возрождение цивилизации. Короче - то же самое уничтожение цивилизации
с последующим созданием на ее месте новой. Но неизбежность катастрофы,
к которой я буду лично причастен, разумеется, сделала для меня
совершенно неприемлемой дальнейшую работу по воплощению моих проектов
в жизнь. Тут они тонко рассчитали, знают, на чем взять нашего брата.
Зная, к какому отвратительному, малейшего благородства лишенному концу
все идет, и увидав, что САМ должен отказаться от собственного же
варианта спасения, собственными руками принести в жертву собственное
детище, я, право же, чуть не умер; друзья мои утверждали, что я
смахивал очень сильно на военный корабль, со всего размаха налетевший
вдруг на мину. Другое дело, что у меня оказался солиднейший запас
плавучести, и со временем я поднялся. Самоубийство - страшный грех, а
кроме того - глупость, а главное (я до-олго смеялся, когда понял, что
для меня главное) - со стыда же сгореть можно, чтобы я - и в петлю,
как поэтический юнец на почве несчастной любви... Поэтому надо же
как-то жить, и поэтому - если у кого-нибудь есть какое-нибудь
подходящее по площади место, - любое место, - то давайте построим
цивилизацию. Это возможно, потому что на памяти человечества
происходило уже не раз. Давайте построим цивилизацию и по этой причине
давайте уцелеем. Давайте хотя бы попробуем. Те, кто хорошо меня знают,
знают также, что у меня НЕ БЫВАЕТ недо-продуманных и недо-рассчитанных
проектов, так что с техникой и экономикой все будет в порядке. Очень
бы хотелось узнать, как это - жить по-человечески, не платя по чужим
счетам, не отвечая за поступки вовсе чужих и ненужных дядей, никому не
кланяясь и имея поэтому возможность не видеть тех, кого не хочешь
видеть.
Об.
Первое включение. Блик.
Черт занес его в этот день на беседу школяров, занятых
неизвестно какими, достаточно непостижимыми, но явно далекими от
медицины науками. И ладно бы еще на свежую голову, а то, можно
сказать, вовсе даже наоборот, после пятичасовых напряженных наблюдений
за поразительными диагностическими трюками гроссмейстера Шала.
Впрочем, - попросту неприлично называть трюками то, что давало, -
пусть непостижимым образом, - неоспоримо-истинное знание о больном
человеке, - пусть в своеобразнейшем аспекте, столь характерном для
Земли Оберона. Спускаясь с холма после прощания с беременной
Еленой-Ланцетом, он, наивный, был уверен, что истинное знание о
предмете может быть только единственным, а все остальное истинным
назвать нельзя. Теперь оставалось только удивляться былому своему
простодушию. Мало того, что профессора, феррахи, кагушаманы, и
гроссмейстеры шли в лечении сугубо-разными путями, они еще, зачастую,
и цели перед собой ставили существенно-разные. Поначалу Безымянный,
уподобившись губке, жадно вбирал в себя все, что доносили до него
слова, картины, книги, диски и графилоны, но после, столкнувшись с
совершеннейшей, казалось бы, нестыкуемостью истин, впал в отчаяние, не
лишенное доли скепсиса, причем чем дальше - тем большей доли. Узнав о
характере задаваемых им вопросов, а из них - сделавши совершенно
правильный вывод относительно уксусно-кислого характера воззрений
нового слушателя, декан отозвал его в сторонку сразу же, как только
встретил на улице, напротив пустого в этот час двора Дома Циннами. С
коротким жезлом наперевес, ученый муж выглядел весьма воинственно.
- По слухам, вы взяли на себя смелость судить, что истинно, а
что - ложно в обращенных к вам словах мудрости?
- А разве же не умению отличать истину от лжи нас должны научить
в первую очередь?
- А я, по-моему, несколько не об этом с вас спрашивал... Взяли
ли ВЫ, -палец его ткнул Безымянного в грудь, - на себя смелость СУДИТЬ
об этом?
- Право каждого, наделенного разумом...
- Нет. Судить имеет право только тот, кто знает. Только о том,
что знает. Тот, кто берется судить, не зная ничего, выглядит дураком,
да и, пожалуй, является им. При любых природных задатках.
- Простите, - сказал Безымянный с едва заметным сарказмом, - не
думать по поводу узнанного просто-напросто не в моих силах.
- Мало того, что вы самоуверенный недоучка (а это еще очень
мягкий эпитет), вы еще и явно не в ладах с логикой. Я ни слова не
сказал о вашей способности не думать. Я говорю о том, что на каждом
этапе существует надлежащий предмет для раздумий. Знающий - судит, но
вам еще далеко до определения главной для каждого момента думы, и это
всегда такой предмет, о котором бесполезно узнавать у других. Можно
узнать что-то и остаться при этом прежним, при раздумьях о надлежащем
становишься иным и меняешь саму манеру своего думанья.
- Вот как? Так не предложите ли мне чего-нибудь вы сами? Для
примера и в качестве исключения?
-Почему в качестве исключения, - изумился декан, - как лекарь
может отказать в костыле - безногому? Кроме того, - на твоем уровне
развития допустимо весьма ограниченное число предметов для
обдумывания, как для новорожденного - небогатый выбор блюд. Из них
безусловно первый: ЧТО именно ты делаешь, когда лечишь? И второй: КОГО
ты лечишь, когда лечишь людей?
- Я не понимаю, в чем здесь заключаются вопросы?
- А если бы ты это вполне понимал, то не учился бы, а учил, -
меня в том числе. У каждого своя мера понимания, а когда ее нет
совсем, то любые знания и задатки менее, чем ничто.
Был декан беловолос, голубоглаз, в движениях - нетороплив, в
речи - медлителен и говорил, как будто бы растягивая гласные в словах.
И была у него смущающая манера безотрывно глядеть в глаза собеседнику,
и если он и моргал при этом, то поручиться в этом не смог бы после
разговора никто. Помолчав, он продолжил:
-Вполне почтенные собратия наши прибегли к некоему приему
лечения, о подробностях которого нет нужды говорить, исход мог быть
самый разный, и человек пал, словно битый громом. Учти при этом, что
это не было так называемым даром легкой смерти измученному болями или
смертью души, содеявшие - были довольны результатом и не притворялись.
ОНИ бы ли довольны, Я, в те времена, два года тому назад, задумался и
задал около десятка вопросов, а ТЫ скривил бы губы, если не на лице
твоем, то в душе своей, и назвал бы их мясниками и дикарями, что
делают добрую мину при дурной игре. Почему так? Да потому что
бесполезно судить об удаче или неудаче дела, сами цели которого тебе
неизвестны. Это же элементарно! Так что попробуй-ка вообразить, каких
целей можно добиваться, даже и при том, что они не содержат умысла
сколько-нибудь недоброго.
Помнится - именно после этих слов что-то быстро-быстро
промелькнуло в его пустой голове, отметилось и исчезло, так и не став
конкретной мыслью. А потом, когда он несколько дней подряд честно
предавался медитациям на заданную тему, хотя и не видел большого толка
в этом занятии, то проснулся поутру и понял, что все проще простого, и
мы просто-напросто уменьшаем долю вынужденного в поведении людей, и
несколько дней как дурак гордился своей концепцией, хотя и не говорил
о ней никому, и ворочал ее так и этак с одного бока на другой, как
ворочают во рту гладкие камешки, обманывая беспощадную пустынную
жажду. Во всяком случае, - уже то было добром, что он хотя бы понял, о
чем вообще толковал ему декан. В достаточно-безнадежных попытках
достучаться до рассудка наглого, самоуверенного щенка... Это только
после этого он обратил внимание, что серьезнейшие люди, владевшие
Цветной Игрой, умеющие "оставить вне" любой болезнетворный организм и
смонтировать индивидуально-подобранное гомеостатическое Расширение,
очень занятые, приходили послушать какого-нибудь колдуна в кожаной
накидке и при соответствующей случаю раскраске. Безусловно - слушали
не все и не всегда, но слушали и смотрели с неподдельным интересом.
Впрочем, - по причине того, что жизнь коротка, а познание длинно, -
абы кого не приглашали читать лекции в Суланский университет. И до сих
пор все-таки не было практического решения проблемы: что же, в конце
концов, делать с таким количеством ИСТИННЫХ подходов?
Тот же гроссмейстер Шала, человек до крайности занятой,
потребовал, дабы все заинтересованные лица явились с рассветом. Так он
и появился перед ними при свете утренней зорьки, оказавшись невысоким,
худым, сивоволосым мужчиной лет шестидесяти, очень подвижным и очень
желчным на вид. Поприветствовав собравшихся строго-дозированным кивком
головы, он перво-наперво разулся и снял со спины довольно длинный меч
в лиловых лаковых ножнах, пошарил глазами в поисках подставки и
приткнул его между стеной и каким-то стендом. В Сулане Птицы
строжайшим образом следили за соблюдением моратория на ЛЮБОЕ оружие,
но для гроссмейстера закон, похоже, писан не был, и на компромисс
пошла все-таки служба Протектора: одна-де ознакомительная лекция, не
успеет он ничего мечом своим. Помолчав не более двух-трех секунд, он с
ходу начал излагать основы учения, заложенного еще в трудах Дэлы син
Рафа по кличке Белый тысячу двести лет тому назад. Несколько исходных,
независимо друг от друга меняющихся обстоятельств были достаточно
просты, с подобными же системами, на его взгляд - больше подходящими к
астрологии, он встречался и прежде. Затем на основе изощренно-сложных
выкладок выводилось состояние больного, и он только никак не мог взять
в толк, какое отношение имеет этот, больше всего напоминающий
невообразимо-сложную схему, результат - к реальной болезни обычного
человека? Старичок, поначалу выглядевший слегка замороженным,
постепенно вошел в раж, худое личико раскраснелось, жесты обрели
уверенную размашистость внешне-небрежных движений профессионала.
Затем привели больного, относительно состояния которого шли уже
многодневные дискуссии. Гроссмейстер начертил в пыли квадрат, изломал
несколько разноцветных палочек и с размаху бросил их в образовавшуюся
фигуру, вгляделся в образовавшийся узор, что-то сердито бурча себе под
нос и жутко шевеля кожей на лбу. По-прежнему не отводя взгляда от
получившейся картины, он схватил кисточку, обмакнул ее в пурпурную
тушь и несколько раз с неподражаемым изяществом отчеркнул по листу
матово-желтой бумаги. Действо же, начавшееся впоследствии, более всего
напоминало фокус: следовавшие один за другим вопросы вскрывали все
новые подробности, а длинные плоские пальцы Гроссмейстера с цепкостью
осьминожьих щупальцев вминались, вклешнивались с особенной ухваткой в
тело больного, старичок монотонно проговаривал выжатую им суть и
очередным взмахом оставлял очередной мастерский росчерк на своей
схеме. Увенчав свой труд отображением взаиморасположения светил, он
развернул перед завороженными слушателями свою картину. Картину,
потому что это было истинное произведение искусства по своему
изяществу: прекрасное, абстрактное и неуловимо-зловещее в своей
странной небессмысленности.
-Как видите, - проговорил Шала, поводя в воздухе
неожиданно-крупными для столь тщедушного тела кистями рук, как только
убедился, что пациент ушел, -мы имеем здесь дело с явными и
неоспоримыми бликами Ночного Солнца. Теперь посмотрим, что взять ему в
щит, да перестало бы это светило оказывать на него дальнейшее влияние,
а что - высветить Дневным Солнцем, в компаньоны ему взяв, как видите,
Золотой Гвоздь со светом его большой и вкрадчивой силы...
По ходу лекции слушатель не раз и не два вытягивал к больному
руки, закатывая глаза, но поскуливать себе разрешал только в пределах
совершенно-необходимого, - чтобы не мешать другим и не привлекать
излишнего внимания к своей собственной особе. Так или иначе, та
картина, которую ему удалось получить при этом, высвечивала очень
непонятную картину на редкость сильно переплетенных токов, причем она
не становилась яснее, в какую бы проекцию он ее ни разворачивал,
Представляя. Первопричина, а также то, что он называл "трещиной" или
"швом" никак не находились, мучительно ускользали, вызывая зуд в
позвоночнике, и в душе вновь, невзирая на полученные плюхи, поднимался
вопрос: к чему? К чему слушать и смотреть все это, если оно не
совпадает буквально ни с чем в его душе? Однако же, верный данному
самому себе обещанию, он добросовестно отметил для себя все ухватки и
этапы гроссмейстерова действа, поскольку это трудно было назвать
лекцией, и прежде всего отметил, насколько основательно вбитым в
память все это оказалось. Старичок оч-чень умело, с доскональным
знанием законов восприятия мобилизовывал внимание слушателей и, тем
самым, был по крайней мере профессиональным педагогом и
психологом-практиком. Внедряя в сознание зрителей каждое действо своей
диковинной алгебры, он действовал на грани внушения, отчеркивая слова
жестами, интонацией, позами, демонстрацией своей поразительной
каллиграфии. Теперь все это богатство, надежно впечатанное в память,
так и будет лежать там, не смешиваясь со всем остальным, аки слой
масла поверх темной, холодной воды... Нужно будет, когда все убудут на
танцы, опуститься в Голубые Ходы, где наверняка уже нет ни сомнений,
ни предубеждений, и уходит производный от единственного образца Прямой
пресловутый здравый смысл, а мысли и картины, освободившись от
надзора, привольно бредут друг другу навстречу, заключают браки и
производят детишек. Интересно, что получится на этот раз... Он помотал
головой, словно бы пытаясь вытряхнуть из усталых мозгов слишком
прихотливые правила игры мыслей. Но в этот день не было судьбы так вот
просто впасть в отдых (а в Сулане, надо сказать, он был важной и
незаменимой частью познания), и когда он кое-как брел поперек парка,
пересекая аллеи факел-дерева, по-научному именуемого "розой плодовой",
что как раз цвела Вторым Цветом, то вышел вдруг на веселую круглую
лужайку в кольце диких кустов горной хлопянки. Окруженный кольцом
странно-молчаливой молодежи, посередине витийствовал грузный рыжий
великан с необыкновенно широким и низким покатым лбом. Время от
времени, произнеся очередную фразу, он замолкал с открытой пастью, в
которой колебался красный язык, и обводил собеседников внимательным
взглядом.
- Отсюда должно быть совершенно ясно, что абстрактные объекты,
каковыми являются аксиомы, теоремы и следствия, есть не только та
информация, которая прямо в них излагается. Существует невидимая
периферия их, ускользающая от нашего сознания хотя бы в силу того, что
составляет его часть... Иначе почему бы это, спрашиваю я вас, иные из
абстрактных объектов взаимодействуют между собой, а другие - нет? Так
же, как химические элементы взаимодействуют друг с другом в силу
подходящего строения электронных оболочек, для взаимодействующих идей
также должно существовать что-то подобное, но, как таковое,
скрывающееся от нашего разума. В свое время, проанализировав основы
теории алгоритмов с позиций Уточненной Теории Поля, Триада
сравнительно быстро пришла к следующей интереснейшей картине...
Он сделал несколько коротких, резких жестов, словно очерчивая нечто в
воздухе, и там, действительно, возник словно бы отлитый из тумана
объемистый сизый параллелепипед, и в нем, освещая туман, зароились,
рождаясь изолированно или же попарно, огненные символы, а самые разные
люди смотрели, как зачарованные, на уподобление математических и
логических операций химическим реакциям.
- Таким образом возникла предпосылка создания языка, любая
формулировка которого соответствует некоторой реальности, если только
правила порождения...
Тут он отвлекся от дикого изложения, поскольку его локоть сзади
тронула чья-то небольшая, жесткая рука.
- Ну и как тебе, - он обернулся, и с трудом удержался, чтобы не
отшатнуться, потому что два огромных, прозрачно-голубых глаза
оказались неожиданно-близко от его глаз, - все-таки поразительный
результат, правда?
Голова, с некоторых пор слабая голова его вдруг закружилась,
опасно уплывая от берегов реальности, и пришлось прилагать
определенные усилия к тому, чтобы вернуться, и был короткий миг, когда
возвращаться вовсе не хотелось. Девок всяких-разных, на любой вкус,
кругом было - пруд пруди, и, ввиду поразительного здоровья всех
обитателей города, по-настоящему страшных среди них не было, а очень
хорошеньких или откровенно красивых, наоборот, была довольно-таки
высокая концентрация, - и бесполезно. То ли проявлялся многолетний
навык и привычка к замкнутости, то ли по привычке чувствовал он себя
неуклюжим (пластика, приобретенная им на Земле Юлинга, отличалась, при
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг