жизнь, его достойную, если лишен он права участвовать в народном собрании,
выступать с речами, а когда потребуется - с оружием в руках встать на защиту
отечества своего.
АЛЕКСАНДР. Друг мой Анатолий, заметь, что египтянин назвал бы в числе
гражданских обязанностей также и поклонение кровожадным крокодилам или
безобразным обезьянам - если бы, конечно, он, выросший под гнетом деспотии, мог
иметь представление о гражданских обязанностях.
ФИЛОН. Ну, возможно, такое представление только и появляется под гнетом
деспотии. Или под игом. Или, на худой конец, под ярмом.
КВИНТ. В самом деле, друг мой Филон, думаю, ты бы не возражал поселиться в
уютном уединенном коттедже, если бы тебе была гарантирована возможность
пользоваться всеми достижениями развитой цивилизации.
АНАТОЛИЙ. Да, Квинт, именно о невозможных вещах собирался ты сегодня
говорить, и вижу я, что свой обет ты исполнил.
АЛЕКСАНДР. Иными словами, ты полагаешь, что на сегодня довольно? Но ведь у
нас еще осталось вино!
ФИЛОН. Нет, Квинт, я покамест не собираюсь прерывать нашу беседу, но ведь
как-то странно получается: все это громадное множество людей (модели моделями,
но по-моему, разумно предположить, что народонаселение будет ко временам второй
технократии много больше, чем даже сейчас) будет рассеяно по планете без
малейшего стимула к объединению усилий?
АЛЕКСАНДР. Едва ли, друг мой Анатолий, не случится так, что к тому времени,
- времени воистину баснословному, ибо сейчас ты возразишь мне, что так не бывает
и быть не может, - людей в мире будет не намного больше, чем сейчас.
АНАТОЛИЙ. Ну что же, Александр, это будет как раз то, что называется
олигархией, не так ли?
КВИНТ. Да, если строго придерживаться этимологии, то название как раз
отражает суть дела. Но я, собственно, имел в виду другое.
АНАТОЛИЙ. Но что именно?
АЛЕКСАНДР. Представь себе, любезный Анатолий, что воистину всякий, кто
попадается тебе на глаза - Марон, а каждый второй - Гомер, ибо, полагаю,
согласишься ты отдать Гомеру первенство, если не как лучшему, то как старейшему
и как учителю. Не проклянут ли эти бесчисленные поэты день и час своего
рождения, если будут знать, что никто не удосужится послушать их песни? А если и
будут в таком поистине ужасном мире знаменитые поэты, то их слава как раз и
будет даром Тихи, своенравно пренебрегшей многими другими, равными избранным
счастливцам.
АНАТОЛИЙ. Остается благодарить богов, что не доживу я до этого, ибо мне,
право же, приятнее быть поэтом и принимать восхваления сограждан, нежели
томиться в безвестности и нищете.
АЛЕКСАНДР. Не грозит тебе, друг мой Анатолий, никакая нищета даже сейчас, и
уж подавно не будет грозить под игом второй технократии, поскольку твой
декстра-латератор не только накормит и оденет тебя, но сможет даже и покорно
тебя выслушивать, когда ты станешь читать ему затхлые трагедии, коверкая слова
своим изнеженным выговором.
КВИНТ. Вот тебе, Филон, новое противоречие: ради свободы самовыражения
придется ограничить свободу размножения.
ФИЛОН. Ну и что? Противоречие-то у нас не простое, а диалектическое.
Впрочем, учитывая, что плотность населения в таком случае резко понизится, мы
вынуждены предположить, что средства массовой коммуникации достигнут уровня,
далеко превосходящего представимый на современном этапе развития технологии.
АЛЕКСАНДР. И в самом деле, Анатолий, представь себе, что огромное множество
людей устремится со всего мира в театр смотреть твою трагедию или в Рим, когда в
этом великом городе, пусть даже и будет он пустовать в обычное время, начнутся
очередные гладиаторские игры. Ведь сколь бы ни были быстроходны их колесницы или
сверкающие треножники (хотя с трудом я себе представляю, как можно бегать на
трех ногах), все равно в воротах и на улицах будут они сталкиваться с громом,
подобным звону меча о щит.
АНАТОЛИЙ. Клянусь Зевсом, друг мой Александр, никто из свободных людей не
пойдет в гладиаторы, если не будет его понуждать к этому бедность.
КВИНТ. Почему бы и нет? В конце концов, спокойная, свободная, лишенная
опасностей жизнь может и наскучить - если, разумеется, человек по натуре
авантюрист. А это, пожалуй, самый простой способ подвергаться опасности, не
нарушая покой тех, кто этого не желает.
ФИЛОН. Ладно, ребята, ну их в болото, этих гладиаторов! Может, это и
проблема, но решать ее не нам. А транспортные потоки, вероятно, будут более
регулярны, и, боюсь, получится это почти автоматически, без утеснения свободы,
Квинт.
АНАТОЛИЙ. Но чем же будут заняты эти олигархи, кроме гладиаторских боев,
если даже поэзия, пускай прекраснейшая, не сможет, как ты мне довольно
убедительно рассказал, найти иного слушателя, кроме сверкающих, но безмозглых
аппаратов с чудным названием? По какому пути устремится тогда людское
честолюбие? Ведь едва ли тебе, выросшему в нашей могущественной, но миролюбивой
империи, захочется придумать для свободных людей истребительные войны.
КВИНТ. Поскольку технология развивается в нашей модели не вполне равномерно,
возможно предположить, что какая-то группа будет обладать большим потенциалом,
чем ее соперники. С другой стороны, начиная с некоторого этапа, она должна будет
считаться с опасностью в случае вооруженного конфликта растерять весь свой
потенциал - и не только технику, но, увы, и живую силу.
ФИЛОН. Неужели ты не думаешь, что в этом прекрасном новом мире люди могут
оказаться хоть чуточку добрее и человечнее, чем сейчас?
АЛЕКСАНДР. Да, возвышенные искусства всё совершенствуются и
совершенствуются, но мы с тобой, милый Анатолий, отвыкли даже пить разбавленное
вино*** . А вермут, без сомнения, надлежит разбавлять. Вот в такой примерно
пропорции...
АНАТОЛИЙ. Да, примерно так, и обязательно со льдом, черт возьми! А еще лучше
разбавлять не водой, а джином...
АЛЕКСАНДР. Что-то ты совсем в загул решил удариться, Толь. Такого в Империи
не вытворяли даже в период упадка.
АНАТОЛИЙ. В период упадка трагедии писали. Нет, ты представь себе: империя
гниет, воняет и вот-вот начнет расползаться по швам, а тут...
АЛЕКСАНДР. Ну не знали они, что гниют! А Филон что, Филон парень скользкий,
я ж Квинту говорил. Только Квинт, хоть и ритор, ни хрена не понял.
АНАТОЛИЙ. Так Филон тоже ритор, римский к тому же гражданин.
АЛЕКСАНДР. Очевидно, в юности он был прехорошеньким мальчиком. Далее все по
Петронию: разврат освободил его, разврат дал ему права гражданства.
АНАТОЛИЙ. Неужели же и Квинт, по-твоему?..
АЛЕКСАНДР. Что ты, он, конечно, истый эпикуреец и знает, что с рабами надо
обращаться гуманно. Но наиболее гуманно он все же относится к рабыням.
АНАТОЛИЙ. Но что ему можно сделать? Всегда готов почитать кумиры...
АЛЕКСАНДР. Ну как тебе сказать... Император, само собой, благочестив и
кроток, но тем не менее. К тому же, увы, он далеко не последний император. Даже
не предпоследний. И вообще, почему, думаешь, до нас не дошли сочинения Квинта
Сестерция?
АНАТОЛИЙ. Ну, это просто: взбунтовались рабы божии, сожгли библиотеку... И
потом, один-то экземпляр сохранился, это уже неплохо.
АЛЕКСАНДР. Один? Не думаю, чтоб Квинт стремился к бульшим тиражам. Но
неужели ты веришь Браун-Гранту? Он же флибустьер почище Гершковича!
АНАТОЛИЙ. Ты думаешь?
АЛЕКСАНДР. Я думаю, что такого типа книги сочиняли благочестивые христиане
для обращения язычников-каннибалов в благонамеренных потребителей шашлыков
по-карски и шницелей по-венски. Написано же: "For extraplanetary use".
АНАТОЛИЙ. Ну да, на Мондриане, небось, все сплошь техноисторики, им это
скучно.
АЛЕКСАНДР. На Мондриане, на Земле, много где еще. А распространять эту штуку
надо на примитивных мирах с монополистской идеологией. Алло! Да-да, у телефона.
Слушаю...
* Трагедия - не как драматическое представление, а как культовое учреждение
- существовала в Греции даже во времена Римской империи (И.М. Тронский, "История
античной литературы", М., 1983). Впрочем, автор не может с полной уверенностью
утверждать, что традиция эта сохранилась ко времени правления Антония Пия и тем
более что в состязаниях участвовал тогда некий Филон.
** Автору не удалось обнаружить этого мотива в источниках более ранних,
нежели "Война миров" Уэллса. Приходится допустить, что Квинт был с с этой книгой
знаком.
*** Поскольку на уровне технологии 20 столетия фалерн более не производится,
а массовые алкогольные напитки не могут быть признаны достойными свободного
гражданина, риторы принуждены довольствоваться изделием фирмы "Франческо
Чинзано", которое автор настоятельно рекомендует желающим упражняться в поздней
софистике.
IV/IX. ПЯЛЬЦЫ СВЯТОГО ИОАННА
Теофилологический контрапункт
Солнцу сказавши "прости", Клеомброт-амбракиец внезапно
Кинулся вниз со стены прямо в Аид. Он не знал
Горя такого, что смерти желать бы его заставляло:
Только Платона прочел он диалог о душе.
Каллимах
- Алло, - сказал Сашка, - да-да, у телефона. Слушаю.
Черт, так ведь хорошо сидели, так мило рассуждалось о красноречии и
вспоминалось о величии Рима, а тут вдруг, в самый неподходящий момент...
- Да, - говорил Сашка, - да, разумеется, разумеется, правильно, не знаю. Ну
да, ну да, да, разумеется, если так уж спешно, только, понимаешь, конечно,
разумеется, разумеется, постараюсь, да, разумеется, говорю тебе, что постараюсь!
Пока. Пока, говорю. Ну да, ну да, да-да, разумеется.
- Аминь, - сказал Сашка. - Симпосион прерывается, друг мой Анатолий, да и
все равно по части гетер у нас тут бедно. В гости зовут...
- К гетерам?
- Увы, нет, притом же я клятвенно обещал наблюдать за твоей добродетелью.
Просто знакомые девицы. Я, правда, не стану доносить, если преуспеешь; но не
уверен, что преуспеешь. Собирайся.
Ну вот, и будет сегодня вечером вместо избранной компании римских граждан и
приятной мерной беседы о занятных предметах - скучная болтовня в компании
невесть какой, - может, и на самом деле не такая уж скучная, но почему-то
кажется, что особых надежд нет. И, главное, даже не в бордель идем, если Сашке
верить, собираться, а чего мне собираться, и так вроде готов. Вот как, странно,
откуда у него еще и эта бутылка, правильно, это правильно, ромштексы всегда
пригодятся, тем более раз цветов нету, а это далеко?
Ну вот, стало быть, мы и пришли, черт возьми, а чего ради?! Ясно, то есть,
чего ради, потому что звали, но я-то зачем согласился? Противно. Да ты что,
Толь? Они же не знают, по-моему, что такое галстук, так откуда им знать, как он
должен быть правильно повязан? Впрочем, пусть себе, благонамеренность и
аккуратность, ибо не в бордель идем, как уже неоднократно было сказано, а жалко,
между прочим, сказал бы Бак Маллиган, такую закатим пьянку, что и друидические
друиды обалдеют, да, добрый вечер, Наденька, мы опять некстати?
- Вечер добрый.
Разумеется, разумеется, ну нельзя тут без длинной паузы, чтоб оттенить
замшелую инверсию, каковая даже без паузы вызывает изрядное раздражение, ну да
ладно, люди - они не ангелы, даже не власти с престолами, да-да, спасибо,
большое спасибо, разумеется, разумеется, огромное спасибо, конечно, конечно, до
чего же миленькие тапочки, и куда меня занесло, дифирамбист-псалмопевец, право
же, я предпочел бы золоченые сандалии, а также тогу, разумеется, да-да, что вы,
что вы, как зачем, друг мой Филон, рядиться чтоб, а все же забавное, должно
быть, являет собою зрелище летающий по небу престол.
- Саш, ну что это такое, ты что, пить к нам приходишь, что ли?
Ах, Надя, Надя, разумеется, ни в коем случае, ей бы только бы обижаться бы,
а на что обижаться, сама же и выпьет, хотя, разумеется, с другой стороны, все мы
тут люди, все тут человеки, etc, а человек, знаете ли, животное не только
биосоциальное, а еще и всеядное, надо полагать, физиология в этом континууме
очень важна, иначе бы меня сюда не зазывали, так что, Наденька.
- Ой, Сашенька, как хорошо, что ты пришел!
Да-да, разумеется, добрый вечер, Машенька, добрый вечер, Катенька, это вот
Толик называется, а это тоже Катя? Далеко пойдет так называемый Толик, ишь как
расхохотались, а что, спрашивается, смешного в том, что помянул он Екатерин I и
II, ну и ладно, не соскучится, стало быть, может, и преуспеет даже, так будем мы
есть-пить, скоты всеядные? Да-да, разумеется, разумеется, на кухню так на кухню,
кто возражает, и чего ей, черт побери, так уж видеть меня возжелалось,
совершенно настроения нет выслушивать, а ведь придется, никогда не было
настроения, дай бог, чтоб хоть не прямо сейчас, хотя есть шанс, ей ведь
подготовиться надо, настроиться-раззадориться, да-да, сейчас-сейчас, принесу,
да-да, разумеется, из комнаты, правильно, нужно же на чем-то сидеть, о, и
магнитофон, вот здорово-то, "Суперзвезда", ну да, ну да, да-да, разумеется, и за
что мне такая участь?
И за что мне такая участь: всякий раз, когда хочется тихо-спокойно посидеть,
не встревая в пьяные компании, обязательно появится кто-то и ну искушать, ну
соблазнять, а ведь и не хочется, ну и что, ну и есть у вас там, ну и нОлито уже,
я-то здесь причем, пить вообще вредно, Бен, ну и абитура пришла, ну и Маруська,
с утра еще предсказывал, завалит и ударится в разнузданный разврат, а мне-то
что, мне все равно ничего не светит, сам вот с нею разбирайся, сам наслаждайся,
мне соваться - только душу травить, да ну вас со всеми вашими девками, много,
говоришь, девок, на всех, говоришь, хватит, а из наших-то кто, Витя, говоришь,
да, понятно, он-то вырубится, только ведь перед этим он и морду набить может, да
мне набить, кому ж еще, к черту, Бен, к черту, не надо, и не зови, вот как, а
это интересно, тогда, знаешь, я там в соседней комнате посижу, только пить я с
вами не буду, и не проси, и ну ее на фиг, эту Марусю, знаю-знаю, тебе же больше
достанется, ну да, пошли, что ли? А шумно тут у вас, всё "Христа"
воспроизводите, ну да, Бен, ну да, понимаю, как раз в дугу.
Ну что же, хороший вермут положено пить разбавленным, это общеизвестно, не
так ли, любезный Филон, прехорошенькому мальчику, похоже, плевать на что бы то
ни было, кроме девочек, а девочки знай себе хлещут, подобно скифам, азиатки они,
ну и хрен с ними, хрен с вами со всеми, пейте, а я покамест в комнате посижу
спокойненько, я тут кое-что углядел, пока за стульями бегал, разумеется,
Машенька, разумеется, но ты же знаешь, где меня найти, а тебе еще настроиться
надо, на такие разговоры крепко надо настраиваться, иначе стыдно будет.
На диване, поверх измятого покрывала,
скрывающего грязные грешные простыни,
лежала маленькая книжечка
в пластиковой зеленой обложке.
- Ага, - сказал Бен. - Библия. Настоящая. Полюбопытствуй, мой юный друг, это
должен знать каждый порядочный человек. АпокалИпсис...
АпокалИпсис или АпокАлипсис? То есть Бен сказал бы, что это несущественно,
что лишь начетчики-буквоеды могут придавать значение таким мелочам, но все же
надо будет в словаре поглядеть. Впрочем, по-настоящему называется, оказывается,
"Откровение святого апостола Иоанна Богослова".
Иоанн, который богослов, он же, по слухам, апостол, он же, согласно легенде,
евангелист, Джон-теолог, Джон-креститель, Джон-пресвитер и Джек-потрошитель,
Эйб, Айк и Джейк, какая, в сущности, разница, все равно ведь почти ничего
достоверно не известно об этом апостоле, то есть достоверно, надо думать, и
вовсе. "И Апокалипсис был здесь написан, и умер Пан", он - наше Всё.
1.3. Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего, и соблюдающие
написанное в нем; ибо время близко.
Читающий и слушающие - прямо по Борхесу, интересно, сохранялся ли тогда
иудейский ритуал переписывания священных книг, вряд ли, неровен час, подслушает
кто, а ведь мало кому охота мученический венец принимать за такую мелочь, для
меня мелочь, но ритуал явно восходит ко временам, когда слово устное было много
важнее слова писаного, на уровне технологии 20 столетия ничто уже не могло
воспрепятствовать превращению высокого идеала в подлый фарс.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг