и что продолжать нет ни малейшего желания. Поскольку же не пить было неприлично,
следовало смыться, что Толик после долгих размышлений и сделал. Минут десять,
наверное, длились размышления о том, в какой мере смыться будет прилично, этично
и благопристойно, - длились и все никак не могли увенчаться хоть каким-то
результатом, пока Толик не понял, что просто непонятно зачем тянет время.
Никто, по счастью, не заметил, что он взял из тумбочки пачку чая и бутылку
со спиртом. Чай-то ладно, а за спирт могло по пьяной лавочке и достаться, пусть
он даже технический и выдан был именно Толику именно для спиртовки. Вода была в
колодце, и Толик в изрядной мере протрезвел, пока возился с ведром и воротом.
В лаборатории было пусто, темно и приятно. Толик включил скудную желтую
лампочку и прошелся по комнате. Было вокруг трезвенно, спокойно и
добропорядочно: стоял бинокуляр, стоял микроскоп, лежали книжки, карандаши,
тетрадки, даже логарифмическая линейка, которой тут вроде и нечего было делать,
тоже была нужна - для интерьера.
Горела спиртовка, грелся чайник, и надо было дождаться кипения. Толик
прошелся по комнате еще раз, подумал и уселся за Серегин бинокуляр - просто так,
он не сразу даже сообразил, почему из всех стульев выбрал именно этот, но потом
все же понял.
Покопавшись в коробках, он отыскал-таки того недоопределенного жучка и сунул
его под бинокуляр. Лампа, к счастью, работала, определитель лежал тут же, на
столе, был он толст и подробен до чрезвычайности. Едва ли в данном случае
требовалась столь душераздирающая доскональность, но Толику хотелось острых
ощущений. И ощущения он получил, потому что пропустил вопрос о тазиках задних
ног и теперь мчался по книге, останавливаясь порой, чтобы посмаковать латынь тех
семейств и родов, к которым жук не принадлежит.
Серега, как Толик и думал, позволил себе бессовестно смухлевать, жук, как
Толик и думал, был знакомый и никакого отношения к Дальнему Востоку, как Толик и
думал, не имел и иметь не мог. За подтасовку результатов исследователей надо
сурово карать, подумал Толик, да уж ладно, обойдемся с Серегой милостиво, когда
соизволит проснуться. Но все равно, негодяй, какой негодяй, подумал Толик.
Чайнику пора было уже и закипеть, но чайник все маялся на спиртовке, поэтому
вполне можно было что-нибудь еще учудить.
Учудить можно было много всякго, и Толик начал с самого простого и
доступного из чудес: зачерпнул каплю воды из какой-то банки с водорослями и
поместил под микроскоп.
Нет, никто и не думает отрицать, что есть особое наслаждение в работе на
пределе разрешения, с иммерсией, разумеется (в начале века писали "иммерзия", а
Нинка говорит "эмерсия"), и все же... Все же Толик полагал, что даже и
десятикратный фазовый объектив дает вполне достаточно пищи для склонного к
сомнительным спекуляциям ума. Он настроил микроскоп тщательно и подробно...
Мечется по полю всякая мелочь (Толик не удержался, прибавил увеличение -
нет, просто прелесть, что за зверушки). Сидят сувойки, весело фильтруют, такие
аккуратные и довольные собой, что прямо завидно становится. Гуляет всякая
мелкобродячая инфузория, ну, этих подробно не рассмотришь, пока живы, а вот это
вот... Ого!
Дилептусы Толику попадались редко**, да и то все обычно некрупные, такие,
что даже и неудобно величать хищной инфузорией, а тут... Это был какой-то
диплодок, он уже почти не мог плавать и разместил свое диплодочье, набитым
мешком тулово между мертвыми нитями водорослей, а длинный гибкий хобот быстро,
только что не со свистом носился туда-сюда, всякий раз как-то неожиданно
изгибаясь. Он уже нажрался до последнего предела, ему, наверное, скоро должно
стать худо, еще немного, и он просто лопнет, насытив акваторию желудочным соком,
- но он все размахивал хоботом, убивал все, что попадалось, и поглощал все, что
мог убить. Большие рыбы, пожирающие маленьких... Смотреть на него было противно,
и при этом было в нем что-то настолько первозданное и мощное, не озабоченное
вопросами морали, что не смотреть тоже не получалось. Толик все возвращался к
этому гнезду среди дохлых водорослей, а там все суетился длинный, неприлично
тонкий для такого тела хобот. Хватит, решил Толик и вернул это чудище в банку.
В таких занятиях, в спокойном, без суеты наблюдении за жизнью капли воды,
где жизнь так и кишит, было нечто от старины, и Толику стало даже обидно, что у
него такой простой-стандартный микроскоп, что все кругом... модерновое, так
сказать. Было бы здорово, будь здесь сооружение высотой со стул, латунно
сверкающее, со множеством винтов и рукояток. А за этим варварским великолепием
сидит на высокой дубовой скамье - не исследователь даже, а естествоиспытатель в
строгом черном сюртуке. Впечатления записывает. Гусиным пером.
Чайник все не закипал, и Толику это надоело. В конце концов, вот в Японии,
говорят, есть любители заваривать градусах так при шестидесяти. Толик последовал
их примеру и уселся перед чайником - наблюдать, как из отверстий в стеклянном
стаканчике выползают красновато-коричневые струйки. Было красиво, и Толик
любовался, пока не вспомнил, что чашки-то нет и пить, следовательно, придется из
носика. Надругательство над благородным напитком, разумеется, но уж ладно. Плохо
вот, надо дожидаться, пока остынет.
Толик выбрался на крыльцо. Черное небо, на небе звезды, за спиной темное
здание, в руке сигарета - чего еще желать? Вот только слишком уж доносился из их
комнаты магнитофон, заглушаемый по временам пьяным матом. Ругался, как ни
странно, Серега, неужели его так развезло, что Нинки не стесняется? Было бы,
разумеется, кого стесняться, но Толик бы на его месте не стал. Или уже смылась
Нинка? Все равно: чего зря шуметь, вдруг кто-нибудь услышит и вспомнит, что на
биостанции, вообще говоря, сухой закон! С другой стороны, сам Толик уже был
вполне в здравом рассудке, и не было ему, решил он, дела до этой пьяни.
- ........, - сказал где-то там Серега.
Толик вздохнул и приложился к носику. Что же, пить можно, даже и не без
некоторого удовольствия можно. "Чай приятен моим устам, и это воистину чудо", -
так, кажется? Марсианский затерянный город, лепестки-челюсти,
личина-личинка-призрак, сикс-сакс-секс... Боже, только секса и не хватало! Но
тут случился уж такой напор праведного негодования, что Толик не некоторое время
получил возможность отвлечься на размышления о вещах простых и чистых, благо
звездное небо очень способствовало.
Спать ложиться, пожалуй, уже не было смысла: слишком поздно, да и не
хотелось, а хотелось просидеть остаток ночи вот так, в одиночестве, ничего не
желая, кроме свободы рыться в памяти. Шумное застолье, кажется, уже завершилось,
так что и мешать, если повезет, будет некому.
Никто и не мешал, пели птицы, Толик попытался разобрать, какие именно,
ничего у него не вышло, - а потом врезался в летнюю ночь самолет, большим черным
крестом осенил небо, прогрохотав над Толиком всеми четырьмя моторами.
"Над городом шли самолеты - птицы, предвещающие несчастье", -он твердо решил
не обращать внимания на приближающиеся шаги. Моторы других самолетов,
умиротворенно-громогласные, ниспосланные вместо возмездия тем мужественным,
одураченным, ни в чем не повинным, среди которых пугающе много нормальных людей.
Ничего не скажешь, нормальные люди - "понимает ли он Кафку?" Толик вот заведомо
не понимал.
Шаги были слышны уже совсем рядом, были они нетвердые и сопровождались
всхлипываниями. Надо же, кого черти принесли... Еще и ревет, вместо того, чтобы
спать - с тем же Серегой, чтоб ему пусто было! Толик тихо выругался.
Нинка встала прямо перед ним, и он достаточно хорошо ее видел, чтобы понять,
что с ней что-то приключилось. Или, может, достаточно хорошо слышал... Толику
стало ее даже жалко.
- Чаю хочешь? - как можно приветливее сказал он.
Ох, напрасно это я, тут же подумал он: Нинка-то, кажется, его и не видела. В
самом деле: свет выключен, сидел он тихо, могло и обойтись...
- Дай сигарету, - попросила Нинка.
Толик протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой, она долго не могла прикурить.
Странно, Нинка же отродясь не курила... Она попыталась затянуться, раскашлялась,
отшвырнула сигарету в траву и возобновила рыдания.
- Выпей, говорят тебе. Из носика, чашек нету. И сядь. Ну нельзя же так
напиваться...
Нинка посмотрела на него, и Толику стало страшно: убьет еще, чего доброго...
И что с ней такое? Страдает, небось, с перепою. Ладно, это пройдет, к утру
пройдет. И все же - отчего бы? Ясно, что не от непонимания ею Кафки, мало ли что
взбредет в голову такой дуре.
- Я не пьяная, - сказала Нинка.
Ну да, конечно, не пьяная, а шатается она от избытка чувств, каковой избыток
обусловлен превеликим наслаждением от любования природой. Ладно, о сем умолчим.
- Поздно уже, Нинка, - сказал Толик. - Иди-ка ты лучше спать.
Нинка почему-то вздрогнула, что-то пробормотала. Толик не знал, верить ли
собственным ушам: это что-то слишком напоминало ругань, какую не от всякого
мужика услышишь, даже если пьян мужик.
Ну вот, подумал Толик, вот ведь радость-то какая... Нинка сидела на крылечке
в какой-то странной позе, а Толик стоял рядом и все пытался уразуметь, что
приключилось и что делать дальше. Поскольку уразуметь не выходило, оставалось
только произнести как можно более внушительно:
- Ну, Нинка, слушай, ну не надо так... Поздно ведь уже, спать пора. В самом
деле, ну чего ты так? Ребята ведь все спят, наверное...
Нинка снова зашлась. Уж не обидел ли ее кто? Но кому какой резон? Он сидел,
молчал, придавал лицу соболезнующее выражение и ощущал себя полным идиотом.
- Слушай, ну скажи ты, наконец, что такое?! - рявкнул, не выдержав,
соболезнующий Толик. - Ну в чем дело-то? И вообще, Ниночка, родненькая,
успокойся, я сейчас чайник поставлю...
Он действительно поставил чайник греться. Оказывается, ему как раз и надо
было отойти от Нинки, потому что с крыльца вдруг донеслись скучные звуки: Нинка
отревывалась. Когда Толик вернулся, она была уже в состоянии говорить
приблизительно членораздельно, хотя ни в коей мере не четко и не внятно.
Впрочем, Толик сумел понять, что зачем-то Нинка выходила из комнаты, это
ладно, это ее дело, зачем. Потом она то ли вернулась, то ли хотела вернуться, а
дальше что-то было, вне сомнения, было что-то, заинтересовавшее Нинку до такой
вот степени, но что, черт побери?! И какие, однако, своеобразные обороты, поди
попробуй согласовать их с языковой нормой...
За размышлениями о странности оборотов Толик, кажется, что-то пропустил в
сюжете. Или в Нинкиных настроениях, потому что дальше стало почти понятно.
Что-то там такое Серега рассказывал про нее этим своим ребятам, нехорошее
что-то, кажется, очень даже нехорошее. Впрочем, решил Толик, отчего бы и не
сказать? Толику бы, правда, в голову не пришло бы, но тем не менее... Тем не
менее было противно.
- Да успокойся ты, забыли они уже, давным-давно забыли, с утра и не
сообразят, чего ты такая зареванная...
- А я?! - интонации были такие, что Толику на мгновение вновь стало жутко. -
Я-то ведь помню...
Следовали невразумительные разглагольствования о том, что как она его
любила, а что он, негодяй, - но Толик уже не мог больше разбираться в неопрятно
расположенных словах. Было жалко Нинку, было очень жаль испорченной ночи, очень
хотелось набить морду Сереге, который организовал такой вот подарочек. Не мог,
скотина, хотя бы время рассчитать! Впрочем, Толик отдавал себе отчет в том, что
морду Сереге он набить не сможет - просто не получится по неопытности.
Он сумел лишь дождаться, когда Нинка обретет какие-то следы рассудка и
нетвердо направится к себе в комнату.
Когда Толик вернулся в лабораторию, чайник все еще продолжал греться.
Светало, было скучно и сыро, опять захотелось есть, клонило в сон, а в комнату
возвращаться не было никакого желания. И еще стало довольно холодно - полный,
короче говоря, набор приятных ощущений.
Толику надоело ждать, она заварил чай и принялся заглатывать невкусную, до
отвращения горячую жидкость. Стало немного легче, только не пропадало никак
ощущение грязи. В конце концов, все это не его дело, хотя Серега, разумеется,
скотина. И вот ведь выйдет, наверное, так, что скотина Серега утром ничего и не
вспомнит, если только Нинка, проспавшись, не закатит скандал - тоже
замечательное, надо полагать, будет зрелище. А я, подумал Толик, я-то уж
заведомо ни в чем не виноват, а мне вот противно, нервы сижу порчу.
Он в который уже раз прошелся по комнате, пытаясь придумать интересное
занятие - какой-то способ заглушить злость. Наконец в каком-то отупении он
уселся за стол и принялся разными цветами и шрифтами вырисовывать на большом
листе бумаги название того самого жучка. Выходило красиво, Толик даже и
успокоился, а потом как-то незаметно заснул.
Разбудил его Серега. Был он похмелен и при этом грустен даже более обычного
своего похмельного состояния. Даже и морду ему бить не хотелось: слишком уж
унылая была у Сереги морда. Голос, как выяснилось, тоже.
- Тут ночью Нинка не пробегала?
- А в чем дело? - не без строгости спросил Толик.
- Понимаешь, - Серега замялся, - я тут что-то ребятам... говорил такое.. а
она слышала...
- Ну и что?
- Ну как что? Не понимаешь, что ли? Обиделась, наверно...
- Да уж возможно, - сказал Толик.
Ну что поделать, если не хотелось ему пересказывать омерзительно невнятную
ночную беседу. Они молчали минут пятнадцать, это уже походило на ссору, на
черную кошку, пробежать имевшую, - но тут в лаборатории появилась Нинка. Была
она выспавшаяся, довольная и на вид даже не похмельная. Подошла к Сереге,
приветливейшим образом поздоровалась и чмокнула его в щеку. Спросила Толика, где
он пропадал.
- Здесь сидел.
Толику стало совсем противно. Амнезия, стало быть. Молодец Нинка!
- Жалко! У нас так хорошо было...
Толик посидел еще несколько минут, наблюдая, как Серега постепенно обретает
обычное свое самодовольство. Потом встал. Взял со стола пестро исписанный лист.
Сложил его вдвое. Потом вчетверо. Потом в восемь раз. Потом в шестнадцать. Потом
спрятал в карман. Потом повернулся к Сереге. Постоял, подумал, вынул лист,
развернул, показал издали.
- Ты вчера неправильно определил. Ничтожество!
А потом вышел, громко хлопнув дверью.
* Следует отметить, что описываемые события происходили (или не происходили)
в разгар так называемого запойного периода. Толик был верным сыном своего
времени.
** Если придерживаться правды факта, то и тогда наблюдался не дилептус, а
лакримария, что, впрочем, совершенно неважно с точки зрения правды сюжета либо
правды характера.
II. СУГИМОТО-САН ПИШЕТ РЕФЕРАТ
Диалогический монолог
Глупцы довольствуются тем,
Что видят смысл во всяком слове
И.В.Гете, "Фауст", ч. 1
Эх, вязкость, будь она неладна... Толик с остервенением потянулся, зевнул,
вздохнул и захлопнул учебник: в самом деле, чего ради страдать, если до зачета
чуть не две недели? Зачет, правда, из тех, что не приведи господи сдавать, но уж
ладно уж, раз выхода нет... У Толика, во всяком случае, не было и не могло быть
возможности отвертеться - даже такой сложной и хитроумной возможности, что проще
было бы сдать... Толик снова вздохнул, встал, потянулся с еще большей
старательностью и принялся обозревать окрестности. Холл был просторен, сумрачен
и доподлинно пуст; то есть, может быть, сидела в дальнем углу некая родственная
душа, но видно ее не было, да и едва ли у кого-нибудь еще в ночь с субботы на
воскресенье тяга к знаниям достигла столь самопожертвенного накала. Хотя какая
там ночь - седьмой час уже, и пусть только Вовка попробует что-нибудь насупротив
сказать!
Толик вспомнил вчерашний вечер, и ему стало тоскливо. Опять зачем-то пили. У
Вовки в гостях был Лучков, и Толик опять почему-то был третьим, опять внес
сколько-то там денег на покупку этой гадости, опять даже пил эту гадость, но
опять выпил много менее, чем нужно, чтобы от этой гадости получить удовольствие.
И опять после первой же бутылки самоустранился, на этот раз совершенно не к
месту и не по делу сославшись на зачет. Ушел, а они-то, небось, все уж допили,
спят, должно быть, и хорошо, если по своим комнатам...
Вовка был один и притом на собственной кровати. Толик вздохнул с
облегчением: ему отнюдь не улыбалось освобождать свою койку от сонного и пьяного
Лучкова. Не бывало, правда, такого ни разу, но Толик все боялся.
Спать, как ни странно, не хотелось, но готовиться хотелось еще меньше, и
Толик, хоть и раскрыл учебник, хоть и сел поближе к окну, никоим образом не
спешил взяться за дело. Увы, все, что могло бы сгодиться как замена учебнику,
было читано - и неоднократно, более того, было читано. Ох, еще ведь реферат,
который, в отличие от зачета, надлежит иметь сделанным уже завтра. Habeo librum
scriptum, подумал Толик, к понедельнику воистину надо иметь книгу написанной. Но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг