнажил зубы в подобии
улыбки и поклонился. Почему-то хотелось подхалимски шаркнуть ножкой,
Сдержался.
- Я его воспитанница, - хвастливо пояснила девица. Адепт громогласно
хмыкнул.
- Да, именно воспитанница! - повторила девица. - Пшел вон, образина!
Последние слова относились к адепту, но я вздрогнул, еще раз поклонился
и все-таки шаркнул ножкой.
Недовольно ворча, адепт вышел. Девица несколько секунд прислушивалась к
удаляющимся шагам, а потом сказала:
- От меня тоже кое-что зависит, понимаешь? Генерал немного рассказал
мне о тебе, но хотелось бы услышать все из первых уст. Надеюсь, это меня
развлечет, ну а если нет...
Тысяча чертей! И почему я в свое время не ходил на факультатив по
истории мракобесия?! Знал бы хоть, как с ними говорить надо. Кажется,
побольше лести и самоуничижения... Люди-то, конечно, остаются людьми в любой
альтернативной действительности, разница только в том, как они себя
называют: гетерами, наложницами, воспитанницами, экономками или друзьями по
работе. Суть одна, а попробуй ошибись в названии - мигом изжарят.
- Я рассказывал его превосходительству э... господину генералу историю
злоключений, кои имели место быть с вашим покорным э... слугой...
Я говорил долго, пока не споткнулся, пытаясь закруглить какой-то
неудобоваримый комплимент, и со вздохом закончил:
- ...и я с великим усердием, насколько позволят мои ничтожные силы,
изложу тебе все, что ты пожелаешь, о несравненная дева, светоч добродетели и
красоты, продлив свою жалкую жизнь хотя бы на время моего грустного
повествования.
Вздох у меня получился почти талантливо. Да что там скромничать,
гениальный был вздох, полный самого безысходного отчаяния и смирения, но
тут, как назло, в памяти всплыла обнаруженная мною в одной из
действительности история "Тысячи и одной ночи", и я закусил губу, убивая
идиотскую ухмылку.
- Но почему же ты собираешься рассказывать грустное? - капризно
сказала девица. - Я не хочу грустное. Понял? Ну что же ты молчишь? Говори!
Говори! А что говорить? Рассказать ей об Институте, где я работаю? Нет,
взгрустнет несравненная - и никто не даст за мою жизнь сгоревшего
предохранителя. От скучающей женщины можно ждать чего угодно.
Я усиленно ворочал мозгами, пытаясь вытряхнуть из извилин хоть
что-нибудь смешное. Выдать ей обойму институтских анекдотов? Так разве
поймет, куда ей, темной...
- Что читаешь? - спросил я, указывая на книгу.
- Иегуда Абарбанель, "Диалоги о любви".
- Нравится?
- Ну-у, как тебе сказать... - протяжно и почему-то в нос ответила
девица.
И тут меня осенило. "Ну-у, как тебе сказать..." Конечно же, Эллочка из
отдела костюмов и обрядов! Разница только в цвете и длине волос, как я
раньше не сообразил?! А раз так...
В следующий миг моя непринужденная улыбка осветила затканные вековой
паутиной углы, я пристроился на полу рядом с девицей и попросил для
вдохновения коснуться ее руки. И все. Дальше я уже все знал. Она могла бы
молчать, последующий диалог был под силу мне одному.
- Могу ли я знать твое имя? , - Мария Изабелла дель...
Там еще три раза повторялось "дель", четыре раза "де" и один раз "ибн".
Повторить ее имя я не смог бы даже под страхом смерти.
- Достаточно, - прервал я ее. - Твоих имен хватит на полностью
укомплектованный женский монастырь. Я буду звать тебя Эллочкой. А меня зови
просто Эрик.
Через полчаса, совершив краткий ознакомительный экскурс в проблемы
пространственно-временного континуума, мы перешли непосредственно к
волнующей даму теме.
О, Мода! По убойной силе с твоими чарами могут сравниться разве что
стрелы Амура! Ты всецело завладеваешь трепещущими женскими сердцами и
заставляешь неандерталку сокрушать череп несъедобному пещерному леопарду,
чтобы завладеть его шкурой, а женщину более цивилизованных времен - в
сладком оцепенении замирать у прилавков и витрин, Как я благодарил твое
извечное непостоянство и как признателен был Эллочке из отдела костюмов и
обрядов за казавшееся раньше ненужным посвящение в твои тайны.
Я вскользь коснулся древнегреческих туник, хитонов, хламид и экзомид,
рысцой пробежался по незнакомой мне одежде начала эпохи глобальных религий и
медленно, смакуя каждое слово, поплелся по благодатной ниве мод просвещенных
веков.
Платья вечерние и пеньюары утренние, плиссе и гофре, юбки
мини-миди-макси, брюки и блейзеры, свитера и блузки, кокетки, планки,
вытачки и полочки, клапаны врезные и накладные, подплечники, застежки
потайные, смещенные и "молнии", рукава втачные, рубашечные и "кимоно",
воротники отложные и стойкой...
Бедная Эллочка краснела и бледнела, хваталась за голову, в ужасе
отшатывалась, восклицая: "Святой Данда! Спаси от искушения - открытые
колени!". Но очень скоро вошла во вкус, отбросила предрассудки и начала
задавать вполне осмысленные вопросы типа "что такое карман листочкой?" или
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг