...Ах, какая странная, какая удивительная история случилась с Сашулей
полгода назад на выставке Кистеперова! Ну да, на той, в ДК пищевиков.
Впрочем, все началось еще с автобуса, с набитой под завязку "шестерки".
Едет она, представьте себе: меховая шапочка, воротничок, сумочка. Сумочка,
правда, где-то внизу, в стороне, заклиненная животами и бедрами
пассажиров. Стоит она, терпит. И вдруг, вы подумайте, тот самый высокий, с
густыми ресницами, флотский офицер, что подсаживал ее на ступеньку
автобуса, вдруг капитан этот и говорит: "Девушка, нам пора пробираться к
выходу. Вы ведь тоже на Кистеперова?"
Сашенька так и обмерла и так, обмерши, протиснулась к выходу вслед за
моряком, без особых, правда, усилий - за таким-то громадным и плечистым!
Капитан же, как ссадил ее из автобуса под локоток, так сразу же куда-то и
исчез. Возник он опять в поле зрения Сашули уже в выставочном зале, в
водовороте толпы, медленно вращающейся около нашумевшего кистеперовского
"Наваждения". Моряк неотрывно глядел на знаменитый холст. Он стоял со
скрещенными на груди руками, стоял как скала, и толпа обтекала его,
бессильная сдвинуть с места. Водоворот поднес Сашулю к скале. "Его зовут
Дмитрием..." - почему-то подумала вдруг Сашуля. Моряк, естественным
свободным движением протянув руку, придержал проносимую толпой девушку.
- Дмитрий, - представился он.
Сашуля зажмурилась. Уже вдвоем, соединенные незримыми узами чуда,
наслаждались они шедевром.
"Эта очеловеченная птица чем-то похожа на меня", - подумала Сашуля.
- Знаете, - сказал моряк, вы, девушка, похожи на эту птицу. Тут
что-то неуловимое, непередаваемое...
И вдруг улыбнулся, "так горько-горько, понимаете?", посмотрел в
последний раз на Сашулю долгим взглядом и, опять без труда раздвинув
толпу, покинул выставочный зал.
Рассказчица прерывисто вздохнула и, подперев щеку кулачком, устремила
повлажневшие глаза в пространство.
- Вариант номер пять, - определил жестокосердный Николай. - Такое же
сродство душ было, помнится, с Константином Сергеевичем, режиссером из
"Ленфильма".
Тут женщины вознегодовали, а Сашуля и не обиделась даже, махнула
рукой безнадежно: мол, что с него возьмешь, с грубияна и невежды...
Боб, рассказ которого был перебит Сашулиным повествованием, поведал о
том, как однажды, на рейде Монтевидео, слушая концерт по заявкам моряков,
совершенно точно предугадал заявку коллеги из Дальневосточного
пароходства. Едва только ведущий начал свое обычное: "Много лет плавает
старшим механиком такой-то и сякой-то...", как Боб вдруг в точности
уяснил, что "для передовика производства, пользующегося заслуженным
уважением небольшого, но дружного коллектива", что исполнена для него
будет "Элегия" Масснэ. Почему именно Масснэ, этого немузыкальный Боб
объяснить не брался, просто подумал так почему-то. И - нате вам:
прозвучала именно эта самая элегия. Вот и вся история. А случай Боб
запомнил потому, что под эту музыку порезал руку, открывая банку сайры.
Под взглядом Николая, который, как следователь, уже проводил
поголовный опрос свидетелей, Светлана с Ниной заявили, что ни с чем этаким
сталкиваться им не приходилось. И Синицын с чудесами не сталкивался.
Неопрошенным оставался один Жора Рысин.
Почему-то он, обычно самый активный участник застолий, привычно
шумный, - почему-то был он после телепередачи странно тих и задумчив, а
потому как бы и вовсе отсутствовал.
- Ха! - обрадовался Виталик Синицын. - А Жорка-то на что? Что ж ты.
Рысь, молчишь, губами шевелишь? Затих, геолог? Ты ж ветру и солнцу брат!
Уж с тобой-то в тайге да в тундре небось чего только не случалось, а?
Рысин, уже очнувшийся, подмигнул друзьям и засмеялся.
- А что, братцы, - словно решившись, обратился он к компании, - могу
и рассказать. Только я вас, как Сашуля, предупреждаю: все равно не
поверите. Я бы и сам не поверил, кабы не со мной это произошло. То есть
такой случай, граждане, что черт-те что... Я думал даже, не написать ли
куда? А куда? Сегодня вот тоже подумал... Да кабы у меня хоть фотографии
были... Кто туда поедет, кто проверит? Кому это нужно...
- Давай-давай! - загалдела компания.
II
- Начнем с того, - начал Рысин, - что по метрике, по паспорту, ну, в
общем, официальное мое имя - Георгий.
- Да неужто? - среди общего хохота переспросил Виталик. - Ни в жисть
не поверим! А может, Бернар? Может, Себастьян?
- Заинтриговал! - с восторгом воскликнула Нина. - Началось!
- Заглохните! - невозмутимо переждав смех, сказал Рысин. - Все это я
говорю по делу. Потом поймете, что к чему, а пока молчите. Так значит -
Георгий. Ну, допустим, Георгием меня в быту никто не называет, правда
ведь? Жора, Жорж, ну Жорик там... Или вот - Гоша. Гошей - очень редко,
правда...
- Гошей тебя только наш физкультурник называл, - вспомнил
одноклассник, - да еще одна красоточка из двести четвертой школы.
- Галочка, - уточнил Рысин. - Ну вот, стало быть, Гошей - очень
редко. А в детстве когда-то, в Сибири, Гошей меня звали все, кроме разве
родителей. Гоша да Гоша - я уж и сам привык.
А была у нас там соседка по дому, из другого флигеля. Работала она на
станции кем-то, я уж и не помню. И ее-то почти уж не помню. Только была
она очень добрая и совсем одинокая. Но это все детали. Так вот, соседка
эта почему-то меня особенно любила и называла Гошиком. Встретит во дворе,
погладит по голове: "Как дела, Гошик?" Или сунет мне в рот вкусное
что-нибудь: "Ешь, - скажет, - Гошик, ешь..." Чудесная женщина.
Яснее же всего мне помнится, как она утешала меня во всяких горестях.
Прижмет, бывало, меня к боку, покачает-покачает и говорит: "Не тужи, -
говорит, - Гошик, все пройдет, все образуется!.."
Все это пока только вступление, граждане. А петрушка та произошла со
мной в позапрошлом году, на Таймыре. Работали мы тогда на побережье,
картировали метаморфические толщи, на мигматитах работали...
- Ну, пошла терминология! - с отвращением произнес Боб, да и прочие
загудели недовольно.
- Верно, - с легкостью согласился Жора, - это все я обязательно
растолкую, ведь вся суть в этих самых мигматитах-то и есть. А терминология
у нас, геологов, не хуже прочих: из родимой Греции да из латыни. Так вот,
значит, объясняю, что это за такое - метаморфические породы...
- "Мета" по-гречески "после", - встряла медичка Света.
- Правильно. Ну, а метаморфические породы и есть - "после".
Образуются они из изверженных и осадочных первоначальных пород под
воздействием высоких температур, давлений и химических преобразований.
Ясно вам это, а? Ну я ж вам не лектор. Про гнейсы-то слышали? Полно их на
Карельском перешейке. Слышали? Слава тебе, господи! Вот эти гнейсы
образовались из первичных гранитов таким манером. А песчаники, например,
при таких условиях превращаются в кварциты или там сланцы. Это
элементарно. Сейчас любой двоечник это понимает.
- Валяй дальше, - поощрили Рысина слушатели.
- Дальше. Существенно еще то, братцы, что в условиях высоких
температур и давлений, на больших глубинах, преобразования пород могут
идти аж до стадии плавления. Плавятся породы не враз, а начинается это с
более легкоплавких минералов: полевых шпатов, кварца. А эти минералы,
прошу учесть, - светлые. Плавятся они и в полужидком этаком состоянии
выжимаются вверх по трещинам в нерасплавленных породах, раздвигают их, ну
и застывают потом светлыми полосами на темном фоне.
- Вроде зебры, да? - подсказала Сашуля.
- Умница, - похвалил Жора. - Стало быть, эти вот смешанные породы и
называются мигматитами, на которых я тогда работал. Но тут придется еще
кое-что уточнить. Среди мигматитов, братцы, различают кучу разновидностей,
отличающихся строением...
- А короче нельзя? - снова не выдержал Боб. - Породы, породы... Мы ж
не из той породы, мы же при технике всю жизнь. Неужели без этого нельзя?
Ты нам сам случай давай!
- Нельзя короче! - озлился Рысин. - Без этого вы самой сути не
поймете! Терпите, раз взялись слушать!
Виталька подмигнул Бобу и успокаивающе толкнул Рысина плечом:
слушаем, мол, слушаем.
- Так вот об этом самом строении. Светлые прожилки бывают самой
разнообразной толщины и длины, а главное - самой разнообразной
конфигурации. - Рысин пальцами в воздухе изобразил замысловатую змейку. -
Артерии-вены представляете? Ну, а среди мигматитов есть разновидности под
названием "артериты" и "вениты" - тут по облику полная аналогия. Ну и
наконец, еще одна разновидность мигматитов - "птигматиты". К сведению
полиглотов, - покосился Рысин на Светлану, - "птигма" это по-гречески
"складка". Это суть ее и определяет. Тонкие, аж тончайшие складочки, а
изогнуты так, что порою диву даешься: змейки, спиральки, загогулинки,
запятулинки, прямо арабская вязь; длинные, короткие... В общем -
разнообразие невообразимое. Вот тут и конец ликбезу. Запомните только
одно: есть в природе, описаны в научной литературе, изучены,
сфотографированы тонкие причудливые жилки - светлые на темном фоне. Уф!
Геолог Рысин перевел дух и продолжал так:
- А теперь представьте себе таймырское побережье в сентябре. Колотун.
Снег уже выпал. Ветер с норда дует в морду. Карская волна о берег шлепает
битым льдом. Работа еще не доделана, а до самолета - две недели всего.
Да...
- У-у-ти, мой бедненький! - протянула к нему губы хозяйка.
- Да уж, не говори, - согласился герой Заполярья. - А в тот день,
двадцать шестого сентября, как сейчас его помню, с утра не заладилось.
Пошли мы в маршрут вдвоем с рабочим. Рабочий - в геологии человек
случайный, романтик с легкой придурью, бывший работник трампарка. Ну
пошли, а на первом же часе работы трампарк этот самый растянул какое-то
сухожилие на ноге и похромал назад в лагерь. Двинулся я дальше один,
прошел сколько-то, а тут (и сейчас нога этот камень под снегом помнит!)
споткнулся я и со всего маха - носом в развалы. Молоток мой - в сторону,
фотоаппарат - вдребезги, колени, локти - сплошь ссадина. Встал я, плюнул,
выругался, да что там - минут пять орал без передышки, кулаками в небо
тряс, а все равно легче не стало. Подковылял я к молотку, что отлетел
метров на пять, сорвал с шеи свой покалеченный фотоаппарат да как трахну
по нему этой кувалдочкой! Фотоаппарат, естественно, всмятку, а у молотка
ручка пополам. Вот тут мне малость полегчало.
Закурил я, постоял, подумал: и маршрут продолжать без молотка не с
руки: камни колотить нечем, и возвращаться больно уж неохота. Пара
километров всего до берега моря, до скального обнажения мигматитов, а мне
его осмотреть очень бы не мешало.
Подумал я, подумал, собрал в рюкзак металлолом да и двинулся дальше.
Буду, думаю, в дневник поподробней записывать, можно и без образцов
обойтись разок.
Ковыляю вперед помаленьку, а на душе - прямо каторга. Что, думаю, у
тебя за жизнь такая кривобокая, друг дорогой? Что за специальность такая
дурацкая: то голодный, то мокрый, то поломанный... Что за невезение такое,
в самом-то деле? И кой тебе уже годик, Жора Рысин, и что ты в жизни еще
собираешься увидеть хорошего?
Ковыляю, наблюдаю, записываю. Смотрю под ноги. Вот уже в развалах и
мигматиты начали появляться. Поднял я голову, а побережье - вот оно.
Скалы, останцы... Красноярские столбы помните? Ну, стало быть,
представляете, какая у эрозии фантазия? Тут тебе и крепости, и колонны, и
люди, и звери, и птицы. А передо мною, представляете, стоит арка. Две
колонны и свод, высотой примерно в три моих роста. Останец мигматитов.
Основа породы - темные гнейсы, а на их фоне белеют эти самые птигматитовые
слойки, и на колоннах, и на своде. Самое главное - на своде.
Голос Рысина внезапно съехал на сип. Он встал, касаясь стола руками.
- Так вот, граждане, по всему своду идет белая птигматитовая жилка и
образует она надпись! И надпись эту я прочел. И написано там, на арке
белым по черному: "НЕ ТУЖИ, ГОШИК"!
Громоздящийся над столом Рысин говорил все громче и громче, а
последнюю фразу почти прокричал, а прокричавши, опустился на место.
- Дай-ка авторучку, - попросил он Боба, и тот, с каким-то даже
испугом, полез во внутренний карман пиджака.
- Вот смотрите.
Прямо на тыльной стороне огромной своей белой кисти, без знаков
препинания, без заглавных букв, слитно, единым словом написал Рысин эту
фразу "НЕТУЖИГОШИК".
Слушатели, повскакавшие с мест и сгрудившиеся за спиной Рысина, молча
уставились на его кисть, лежащую на столе рядом с опрокинутым фужером. На
эту кисть, на эту фразу, образованную полукругом букв, непривычно сжатых
по высоте и растянутых по дуге.
- Вот так там было написано, - растерянно проговорил Гошик. - За
точность начертания ручаюсь. Я там, под этой аркой, до вечера просидел,
полдневника изрисовал. В лагерь уже в темноте пришагал. Думал на другой
день взять у ребят фотоаппарат, сделать снимки...
- Ну и что? Вернулся?
- Да нет, - криво усмехнулся рассказчик, - тут уж как положено по
закону мирового свинства: утром начальство неожиданно пригнало вертолет:
мол, потом не достать будет, кончай работу! В тот же день и улетели. А на
базе... И вот что, братцы, - перебил себя Рысин, - когда я под этой аркой
сидел, такой я покой почувствовал, так мне вдруг хорошо стало. И правда,
думаю, не тужи, брат Гошик, не стоит... Пройдет вся эта невезуха, и судьба
твоя образуется, все, как надо, получится... И детство мне вспомнилось, и
соседка-старушка, и голос ее вспомнился, и лицо. А главное, эта надпись
ошарашила меня только в самый первый момент. Потом уж я не думал, откуда,
мол, она, не ломал голову - как же это может быть? Сидел себе просто,
курил, думал обо всем хорошем...
- Но откуда ж она, эта фраза, а, Жорка? - затряс его Виталий.
- Откуда я знаю? Спроси о чем-нибудь полегче.
- Ты это брось! - даже покраснев от возмущения, настаивал однокашник.
- Ведь это не выдумка какая-нибудь, ты же рассказал, как было! Я ж тебя,
Рысь, знаю. Если бы ты заливал нам тут, я бы сразу почувствовал. Правду
говорил?
- Правду.
- А объяснение? С точки зрения геологии? Ну эти самые пиг... птиг...
жилки эти белые? Они что, любые формы могут иметь?
- Я же сказал - самые разнообразные. Да тут ведь и не в этом дело.
Тут дело в "Гошике" и в "не тужи". В самом сочетании. Ведь один только
человек на свете меня так называл и говорил так, да и то - когда это было?
Вот и представьте себе вероятность такой надписи.
- Значит, тебе померещилось просто! - запальчиво прокричал Синицын. -
Ты же встряхнутый был!
- Доказывать не собираюсь, - холодно отвечал Рысин.
- А я верю! Ах, я верю, верю! жарким шепотом заговорила Сашуля. -
Можете не верить! - оглядела она всех с вызовом.
- И я верю.
- И я!
- Ты, брат, просто обязан сообщить об этом случае куда следует, -
сказал Рысину Боб, а Коля кивнул согласно.
- А куда следует? - поинтересовался Гошик. - Да и потом - что я туда
могу представить? Рисунки из дневника? Фотографий ведь нет... Будет тот
самый случай, который "вполне вероятно - легенда". Вот и Синица так
считает.
- Ничего я так не считаю! - буркнул однокашник. - Просто говорю: ищи
объяснение!
- Ищу, ищу... - отозвался Рысин с иронией.
Коля Шустов, сколько-то помолчав, заявил, что случай действительно из
ряда вон выходящий, деваться некуда, а объяснения ему могут быть самые
невероятные, бесполезно и голову ломать.
- Вплоть до пришельцев, - ляпнул он. - А что? Лазер все плавит,
компьютер-то все рассчитывает...
- Все. Дошли до ручки! - прервал Николая Синицын. - Раз уж пришельцев
вспомнили - гаси лампу!
- У-у-ти, мой пришельчик, Гошик ты наш дорогой! - смешно и нежно
запричитала добрая хозяйка. - Скоро мы тебя, Гошик, на Ирке оженим?
- Теперь уж скоро, - улыбнулся ей Рысин, - теперь-то уже вот-вот.
- Но как все-таки это можно объяснить, мальчики? - спросила Сашуля,
растерянно обводя всех огромными под стеклами очков глазами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг