художник вдруг вскочил, лицо его исказилось, и он закричал:
- Да! Да! Верно! Она все верно рассказала, все так! Да, я уходил из
Города, дважды уходил и дважды возвращался, потому что боялся, не мог уйти
насовсем. От нее не мог уйти!
Он хотел еще что-то сказать, добавить, но из-за ширмы появился
Наставник и, стукнув об пол посохом, уронил одно-единственное слово:
- Признание.
Художника увели. Зеваки перед домом стали расходиться. Последними из
дома вышли Джурсен и Наставник. Чувствуя страшную слабость, Джурсен
прислонился к стене рядом с дверью. Взгляд его скользнул по стене дома
напротив, и тотчас холодная испарина покрыла его лоб.
Дом, в который он должен был войти с дознанием, размещался на другой
стороне улицы. Джурсен перепутал номер.
Он горько усмехнулся и пробормотал про себя:
- Все равно. Все виновны.
Он медленно пошел прочь, и благонадежные горожане, стоя у распахнутых
дверей своих домов, с энтузиазмом приветствовали его.
Лифт мягко качнуло, створки разъехались в стороны, и яркий свет ударил
по глазам. Лейтенант на секунду зажмурился, а потом быстрым шагом
направился в смотровую. Дверь была заперта, и ему пришлось разрядить в
замок почти всю обойму своего пистолета, прежде чем она открылась.
Дальнозоры, конечно же, были повернуты в сторону Пустыни, ничем другим
приезжающее сюда высокое начальство никогда не интересовалось, и лейтенант
долго, чертыхаясь и обдирая пальцы, разворачивал установку, прежде чем в
окулярах показался Город, затянутый облаками дыма, сквозь которые местами
прорывалось пламя.
Город горел. Сломанным зубом возвышалась над ним лишившаяся шпиля и
птицы на нем громада Цитадели. На глазах лейтенанта башня Джурсена
Неистового вдруг покачнулась, накренилась и в следующее мгновение исчезла
в клубах дыма и пыли.
Лейтенант отшатнулся от окуляров и хрипло рассмеялся.
- Вот и все, - сквозь смех выдавил он из себя. - Как это просто
оказалось: хлоп! - и все.
Он подошел к стене и наугад раскрыл один из шкафчиков. После запретного
зрелища Пустыни высоких гостей обычно мучила жажда. Наверняка что-нибудь
осталось. Он нашел то, что искал и скоро уже мог смотреть в окуляры
дальнозора на пылающий Город и не разражаться при этом истерическим
смехом. Он просто сидел, смотрел и думал. Ему было о чем подумать.
На заставу он вернулся уже к вечеру.
Не выпуская из рук прихваченной наверху бутылки, лейтенант один за
другим обошел все двенадцать дотов, прикрывавших подходы к перегородившей
ущелье стене, проверил, заряжены ли огнеметы. Огнеметы, как и всегда, были
заряжены, автоматика работала. Горячую смесь он сливал прямо на бетонный
пол, а пульты управления крушил подвернувшимся где-то металлическим
прутом.
Он сам себе удивлялся: не было ни усталости, ни удовлетворения от вида
учиненного им разгрома, ничего не было. Он действовал как автомат,
неторопливо направился на склады, нашел там тележку и принялся перевозить
ящики со взрывчаткой и детонаторами к стене, перегородившей ущелье. Он
возил ящики, пока совсем не стемнело, а потом, прихватив с собой бутылку,
на дне которой еще что-то плескалось, устроился во дворе заставы перед
бочкой с водой и стал ждать рассвета, чтобы можно было продолжить работу.
Так он и сидел на скамейке перед бочкой час за часом, покуривая и
изредка прихлебывая из бутылки. Время от времени на склонах гор, оттуда,
где была заградительная полоса, раздавались короткие сухие очереди, и
тогда лейтенант досадливо морщился и бормотал вполголоса:
- Идиоты... Святой Данда, какие же идиоты! Ну куда, куда они прутся?!
Под утро он все-таки не выдержал и, запасшись мотком веревки и
ножницами для колючей проволоки, по едва заметной узенькой тропинке пошел
вдоль заградительной полосы. Собственно, никакой полосы и не было. Были
укрепленные и замаскированные на деревьях и кустах датчики, и были
пулеметы на поворачивающихся сервомоторами станинах, а в особо опасных
местах были огнеметы, веерные мины, срабатывающие раньше, чем человек к
ним приблизится, и просто ямы с шатким настилом. С минами и ямами
лейтенант ничего поделать не мог, а вот с автоматикой мог. Этим он и
собирался заняться.
Часов через пять, промокнув до нитки от росы, исцарапанный, но живой и
невредимый, и по этому поводу очень собой довольный, он добрался наконец
до поросшей кудрявым кустарником лощинки. Дальше соваться не стоило, тут
его участок кончался. Что там напридумывали соседи, только им одним и
известно. Хватит испытывать судьбу, пора возвращаться.
Он ничуть не удивился, увидев на дне лощинки две свежих выжженных
полосы, и там, где полосы пересекались, еще слабо дымились какие-то
лохмотья.
- Идиоты. Какие же идиоты, - уже без сожаления, просто констатируя
факт, пробормотал он и потянулся за сигаретами.
И услышал из кустов на той стороне лощинки не то писк, не то плач. Он
застыл на месте, так и не донеся до рта руку с сигаретой. Писк повторился,
и на склоне зашевелились кусты, будто там кто-то пробирался ползком или на
четвереньках. Кто-то, вероятнее всего раненый, спускался на дно лощины
странными зигзагами, то приближаясь - и тогда у лейтенанта перехватывало
дыхание, - то удаляясь от зоны действия огнеметов.
- Правее, по самой кромке! - шептал он. - Идиот! Какой идиот, там же
могут быть пулеметы.
На дне лощинки, там, где кусты были гуще, движение замедлилось. Тот,
внизу, заметался вдруг из стороны в сторону, потеряв ориентацию. Наверняка
какой-нибудь из датчиков уже засек его и вел, и стоило ему появиться в
зоне действия другого датчика, как ударят пулеметы или огнеметы. И ничего
нельзя было сделать.
Наконец тот, внизу, решился и пополз по склону вверх, прямо к тому
месту, где, спрятавшись за деревом, стоял лейтенант.
Звуки, издаваемые раненым, стали слышнее, теперь было ясно, что это
всхлипывания. Кусты метрах в пяти от лейтенанта раздвинулись, и из них
показался ребенок, мальчик лет пяти-шести, одетый в грязный синий
комбинезон и такого же цвета каскетку. Обеими руками он тер себе глаза,
размазывая по щекам грязь и слезы.
Лейтенант опомнился, только услышав слабый характерный щелчок и тихое
гудение сервомоторов.
- Стой! - заорал он и прыгнул, на мгновение опережая пулеметную
очередь.
- А зачем я, собственно, все это делаю? - выбравшись из последнего
шурфа, спросил лейтенант у мальчика. - Может быть, ты знаешь?
Мальчик ничего не ответил, он вообще ничего не говорил и, как
подозревал лейтенант, не слышал. Устроившись на ящике со взрывчаткой, он
деловито и сосредоточенно одну за другой опорожнял расставленные перед ним
банки консервов. Покончив с одной, он с сожалением отставлял ее в сторону
и принимался за следующую.
- Я думаю, что дети в твоем возрасте не должны столько есть, - с
сомнением сказал лейтенант. - С ними от этого что-нибудь может случиться.
Хотя откуда мне знать, сколько должны есть дети в твоем возрасте? Ты нигде
не видел кусачки?
Он захватил с собой кусачки, моток провода, коробку с детонаторами и
пошел к стене.
- Осталась сущая ерунда, - послышался оттуда его голос, - смешно даже
говорить. Ты знаешь, малыш, я ведь всю жизнь был подрывником. Это у меня в
крови, честное слово. Расчеты и формулы я никогда не уважал. Просто смотрю
на здание, гору или вот стену эту и вижу, где нужно заложить заряд и
сколько его нужно, чтобы все было так, как я хочу. Такие дела... Я думаю,
тут просто чувствовать нужно, никакие формулы не помогут. Понимаешь,
малыш, нам как-то называли это в училище, но я уже забыл... в общем, все
всегда хочет рассыпаться. Что бы ты ни строил, как бы ни скреплял гвоздями
или цементом, или еще как-нибудь, все хочет рассыпаться. А я только
помогаю. Вот смотрю я на эту стену, хорошо ее строили, крепко, навсегда, а
знаешь, чего ей больше всего хочется, а? Рассыпаться! Тут только
подтолкнуть нужно, помочь немного, выкопать шурфы, заложить взрывчатку,
вставить детонаторы, протянуть провода, подсоединить к динамо, повернуть
ручку... А знаешь, малыш, я бы из тебя отличного подрывника взялся
сделать. Ты молчаливый, это хорошо. Болтливость - последнее для подрывника
дело. Это я сегодня что-то расслабился, вообще-то из меня слова не
вытянешь, потому и девушка от меня ушла. Это когда я еще в училище был.
Она говорит и говорит, а я молчу и молчу. А чего говорить? И так понимать
должна, что я сам себя ради нее взорвать готов! Не поняла... Ты в Городе
ее не встречал, малыш? Как она там? И что там вообще происходит, в Городе?
Э-е, да ты уже спишь, приятель!
Лейтенант закончил устанавливать детонаторы, подсоединил провода и,
подхватив ребенка на руки, направился к заставе.
- Лихо ты с двухдневным пайком расправился, малыш. Еще бы после этого
не уснуть, я бы тоже уснул...
Время от времени он оборачивался и смотрел на тянущуюся за ним черную
ниточку провода.
- Только бы не обрезал кто-нибудь. С них, идиотов, станет...
Он уложил мальчика на свою кровать, и тот, свернувшись калачиком,
засопел ровно. Сам лейтенант сел к столу и принялся зачищать концы
проводов.
- Сейчас вставим их в клеммы таймера, - негромко говорил он,
комментируя свои действия, - затянем... вот так. И готово, малыш! Теперь
только время установить и рычажок повернуть.
Покончив с работой, лейтенант откинулся на спинку стула и закурил.
- А это даже хорошо, что ты ничего не слышишь, - сказал он. - Отличным
будешь подрывником. И уши зажимать не надо. Вот не говоришь ничего - это
плохо. Объяснил бы мне, чего им все надо? Чего они там не видели, за
горами? Пустыни? Видел я эту Пустыню, песок и песок, ничего особенного,
такой же, как у моря. Вниз я, правда, не спускался, но на той стороне
бывал не раз. Фазаны там, ты не поверишь, побольше тебя будут, и людей
совсем не боятся. А посмотрел бы ты на физиономии Хранителей, когда они
приезжали к нам и поднимались на смотровую! Смех да и только. Ведь сказано
же - нельзя! Здесь наш дом, вот и живите. Нет там ничего интересного.
Разве что через Пустыню перейти, да как перейдешь...
Заслышав далекие выстрелы, лейтенант морщился и бормотал:
- Идиоты... Святой Данда, какие идиоты! Малыш, ну разве трудно
сообразить, куда нужно идти?..
Грязные, в копоти, голодные и усталые до смерти ремесленники, рыбаки,
профессора, художники, проститутки, лавочники, картежные шулера, учителя
гимназии, послушники, врачи, сутенеры, наркоманы, ученые, студенты,
ювелиры, воры, солдаты, потерявшие веру или жаждущие ее обрести, убившие
ее в себе или пытающиеся сохранить ее крупицы, они шли всю ночь, освещая
путь фонарями и самодельными факелами.
Утром они добрались до заставы.
- Ну вот, малыш, они и пришли.
Мальчик еще спал. Лейтенант поправил сбившееся одеяло, потом установил
время на таймере и повернул рычажок. Лишь на секунду задумавшись, он снял
портупею с кобурой и повесил на спинку стула, после чего вышел из комнаты,
миновал коридор и все тем же неторопливым мерным шагом сделавшего свое
дело человека направился вниз по дороге, туда, где перед тростинкой
полосатого шлагбаума застыло в ожидании людское море.
До людей оставалось совсем немного. Он уже мог различить выражение их
лиц, злых, отчаявшихся, ждущих и покорных. Он подумал, что никогда не
понимал их: ведь это же совсем просто - поднять или сломать шлагбаум,
пролезть под ним, в конце концов! Он мельком глянул на часы. Секундная
стрелка завершала последний круг.
Выстрела он не услышал. Что-то сильно толкнуло его в грудь, и
перевернувшаяся вдруг земля сзади обрушилась на него.
А в следующее мгновение, но этого он уже не видел, вспухла вдруг
перекрывающая ущелье Стена, плавно подалась вверх, а потом исчезла в
клубах пыли.
От сильного толчка, едва не сбросившего его с постели, мальчик
проснулся и открыл глаза. Комната была незнакомой. Картина на стене перед
кроватью раскачивалась из стороны в сторону и вдруг, сорвавшись с гвоздя,
беззвучно упала на пол. Брызнули осколки стекла. Мальчик рассмеялся. Он
никогда еще не видел, чтобы картины сами прыгали на пол. Он слез с кровати
и на цыпочках, чтобы не порезать босые ноги, выбрался в коридор. Коридор
тоже был незнакомый. В доме, где он жил, не было таких коридоров. Мальчик
принялся его обследовать, но скоро это ему наскучило. Все двери были
заперты, и это было совсем неинтересно. Наконец в самом конце коридора
дверь подалась, мальчик распахнул ее и вышел наружу. Повсюду стояли люди,
много людей, столько он никогда не видел. Они смешно разевали рты,
размахивали руками, топтались на месте и все смотрели в одну сторону. Это
было похоже на какую-то забавную игру.
На мальчика никто не обратил внимания. Он спустился по ступеням и
отправился в ту сторону, куда смотрели все эти странные люди.
Путешествие было долгим, а люди все так же стояли и смотрели в одну
сторону. Чем дальше мальчик пробирался, тем плотнее стояли люди друг к
другу. Руками они уже не размахивали и рты не разевали, просто стояли и
смотрели. Мальчику пришлось опуститься на четвереньки, чтобы пробраться
между ними. Наконец впереди показался просвет.
Мальчик выбрался из толпы и увидел, куда были направлены взгляды уже не
разевающих рты и не размахивающих руками людей.
Испуганные, притихшие, ждущие, стояли люди перед тем местом, где совсем
недавно была перекрывающая вход в ущелье Стена, а теперь не было ничего,
только покрытые толстым слоем пыли обломки, и ни один не мог найти в себе
силы сделать шаг вперед.
...Пыль была мягкая и теплая. Мальчик шагнул раз, другой, третий. Он
обернулся и увидел, что теперь все смотрят на него так, как еще никто
никогда на него не смотрел. Испугавшись, он отвернулся и побежал.
Босые ноги оставляли в пыли глубокий четкий след.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 23.07.2001 17:45
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг