голосом, какой я увидел ее на экране гиперсвязи, два десятилетия назад
была способна убить из ревности? Но она была способна и плакать от
ревности, и угрожать. Что, глядя на нее сегодня, даже предположить трудно.
Так все-таки убийство? Событие для человеческой цивилизации чрезвычайное,
почти немыслимое и все же время от времени случающееся. Вот ведь как
бывает! Я взялся за это расследование, чтобы рассеять подозрения, а не
укреплять их. Эх, если бы можно было сейчас встретиться с самой Еленой
Бурцен!
Впрочем, почему бы и нет? Если не встретиться, то поговорить с ней
вполне реально. Благо меня снабдили четырьмя флашерами, не преминув
добавить, что это резерв "Пальмиры-информ".
Я записал вопрос к Бурцен - всего два слова. Вставил кристалл во флашер
и велел киберу запустить его. Через несколько минут флашер выйдет в
космос, перейдет в гиперпространство, истратив на переход почти всю свою
массу. Затем даст последнюю вспышку - и в виде волн придет на околоземный
ретранслятор. Еще через час Елена Бурцен получит гиперграмму. В ней будут
указаны по абсолютному времени дата, час, минута, секунда ответа и мое
сообщение. В этот момент второй мой флашер, поставленный на прием, нырнет
в гиперкосмос.
Лишь жалкие щепотки песка падали на окаменелое дно, но постепенно кучки
вырастали в кучи, и, если песчаная буря длилась бы несколько дольше,
котлован засыпало бы совсем. Но небесный секстет над Мегерой уже играл
новую музыку. Растаяла в розовой дымке самая большая луна, вместо нее
цветным ноздреватым ломтем нависла половинка четвертого, меньшего спутника
планеты. Ветер, будто по мановению дирижерской палочки, ослаб, а вскоре и
вовсе утих. Распрямились примятые кустарники, в ложбинах, расчищенных от
наносов, проклюнулась жидкая остролистная травка. А на дне сухого
котлована, в самом его центре, затемнело и принялось потихоньку
расплываться темное влажное пятно.
10
Влажное пятно росло, сыреющий песок проседал, осыпался, образуя в
середине котлована маленький кратер. И вот уже лужица, робкая,
неуверенная, но вобравшая в свое маленькое зеркальце все
розово-красно-оранжевое небо, задрожала в этом микрократере,
подталкиваемая нетерпеливым фонтанчиком пробудившегося родника.
Зашевелились и некоторые коряги, разбросанные ветром в пустыне. Они снова
стали выпускать корни, но уже не вглубь, словно чувствуя, что ураганов
бояться больше не надо, а вширь, раскидывая и в воздухе, и в верхнем слое
грунта жесткие колючие побеги. На воздушных корешках пока не было листьев.
Жара еще стояла адская.
Гиперграмма нашла Елену Бурцен в Улан-Удэ на конференции по тибетской
медицине. Только что закончил доклад известный профессор, посвятивший
большую, часть своей жизни расшифровке и анализу тибетских манускриптов.
"Наконец-то, - заявил ученый, - нам открылось искусство древних
врачевателей, владевших секретом сочетания лекарственных препаратов и
психотерапии..."
- Нет, что вы на это скажете, - с унылым негодованием обратился к ней
делегат с соседнего кресла, сухощавый сутулый человек в черном кимоно. -
Зачем учиться у древних тому, что сами умеем отлично делать?
- Отлично, да не совсем, - возразила Бурцен. - Отлично будет только
тогда, когда человек сам сможет лечить себя собственными ресурсами. А мы,
врачи, будем только изредка помогать ему, если надо.
Найдя оппонента в столь непосредственной близости, сутулый делегат
приосанился, глаза его заблестели. Он уже было открыл рот, чтобы дать
достойный отпор, как в крышке стола перед Бурцен засветилась надпись:
"Срочная информация".
- Извините, - сказала Бурцен соседу, недоуменно извлекая из
информационного окошка голубой конверт гиперграммы.
"Вы виновны?" - прочитала она, все еще не понимая, о чем идет речь.
Перевела взгляд на подпись: "Санкин, планета Мегера, форстанция
"Мегера-1", время выхода на обратную связь..."
Рука Елены Бурцен мелки задрожала. "Оставит меня когда-нибудь в покое
эта проклятая планета? - подумала она. - Или всю жизнь будет преследовать
как кошмарный призрак? И кто это такой Санкин?" Бурцен разорвала
гиперграмму надвое, сложила половинки, еще раз разорвала пополам,
выбросила клочки в утилизатор.
На трибуну вышел новый докладчик, начал говорить, но Елена его не
слышала. Перед глазами стояли серые печатные буквы, отчеркнутые
вопросительным знаком: "Вы виновны?"
Мысли ее, не сдерживаясь более, покатились назад, через годы, набирая
скорость, как спущенная с горы тележка. Ко времени знакомства с Феликсом
Бурценом она уже была своего рода знаменитостью. Еще не в ученом мире, а
среди студентов. Она заканчивала четвертый курс мединститута, и у нее уже
были научные работы. Елена принимала похвалы без зазнайства, но как
должное: она знала, что наука о человеческой психике - ее врачебное
призвание и основные открытия еще впереди. У нее были в молодости
увлечения, но она, возвращаясь домой со свидания, каждый шаг, каждую фразу
своего провожатого подвергала безжалостному анализу Симпатии испарялись
под испепеляющим лучом логики и психологии.
С Феликсом она познакомилась на просмотре в Доме кино Показывали новый
фильм модного режиссера. Картина была заумная и тягучая. Елена скучала, но
уйти не решалась - киноманы сидели тихо, благоговея перед авторитетом, и
она боялась помешать их таинству созерцания. Вдруг за два ряда впереди
кто-то поднялся и, чуть пригнувшись, но вполне уверенно, не обращая
внимания на шиканье эстетов, начал пробираться к выходу. Елена
воспользовалась моментом и юркнула следом. "Я вам очень обязана", -
сказала она на улице своему "спасителю".
Им оказался молодой человек обычной наружности, лет двадцати двух. От
левого его виска до скулы шел бледно-розовый шрам. "Если б не вы, я так бы
и не ушла. И потеряла бы целый вечер", - повторила она. "Тогда ваш вечер
принадлежит мне, - незамедлительно среагировал молодой человек. -
Предлагаю пойти к Ваганычу". - "А кто такой Ваганыч?" - засмеялась Лена.
"Ваганыч - это мой друг!" - торжественно объяснил новый знакомый. Лена
кивнула.
В прихожей квартиры, куда привел ее Феликс, было тихо, и Лена с
негодованием было подумала, что Ваганыч всего-навсего ловкий предлог. Но
тут Феликс открыл дверь в комнату, и она увидела, что в комнате сидят
человек пятнадцать. "Обычная вечеринка", - решила она, но снова ошиблась.
Здесь шел диспут - присутствующие увлеченно обсуждали английский романтизм
девятнадцатого века. "Вы что, филологи?" - спросила Лена и очень
удивилась, узнав, что единственным литературоведом в компании является сам
хозяин, Ваганыч.
После диспута Феликс проводил Лену домой и, прощаясь, даже не спросил
телефона.
Ее это задело, и она перешла в атаку по всем правилам классического
романа: появилась у Ваганыча через несколько дней, но не одна, а с
приятелем, познакомила его с Феликсом и начала отчаянно кокетничать с
обоими. В первый вечер меж двух кавалеров, не подозревавших, что являются
лишь разменными фигурами в гроссмейстерских руках, возник легкий холодок.
На второй вечер холодок трансформировался в стойкую неприязнь, а при
третьей встрече состоялась легкая ссора, где Лена приняла сторону Феликса.
Обиженный приятель ушел, а Феликс в тот вечер впервые ее поцеловал. Спустя
месяц Бурцен объяснился в любви. Лена поздравила себя с победой.
Теперь, выиграв сражение, оставалось лишь, как обычно, проанализировать
ситуацию, отбросить эмоции и успокоиться. Но тут Лена поняла, что не хочет
никаких рассуждении, никакой логики - она просто хочет любить, не
задумываясь, сломя голову, любить этого сильного, умного мужчину и быть
всегда с ним.
Они поженились. Удивив друзей и польстив Феликсу, Елена взяла фамилию
мужа - акт весьма редкий, считавшийся архаичным. В один год они получили
дипломы, Феликс - космоэколога, Елена - врача-психиатра, и сразу же
улетели на стажировку на Грин-Трикстер.
Первые четыре были лучшими годами в их совместной жизни. Каждый день на
малоизученной планете среди немного суровых, но неизменно доброжелательных
колонистов был насыщен любимой работой. И главное, друг другом. Может, они
и осели бы на Грин-Трикстере насовсем, но из-за особенностей климата
пришлось вернуться на Землю, где обычно женщины рожали нормальных,
здоровых ребятишек. Но у Елены оказалось неизлечимое бесплодие. Она сильно
переживала, Феликс как мог ее успокаивал. Елена занялась наукой,
заинтересовавшись всерьез психотерапией, углубилась в исследования.
Отдав свой мозг науке, Елена обратила все душевные порывы на Феликса,
любовь к нему с каждым днем, с каждым месяцем разгоралась, требуя
постоянно видеть и слышать мужа. Это подавляюще действовало на Феликса,
угнетало его, но Елена ничего не могла с собой поделать. Она не испытывала
уверенности и незыблемости построенного ею очага и, получив приглашение
лететь в Тринадцатую гиперкосмическую вместе с мужем, была обрадована. Ей
не хотелось отпускать Феликса одного. В этом крылась ее ошибка. Не стоило
ей лететь, пусть бы Феликс отдохнул от нее. Но разве она его тяготила?
А потом, на форстанции, надо ли было набраться решимости не пустить
Аниту и Феликса в тот последний маршрут? Не в ее ли власти было остановить
роковой ход событий и не допустить такого страшного и необратимого финала?
Но как? Не считая резких, но неопасных возмущений психофона планеты да
собственных тяжких мыслей, повода возражать против их совместного маршрута
не нашлось. И все-таки, если б она сказала "нет", Феликс и Анита не пошли
бы... Пусть бы поняли, что она ревнует, пусть было бы стыдно, но они не
пошли бы и остались живы.
Елена Бурцен вырвала из делегатского блокнота листок и быстро написала:
"Гиперграмма. Мегера-1. Санкину. Феликс был для меня дороже жизни.
Приезжайте. Я расскажу о нем. Елена Бурцен".
Жара еще стояла основательная, но в атмосфере планеты ощущались
какие-то перемены. Синело небо, воздух делался все жиже, легче. И
казалось, именно от этого воздуха редким, пережившим предыдущие сезоны
животным и растениям хотелось прорвать оболочку плоти, уже устаревшей и
отслужившей свое, и превратиться в нечто новое и совершенное. Как это
сделать, они не знали, и потому просто существовали, отдавшись стихии
природы. Только родник не переставал увеличиваться в размерах, размывать
песчаные берега, заполняя котлован под розовато-голубым навесом
мегерианского неба.
11
Вокруг котлована на сотни километров простиралась бурая пустыня,
утыканная пересохшими пучками комочкообразных кустов. Весь этот далекий,
чужой мир лежал под розовато-голубым навесом неба почти без движения, не
проявляя никаких признаков жизни. И все же он жил. Жил напряженным
ожиданием того, что должно было случиться. И тут в прозрачной безоблачной
пустоте мотнулась, взорвалась белая молния, словно хлопнула крыльями
гигантская птица. Еще, еще разрывы. Лавина молний вонзилась в пустыню. И
та в ответ стихии как будто блаженно зашевелилась. Начался сезон
пробуждения.
Сколько раз, готовясь к командировке, видел изображение планеты в
видеозаписи и мысленно рисовал ее по отчетам экспедиций. И даже вчера,
когда я вглядывался в обзорные экраны форстанции, все же никак не мог
взять в толк, почему эту планету нарекли столь неприятным именем. Причем,
я выяснял специально, планету единодушно окрестили Мегерой в Академии
астрономии сразу после просмотра записи первого автономного телеблока,
опущенного на поверхность планеты. Но уже после выхода из форстанции я с
лихвой получил всю недостающую гамму ощущений.
Первый маршрут мы проделали на кэбе - станционном вездеходе. Он
представляет собой прямоугольную платформу с четырьмя креслами и корпусом
из прозрачного репелона.
Отъехав метров двести, мы остановились.
- Ну как тут с разумом, профессор? - поинтересовался я. Саади
озабоченно возился с большим черным ящиком, который, как я понял, и был
тем самым полевым психоиндикатором. Судя по недовольному бормотанию
Абу-Фейсала, прибор отказывался производить задуманную профессором
революцию в контактологии.
- Не ладится? - участливо спросил я.
- Не могу взять в толк, Алеша. Если верить показателям детектора, то
все вокруг буквально бурлит от высшей нервной деятельности.
Я посмотрел на шкалу, где примитивный индикатор действительно
отплясывал взволнованный танец в интервале "интеллекта", и расхохотался.
- Как понимать ваш смех? - обиделся Саади.
- Поздравляю, профессор. Ваш гениальный прибор, несомненно, исправен. И
отлично действует.
- Но я не могу поверить...
- Тогда вы отказываетесь поверить в нашу с вами разумность!
Абу-Фейсал начал было возражать, но остановился на полуслове и тоже
рассмеялся, поняв свою ошибку. Он забыл вынести пси-микрофоны наружу, а
репелоновая кабина оказалась отличным экраном. Ее защитные стенки не
только изолировали "детектор разума" от всех внешних пси-волн, но и
блокировали внутренние. Пришлось опустить стенки и вынести датчики на
внешнюю сторону. Индикатор сразу успокоился, замерев где-то чуть выше
нуля. Зато забеспокоились мы с Саади.
Нет, мы волновались не за свою безопасность. Нас защищала силовая
автоматика костюмов и шлемофильтры, а стенки кэба, если понадобится,
захлопнутся в доли секунды. И не воздух Мегеры действовал на нас
каким-либо особым образом. Это был почти земной но составу воздух, вполне
пригодный для дыхания, да еще контролируемый легочным монитором.
Зловещим, неприязненным сделался свет, заливавший пустыню:
розовато-сиреневый, угрюмый. Словно в миражном мареве подрагивали над нами
диск Красного солнца и три малых луны. Конечно, свет солнца не изменился,
но за стеклом кабины он казался мертвенно бледным, ирреальным. Не
рассеиваемый репелоном свет окутал нас, и я проникся вдруг ощущением, что
мир планеты, по которой мы колесили на кэбе, вовсе не мертвенная пустошь.
Этот мир, независимо от наших ощущений, живет своей жизнью, чуждой нам и
непонятной, а мы, два земных существа, - незваные гости в этом мире...
- Вам ничего не показалось, Набиль? - спросил я, невольно приглушая
голос.
Ага, значит, и вы почувствовали! - обрадовался профессор. - Но не
пугайтесь. Это действие психофона Мегеры. Признаков внеземного интеллекта
пока нет. Биодеятельность планеты только на низших и средних уровнях.
За шесть часов путешествия по Мегере мы не встретили ни единого живого
существа. Даже птицы какой-нибудь, вроде той, что мы вспугнули около
бункера, не увидели. Не удержавшись, я демонстративно осведомился у
профессора, где же его пресловутая фауна.
- Под нами, под нами, - Набиль указал пальцем вниз, - в почвенном слое.
Малейшее изменение погоды - мегерианские споры и личинки начнут
пробуждаться.
- А когда изменится погода? - пытал я.
- Вот-вот должна, судя по положению Красного солнца.
Я посмотрел в небо и ничего особенного не увидел, разве что солнце
стало ярче, а одна из лун зашла частично за другую. Теперь положение
небесных тел напоминало мне наклоненную восьмерку.
Неожиданно в стороне хрустнуло, будто кто-то сломал о колено сухую
ветку. Машинально я толкнул ногой тормоз и одновременно врубил защиту.
Репелон кэба сомкнулся над нами.
- Что это было, Набиль?
- Точно не уверен, но похоже на электрический разряд.
Снова повторился треск, и небо разверзлось над нами. Белый зигзаг
молнии вонзился в пустыню. Началась гроза, какой я ни разу в жизни не
видел. В абсолютно чистом, без единой тучки, небе вспыхивали огненные шары
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг