Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - Удачного Очищения, господин послушник. Проходите.
   Джурсен сунул ему в руку монету и стал подниматься по крутым ступенькам
лестницы, спирально вьющейся внутри башни. Чем  выше  он  поднимался,  тем
большее волнение охватывало его. Так  бывало  с  ним  всегда,  но  сегодня
особенно. Ведь не скоро, очень не скоро он сможет повторить  этот  путь  и
уж, конечно, не сможет преодолеть его так быстро.
   Он  поспел  вовремя.  Запыхавшись,  с  сильно   бьющимся   сердцем   он
перепрыгнул через последние ступеньки, и ветер тугой волной ударил  его  в
лицо, разметал волосы, крыльями захлопали за спиной полы плаща.
   Тут, на верхней площадке башни святого Гауранга, всегда был  ветер.  Но
это был совсем не тот ветер,  что  внизу,  задыхающийся  в  узких  ущельях
улочек. Это был чистый свободный сильный ветер, напоенный ароматами трав и
цветов, родившийся  на  снежных  вершинах  Запретных  Гор,  или  густой  и
солоноватый на вкус, пробуждающий в груди непонятную тревогу и ожидание  -
морской.
   Юноша едва успел отдышаться, как  глубокий  низкий  звук,  родившись  в
Цитадели, медленно поплыл над Городом, возвещая о начале нового  дня,  Дня
Очищения. Звук плыл и плыл над дворцами и  лачугами,  пятачками  площадей,
торговыми рядами, мастерскими ремесленников, над узкой  песчаной  полосой,
где у самой  воды  в  свете  факелов  копошились  плотники,  заканчивающие
последние приготовления к торжественной церемонии  Посвящения  и  Сожжения
Кораблей, над крохотными лодчонками вышедших на утренний  лов  рыбаков,  и
люди, заслышав этот звук, поднимали головы и долго прислушивались, пока он
не затихал вдали.
   Повернувшись лицом к морю, Джурсен ждал.  И  вот  небо  в  той  стороне
порозовело, разделяя небо и море, показался краешек солнечного диска, и  к
берегу побежала из невообразимой дали трепетная пурпурная дорожка.  Тотчас
вспыхнула и засияла огромная снежно-белая птица на шпиле Цитадели,  но  во
сто крат ярче, так что больно было глазам, чисто и пронзительно засверкали
вершины Запретных Гор на горизонте.
   Джурсен закрыл глаза и подставил лицо ветру и полетел. Тело  его  стало
невесомым, из груди рвался  ликующе-победный  крик,  и  хлопали,  хлопали,
хлопали за спиной крылья.
   Но вот снова раздался звук из Цитадели, и  полет  прекратился.  Джурсен
ощутил прочный настил, на который он крепко опирался обеими ногами. И  еще
ощутил страшную пустоту, заполнившую вдруг его душу, ноги его подкосились,
и он медленно, как старик, держась за кованый поручень, стал спускаться.
   Он понял, что никогда больше не  позволит  себе  подняться  на  верхнюю
площадку башни святого Гауранга и встретить восход солнца и  увидеть,  как
первые его лучи зажгут белым пламенем  вершины  Запретных  Гор.  Это  было
прощание.
   Больше прощаться было не с кем и не с чем.
   - Святой Данда!  -  взмолился  юноша.  -  Дай  мне  силы  справиться  с
искушением, дай мне силы стать таким, как все. Дай мне силы!
   Стыд и тоска жгли его сердце.
   Он не такой, как все, годы  послушничества  пропали  даром,  не  смогли
вытравить в нем язву тягчайшего из пороков - жажду странствий.
   Знал бы наставник, какие мысли посещают лучшего из его учеников,  когда
он в задумчивости застывает над священными текстами. Знал бы  он,  сколько
раз  мысленно  Джурсен  уходил  к  заснеженным  вершинам  Запретных   Гор,
пересекал под палящим зноем пустыню или поднимал парус на корабле!
   Ларгис, милая, добрая Ларгис - единственный человек на свете,  которому
он признался в гложущей его тоске.
   - Бывает, часто бывает, что я чувствую... не знаю, как это  назвать,  -
сказал он как-то ночью. - Я задыхаюсь. Мне душно здесь...
   - Открыть окно? - сонно пробормотала Ларгис.
   - ...Больше всего на свете мне хочется идти и идти  с  тобой  рядом,  и
чтобы далеко позади остались стены, Цитадель, Город... Так далеко, что  их
и не видно вовсе, а мы все идем и идем...
   - Куда?
   - Не знаю,  просто  идем.  За  горы,  за  море,  куда-нибудь...  Словно
какая-то сила тянет меня туда, и я не хочу и не могу ей противиться.
   Он услышал вскрик, повернулся к Ларгис и тотчас  пожалел  о  сказанном.
Зажимая себе рот ладонью, девушка смотрела на него расширившимися от ужаса
глазами.
   - Джурсен, - прошептала она и вдруг  сорвалась  на  крик.  -  Не  смей!
Слышишь, не смей! - Она обвила его шею руками,  прижалась  щекой  к  щеке,
словно защищая от опасности, и быстро  заговорила:  -  Ты  горячий,  очень
горячий, у тебя жар, лихорадка, ты болен, Джурсен... Ну не  молчи,  скажи,
что ты болен! Болен! Болен! Болен! - как заклинание  повторяла  она,  и  с
каждым словом возникшая между ними стена становилась все выше и прочнее.
   Чем чаще наваливались на Джурсена приступы необъяснимой тоски и чем они
были  продолжительней,  тем  с  большим  усердием  он  отдавался  изучению
священных текстов. Для итогового трактата он выбрал слова святого Данда из
Первой книги Гауранга: "Здесь наш дом".
   "...и, сойдя с корабля на берег, так говорил Данда: - Здесь наш дом.  -
И обвел рукой вокруг, и по мановению руки его выросли горы на горизонте, и
белая птица опустилась ему на плечо.
   - Здесь наш дом, - так говорил Данда. - Жить нам здесь и здесь умереть.
Нет нам пути отсюда, здесь наш дом.  Горе  тому,  кто  дом  свой  покинет.
Прокляты все земли, кроме этой.
   Слушали все откровение Данда, и лишь коварный Балиа, задумавший Раздел,
смеялся и готовил меч для убийства".
   И из Третьей книги Вимудхаха:
   - "Здесь наш дом, - говорил Данда, и змеилась улыбка неверия  по  губам
отщепенца Балиа. И Данда, увидев, что ничто не  убедит  безумца,  пошел  к
кораблям и сжег корабли, и  принял  смерть  от  меча  предателя,  повторяя
"здесь наш дом". И кровь его стала кровью снежного белана,  и  руки  стали
крыльями птицы, и поднялся он в заоблачные выси, чтобы охранить эту землю,
прекрасный Гунайхорн, и сверху видеть отщепенцев и карать".
   И однажды бессонной ночью открылась ему великая  тайна,  заключенная  в
словах Данда, сжегшего корабли.
   "Здесь наш дом, - думал Джурсен. - Святой Данда сжег корабли, чтобы  не
было искушения уйти из дома... Но дом наш - тоже корабль, и мы должны быть
готовы сжечь его в любую минуту и погибнуть вместе с ним,  если  искушение
будет слишком велико".
   Долгим было молчание наставника, когда Джурсен поделился с  ним  своими
мыслями, и  лишь  через  несколько  дней,  посоветовавшись  с  Хранителями
Цитадели Данда, он одобрил выбор темы.
   Джурсен написал быстро, но, перечитав написанное лишь единожды,  боялся
взять трактат в руки еще раз, так велик был его страх, стыд и отчаяние.
   Сжечь свои корабли он так и не смог.


   Третий жил недалеко от центральной площади в одном из похожих  друг  на
друга как две  капли  переулке.  Район  этот  Джурсен  отлично  знал.  Еще
мальчишкой он бегал сюда со стопкой бумаги и  мешочком  угля  на  уроки  к
художнику. С тех пор прошло много лет, но он не  заметил  в  громоздящихся
друг на друга домах никаких изменений, разве что появились на каждом  углу
голубые ящики с нарисованным на них глазом и прорезью в зрачке, куда любой
законопослушный  горожанин  мог  опустить  сообщение  об  отщепенцах,   да
пестрели стены вывешенными по случаю праздника плакатами  "Очистим  родной
Город от отщепенцев!", "Все как один - на Очищение!" и  "Очищение  -  дело
чести каждого!".
   Переулок был полон празднично разодетыми горожанами.  Хозяева  гостевых
домов,  лавок  и  харчевен  стояли  у  распахнутых  настежь  дверей  своих
заведений,  громко  переговаривались  друг  с  другом  через  дорогу.  При
приближении Джурсена, Наставника и стражников они громко поздравляли их  с
праздником и наперебой  приглашали  войти.  Толпящиеся  на  углах  крепкие
молодые ребята хором  скандировали  здравицы  и  предлагали  свою  помощь.
Повсюду царило воодушевление и всеобщий подъем.
   Джурсен шел и гадал, кем окажется этот третий - ремесленником, портным,
шьющим паруса, или ювелиром. Впрочем,  какая  разница?  Теперь  он  просто
подозреваемый и подлежит дознанию.
   Тяжелые башмаки стражников весело  грохали  по  булыжной  мостовой,  им
вторил короткий сухой стук  черного  посоха  Наставника.  В  развевающихся
белых одеждах с вытканной золотом на груди и спине птице с  распростертыми
крыльями он молча шел рядом с Джурсеном, сильно припадая  на  левую  ногу.
Лицо его было бесстрастным. Время от времени искоса  поглядывая  на  него,
Джурсен так и  не  мог  понять,  как  Наставник  оценивает  его  действия.
Наверное, хорошо, потому что первых двух подозреваемых  Джурсен  уличил  в
считанные минуты. Остался третий, последний.
   Одет Джурсен был точно так же, как Наставник, только не  было  ему  еще
нужды в посохе, и не было птицы  на  груди.  Этот  символ  Джурсен  сможет
носить только  с  завтрашнего  дня,  после  Посвящения  в  Хранители.  При
условии, что он  верно  уличит  и  этого,  третьего.  Или  оправдает,  что
случается редко, но  все-таки  случается.  Вершиной  мастерства  дознателя
считается, если подозреваемый  сам  признается  в  отщепенчестве,  но  это
случается еще реже, чем оправдание. Даже перед лицом самых  неопровержимых
фактов каждый пытается отрицать свою вину до конца. В силах своих  Джурсен
был уверен, и словно бы в подтверждение вполголоса заговорили стражники за
спиной:
   - Наш-то, наш, а? Как он их!
   - Даром что на вид совсем юнец, а смотри ж ты... Так к  стенке  припер,
что и не пикнули. Неистовый!
   - Далеко пойдет, помяни мое слово. Большим человеком станет, храни  его
святой Данда!
   - Здесь, - сказал Джурсен, остановившись перед дверью и  несколько  раз
сильно стукнув в нее.
   - Заперлись, - удивился один из стражников. - Боятся. Честному человеку
чего бояться? У всех двери нараспашку, а эти заперлись.
   Отворила молодая красивая женщина. Тень страха мелькнула в  ее  глазах,
когда она поняла, что за гости посетили ее дом. А может быть, Джурсену это
всего лишь показалось.
   - С Днем Очищения! - радушно улыбаясь, произнесла  женщина.  -  Входите
же!
   -  Пусть  Очищение  посетит  этот  дом,  -  произнес  Джурсен   формулу
приветствия дознателя. Чем-то эта женщина напоминала ему Ларгис.  Глазами?
Улыбкой? Голосом?
   - Кто там? Кто пришел, Алита? -  послышалось  из  глубины  коридора,  и
появился высокий черноволосый мужчина  в  заляпанной  красками  блузе.  Он
мельком взглянул на гостей и склонился к женщине.
   - Алита, сходи к соседям, побудь пока у них,  -  сказал  он  и  ласково
приобнял за плечи, направляя к выходу. - Ну иди же.
   Когда женщина вышла и двое стражников встали у двери, чтобы не впускать
никого до окончания дознания, художник повернулся к Джурсену и Наставнику.
   - Прошу, - сказал он.
   В  мастерской,  просторной  светлой  комнате  с  окном  во  всю  стену,
выходящим на крыши  домов,  вдоль  стен  стояли  подрамники,  громоздились
какие-то рулоны, коробки, в воздухе витала сложная смесь запахов краски  и
почему-то моря. Наставник,  вошедший  вслед  за  художником  и  Джурсеном,
скрылся за стоящей в дальнем конце комнаты  ширмой,  стукнул  об  пол  его
посох, и наступила тишина.
   Остановившись посреди мастерской, художник  оглядывал  ее  так,  словно
увидел впервые. Он отодвинул зачем-то в сторону мольберт,  потом  принялся
старательно вытирать тряпкой и без того чистые руки.
   Джурсен ему не мешал и не  обращал  на  него,  казалось,  ни  малейшего
внимания. Это был испытанный прием. Художник виновен,  Джурсен  уже  почти
наверняка знал это, знал и сам художник. Пусть поволнуется. Хотя, конечно,
за эти несколько  минут  он,  наоборот,  может  успокоиться,  собраться  с
мыслями и подготовить аргументы в  свою  защиту.  Пусть  так.  Джурсен  не
боится схватки.  Куда  приятнее  иметь  дело  с  умным  человеком,  чем  с
ошалевшим от ужаса и ничего не соображающим животным.
   Джурсен медленно пошел вдоль одной из стен, одну за другой поворачивая,
и разглядывая картины. Тут в основном были портреты.  Законченные  и  едва
намеченные углем, поясные и в рост, было несколько городских  зарисовок  и
сцен из священных  книг.  Чем  больше  Джурсен  смотрел,  тем  большее  им
овладевало недоумение: где же здесь умысел?  Где  преступление?  Это  были
работы ради денег, и только. Профессиональные, талантливые, Джурсен в этом
разбирался, но - ради денег.
   Джурсен почувствовал,  что  азарт  охотника,  охвативший  его  вначале,
понемногу исчезает. Он подошел к следующей стене и, повернув к  себе  один
из холстов, сначала ничего не мог разобрать, но постепенно  детали  начали
вырисовываться. Темное распахнутое окно,  смутный  силуэт  человека  подле
него, в углу - край смятой постели. Картина не была закончена, ее дописало
воображение Джурсена. Ведь это  его,  Джурсена,  комната,  его  окно,  его
постель. Это он, Джурсен, стоит перед окном, а там, невидимые в темноте  -
Запретные Горы.
   Он повернул еще картину, еще одну, еще и еще в  поисках  подтверждения?
опровержения?
   Сидящая на постели девушка, руками она зажимает  себе  рот,  в  глазах,
непропорционально огромных на бледном узком лице, - ужас и крик.  Что  она
увидела там, за границей картины? Ларгис. Не  увидела,  а  услышала.  Его,
Джурсена, признание, его тайну, его тоску.
   Восход солнца над морем, не восход, а лишь предощущение восхода,  когда
море и небо еще едины, еще не вспыхнули вершины гор,  еще  не  поплыл  над
миром гул колокола из Цитадели.
   - Как ты назвал ее? - тихо спросил Джурсен.
   - "Предощущение", - так же тихо отозвался художник.
   Джурсен почувствовал вдруг к нему ненависть и жалость одновременно.  Он
вглядывался в его лицо и угадывал в нем себя.  Такого,  каким  он  мог  бы
стать, если бы мальчишкой еще, вернувшись однажды с занятий  у  художника,
не обнаружил на месте  дома  развалины.  Родители  его,  охваченные  общим
порывом уничтожения стен и  перегородок,  уничтожили  их  в  доме  слишком
много, и кровля, лишенная опоры, обрушилась.
   Этим художником мог бы быть он сам. Эта мастерская или точно  такая  же
могла принадлежать ему, и этой женщиной могла бы быть  Ларгис.  Это  могли
быть его, Джурсена, картины. Он написал бы их!
   - Твои родители живы? - спросил он.
   - Погибли под развалинами во время уничтожения стен, - сказал художник.
- Крыша обрушилась. Я был на занятиях, а когда вернулся...
   Джурсен вздрогнул как от пощечины и расхохотался,  но  тут  же  оборвал
смех, умолк и молчал долго,  а  когда  заговорил,  голос  его  был  тих  и
спокоен.
   - Ты пришел и увидел развалины, и там еще копошились  соседи,  разбирая
утварь, и кто-то сказал тебе, что твоих уже увезли. Ты так их и не  нашел.
Ночевал ты там же, на развалинах, а потом в других местах,  где  придется.
Лучше всего на пристани, где склады, там всегда можно поживиться  рыбой  и
испечь ее в золе; еще хорошо  в  торговых  рядах,  но  там  у  одноглазого
сторожа была длинная плетка с крючком на конце... Вас  таких  было  много,
были постарше, они умели воровать, и были совсем маленькие, которые ничего
не умели. Потом они куда-то все подевались. У тебя оставалась пачка бумаги
и уголь, ты рисовал торговцев на пристани, и они  тебя  кормили...  А  что
было потом?
   - Откуда ты это знаешь? - ошеломленно пробормотал художник. - Я  никому
этого не рассказывал... Потом меня взял в ученики художник.
   "А я попал в приют", - чуть не вырвалось у Джурсена, но вместо этого он
сказал:
   - Бывают дни, когда ты не можешь найти себе места, все валится из  рук,
все раздражает, все вокруг  кажется  серым  и  унылым,  друзья  глупыми  и
скучными,  а  работа  -  бездарной  мазней.  Но  еще  хуже  -   ночи.   Ты
просыпаешься, будто от толчка, и уже не  можешь  уснуть.  Ты  распахиваешь
окно и смотришь в  темноту,  туда,  где  -  ты  знаешь  -  громоздятся  на
горизонте Запретные Горы. И больше всего на свете  тебе  хочется  уйти  из
Города, просто взять и уйти, и идти долго-долго, в горы, перейти через них
и опять: идти, не останавливаясь. А иногда тебе снится,  что  ты  летаешь.
Тогда пробуждение  твое  бывает  ужасным.  Ведь  во  сне  ты  летаешь  над
горами...
   - ...над морем, - прошептал художник.
   - ...и дышится легко, так легко,  как  никогда  не  дышится  наяву.  Ты
никому никогда этого не рассказывал, только однажды ночью. Жене. А она...
   - Алита? Не может быть!  -  художник  вдруг  осел  на  пол,  будто  ему
подрубили ноги. - Но зачем?! Неужели... - Он обхватил голову обеими руками
и застонал, раскачиваясь из стороны в  сторону.  -  Теперь  я  понимаю,  -
бормотал он, - теперь я все понимаю...
   Джурсен, не ожидавший такой реакции, ошеломленно  смотрел  на  него.  А

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг