чтобы, однажды начавшись, неукоснительно вести нас, грешных, к
уготованному им для нас финалу. И это, как сегодня выяснилось,
относится не только ко мне. Она сказала мне:
-Мне приснилось сегодня, что я танцую перед тобой голой, а ты -
вроде бы и ты, а не похож. Смуглый, немного раскосый, с короткой
черной бородой и в костюме из черного бархата с серебряным шитьем. Я
танцую, чувствую страшную силу в каждом своем движении, и знаю, - это
для какого-то бога, и танец мой только воплощение чьей-то не имеющей
образа воли... Вот ведь чушь, правда? - И она заглянула в мои глаза
так, как будто бы очень хотела отыскать подтверждения того, что да,
мол, чушь...- У меня и мыслей-то таких не было никогда не было, а тут
верчусь, тишина абсолютная, ни единого звука, никакой музыки, а вокруг
меня, от меня отходят волны Влияния... Какого Влияния, что это такое,
- не спрашивай, не знаю. Приснится же такое, правда?
-Страшно было?
Сам спрашиваю, а сам кладу голову ей на коленки, жмусь лбом
поближе к ее животу. Она перебирает мои волосы, а я жмурюсь от
безгрешного почти удовольствия. А она тем временем:
-Как тебе сказать? Это, наверное, не то слово. Это чувство,
когда уже решился и шагнул в люк самолета... или выпрыгнул из окопа,
когда над головой во все стороны текут реки пуль. Понимаешь? Уже
решился. Тело горит холодным пламенем, а голова при всем буйстве
ясная, и нереальная легкость движений. И усталость где-то в стороне,
не имеет права иметь отношение ко мне и танцу...
А я слушал ее и думал: а когда же это ты, подруженька, успела
научиться так разговаривать? Полгода тому назад, - клянусь! - ничего
подобного и в помине не было. Я вздохнул, закрыл глаза и, чувствуя,
что сей момент либо растаю, либо умру, и ни то, ни другое меня ничуть
не расстроит, начал ее гладить по спинке и чуть ниже, понятное дело, -
через пальто. А потом и говорю:
-А вот как бы ты отнеслась к идее сходить в одно тут место и
слегка покутить?
Потому что возникла во мне странная смесь помраченности сознания
и, в то же время, возбуждения. Какой-то сумрак, легкий лунатизм наяву.
Ответа ждать, кажется, не было никакой нужды, и потому я подал ей
руку, мы поднялись и просто пошли прочь из сквера. Скоро путь повел
нас куда-то вниз, на горбатые, худо мощеные, кривые улицы бывшей
слободы, мир маленьких домишек частного сектора. Проход здесь
располагался вроде бы как по дну все более глубоких ущелий..."
Проход здесь располагался вроде бы как по дну все более глубоких
ущелий, в большие дожди, а пуще того - когда таяли снега тут
сплошняком, равномерным тонким слоем шла к реке вода, дома же, рябые,
очень разные, карабкались по склонам вверх. В местах этих, против
ожидания, никогда не было особенной грязи: вода давным-давно смыла
здесь почву, как и до сих пор продолжала смывать в речку нечистоты, и
обнажила истинную суть этой здешней земли - серовато-белый, слоистый,
достаточно жесткий известняк. Именно его косые слои слагали склоны
ущелий-промоин, именно из его неровных плит были сложены здешние
бесконечные, до трехсот-четырехсот ступеней высотой, лестницы, стены
вокруг дворов, сараи, пристройки разномастных домов. Она почти не
знала здешних мест, но это же можно было сказать и о всех почти
жителях города, - разумеется, за исключением здешних постоянных
обитателей. Наконец, они вышли из какого-то бокового путика на улицу
пошире, тоже наклонную, но покрытую ровным, толстым, темно-серым
асфальтом, а выйдя - сразу же увидели ЭТО. Очевидно, - здесь подпертый
кое-где древней кирпичной кладкой серый известняковый склон достигал
самой большой высоты и, соответственно, был наиболее пологим. И как
раз на середине, приблизительно, этого высоченного косогора был
аккуратно выбран, словно ножом - в сыре вырезан, громадный кубический
объем. На образовавшейся таким образом площадке с небольшую площадь
размером, располагалось огромное красного кирпича здание, тоже почти
кубическое по форме. И к нему тоже вело от основной дороги хорошее, в
два резких витка серпантина, серое шоссе, не сопровождавшееся
пешеходным тротуаром. Для пешеходов служила обычного для здешних мест
устройства лестница из разновысоких, разной длины, неровных ступенек
все из того же камня. Но было и отличие, сразу же, в первое же
мгновение бросившееся ей в глаза: по обе стороны от лестницы, на всю
ее высоту до самого верха в два ряда стояли разноцветные киоски и
палатки. Местами лестница даже скрывалась под полукруглыми, длиной
метров по восемь - по десять навесами из светлого металла. К подножью
ее они сейчас как раз и направлялись, никуда не торопясь и с чувством
собственного достоинства. Кивнув в сторону диковинного здания она
приглушенно спросила:
-Что это?
-Это называется "Центральная Кухня", так что прошу любить и
жаловать.
-Никогда не слышала про все это.
-Неудивительно. В некотором смысле про это место слыхивали
совсем немногие. Из большей части известного тебе города сюда
добраться довольно-таки затруднительно...
-Почему?
-Зачем рассказывать? Сама все увидишь, ладно?
Когда они подошли к подножью лестницы, он показал куда-то на
самый верх горы, где из-за дальности расстояния едва виднелась
какая-то металлическая ограда.
-Там, наверху, за оградой - старое кладбище. Нумерация домов -
сверху вниз, и в доме номер два живет знаменитейшая в своем роде
колдунья. Если бы тебе только рассказать, кто в свое время состоял в
числе ее клиентов! Никогда в жизни не поверила б... Но сейчас она уже
сильно старая, дряхлая и от широкой практики отошла.
-Так мы к ней?
-Это еще зачем? Я так, к слову вспомнил.
Уже в самом начале подъема, глядя на творящееся вокруг торговое
буйство, приглядевшись к характеру продаваемых товаров, она поняла,
что этого всего просто не может быть: за стеклом странных каких-то
киосков из лакированного черного пластика и золотистого металла, в
витринах крохотных кирпичных магазинов-полукиосков, на открытых
прилавках под навесами и просто на раскладках товар просто полыхал
нездешним, режущим непривычный глаз буйством красок, прямо-таки
неприличной пестротой. От множества названий шеколадок и конфет, -
кажется, среди них были даже импортные! - рябило в глазах. При взгляде
на соседнюю витрину в глазах точно так же начинало рябить в глазах от
десятков ярких коробок всяких папирос, сигарет, сигар, среди которых
она могла бы припомнить едва одну, может быть пятидесятую часть. А по
соседству - страшно легкомысленные, крикливые, безвкусно-яркие сумки
не поймешь из чего, и что-то еще, и, кроме того, какие-то еще
штуковинки. Пожалуй, она могла бы надолго застрять на этой самой
лестнице, но ее спутник сказал с коротким, насмешливым хохотком:
-Так мы до вечера не дойдем, и вообще - не стоит внимания... Ты
бы не не тратила его зря, пригодится еще.
И она, послушавшись, больше не подходила к витринам, и только
крутила туда-сюда головой. Запомнился еще только слегка потертый,
бородатый мужчина с печальными черными глазами, перед которым на
раскладке лежали сотни новеньких книжек в ярких глянцевых переплетах,
и опять - ни единого почти знакомого названия, и только две-три
фамилии авторов казались смутно знакомыми. "Сквозь три эпохи", "Роза
Мира", "Технология власти", "Пролегомон", "Четыреста сорок один
избранный графилон Т.Уирбоу"- и множество книжек с неприличными
фотографиями прямо на обложках. Очередной навес прикрывал арочный, с
нарочитой грубостью облицованный булыжником вход в тоннель, но
ступеньки лестницы, ведущей вниз, были зато сделаны из тесаного с
безупречной точностью черного гранита, стены покрывали шлифованные
плитки какого-то пестроцветного камня, а сводчатый коридор тоннеля
освещали яркие, мощные лампы в толстенных колпаках матового
молочно-белого стекла. И вся эта добротная, чрезвычайно солидная
работа - только ради того, чтобы, пройдя по цветному бетону метров
сорок, выйти из-под земли на площади перед кирпичным зданием. Тут же
стояло десятка два машин совершенно неизвестных ей марок, но страшно
красивых. Не выдержав, она подошла-таки поближе. На некоторых из этих
машин опять-таки виднелись иностранные буквы и названия, но интереснее
были другие модели: это напоминало сон того не частого сорта, когда
держишь в руках книгу, и текст вроде бы видишь, и буквы можешь
различить как будто, - а вот прочитать толком текст либо мешает
что-то, либо же написанное покладисто преображается в то, что при
ходит в голову читателю. Так и тут: "Лада", "Рада", "Ямато-Дал",
"Балто-Рейн", "Садко-Посадник"... Ужас какой-то, и ведь буквы-то все
русские, а большинства слов понять нельзя, да и знакомые-то имена в
таких вот связках звучат дико.
-Слушай, это не совсем похоже на сон, это больше напоминает
начало свихивания... И намного больше!
-А если я поклянусь, что это временно, ты сможешь так же
временно, с этим обстоятельством смириться? Честное дело, - того
стоит...
-Тогда придется постараться. Ты раньше часто здесь бывал?
-В каком-то смысле, пожалуй, ни разу. Но это долго объяснять...
-Оно и немудрено.
И она бросила еще один, прощальный взгляд на диковинные
автомобили. Особенно пышным, каким-то вызывающим даже, казался
"Посадник": тут явственно было видно твердое намерение создателей
сделать что-то уж совсем солидное, способное придать чувство
уверенности самому распоследнему ничтожеству с деньгами. И окраска-то
темно-синяя, непередаваемого тона "царского" сапфира, под лак, и
форма-то вроде как под старину, но одновременно, - видно же!-
наисовременнейшая, сочетание благородной тяжести, массивности с
обтекаемостью обводов, как у боевой машины талантливого конструктора.
Машина либо для скоробогатея, который не привык еще к новым своим,
бешеным деньгам, либо, наоборот, - для члена клана, для которого
плюс-минус миллион не имеет НИКАКОГО значения. Площадь мощена
солидными квадратными плитами из пестроцветного шершавого камня,
каждая плита - метр на метр. И само здание. Вроде бы ничего
особенного, никаких вычурных или сложных форм общего облика, вроде и
материал самый простой, а подобного ей видеть все-таки не приходилось
ни среди новостроек, каковых развелось последние два-три года в городе
видимо-невидимо, ни в иностранных фильмах, ни среди старых построек
Ленинграда, куда возил ее два года тому назад самый любимый из
родственников, спокойнейший и обожающий ее абсолютно дед. Если в
основе каждого уважающего себя проекта (неуважающего, наверное, тоже,
потому что по-другому просто нельзя) лежит все-таки какая-то мысль,
основная идея, то в основе этого кирпичного, кубического почти объема
лежала, наверное, мысль построить будущую старинную постройку, некий
намек на то, что здание это имело полное право стоять здесь уже давно,
и уж, по крайней мере, будет стоять таким же неизменным столетия.
Стены темно-красного, очень ровного кирпича казалась узорной из-за
кладки, образовывающей спокойный геометрический рисунок. Из стен
выступают полуколонны, как половины квадрата в сечении, соединенные
метровой высоты декоративной кирпичной стеночкой и кованой простым
узором решеткой черного металла, но высотой уже метров пять,
темно-серого гранита ступеньки, тем же темно-серым гранитом обрамлены
массивные двери. Черными, простыми, не слишком-то большими буквами по
этому темно-серому фону название: "ЦЕНТРАЛЬНАЯ КУХНЯ". Все. Никаких
клумб или фонтанов снаружи, они были бы неуместны в этом месте. Некто
строивший по крайней мере внешним видом своего творения словно бы
хотел подчеркнуть: это место, этот мир неказистого серого камня и
разномастных домишек - имеет отношение именно к сути, а не к внешности
вещей и явлений. Сидевший за столиком у двери швейцар окинул их
внимательным взором, но ничего не сказал, а она чуть не вскрикнула от
внезапно открывшейся перед ней картины. Посередине обширного
вестибюля, освещая его своим сумрачным светом, висело в воздухе нечто,
весьма напоминающее собой грубоколотую, многотонную глыбу
зеленоватого, мутного льда. Пожилой гардеробщик молчаливо принял их
одежку, а неподалеку от них, у одного из высоких, висевших на стене
зеркал в узких рамах цвета платины, причесывался-прихорашивался
высоченный худой старик в замшевом костюмчике веселенького
светло-бежевого цвета и с заостряющимися кверху ушами, покрытыми от
старости коричневыми роговыми пятнами. За спиной старика стояли два
здоровенных короткостриженных мужика в темных костюмах, при галстуках
и зеркальных очках. Старик вдруг обернулся, и, встретившись с его
злым, настороженным, бегающим но, при этом, жестким взглядом, она
поневоле вздрогнула, как будто натолкнулась на первобытного, давно уже
вымершего хищника, на первобытное, в иных местах уже замененное на
другие его формы, Зло.
- Кто это? - Шопотом спросила она. - Ка-акой стра-ашный...
- Не знаю. Кто-то из старшего поколения, сохранивший в здешних
местах определенный авторитет. Нас это не касается во всяком случае.
Залов тут несколько, но я лично предлагаю Черный Зал. Он не то, чтобы
уютней, а как-то камернее, укромнее. Пошли?
Она с сомнением оглядела свой очень уж скромный наряд, но он,
враз поняв возникшую проблему, сказал только:
- Не обращай внимания. Здесь и не такое видели и ко всему
привыкли...
Черный Зал залом, в точном смысле этого слова, не являлся: это
было нечто вроде очень широкого балкона вокруг всего пространства над
Красным Залом. Столики на двух или на четырех человек стояли здесь в
углублениях, умело отгороженные от наблюдателей высокими спинками
черных глубоких кресел. Полы были выложены почти черным, идеально
начищенным паркетом, сверкавшим, как темное зеркало, стены покрывали
на всю высоту деревянные панели цвета запекшейся крови, разделявшиеся
на стыках узкими полосами золотисто-блестящего металла. Никакого
общего света в Черном Зале не было и в помине: некие источники света
тут были положены только для каждого столика отдельно. Примерно в
метре над серединой стола неподвижно висели в окружающем гостей мраке
несколько широких, с расплывающимися краями, небрежно-изящных мазков
радужного света, как будто сотканных из разноцветных световых нитей и
едва разгоняющих мрак. Вся же обстановка целиком создавала впечатление
не то, чтобы зловеще-тревожное, а, скорее, угрюмо-спокойное.
Руководствуясь какими-то ему одному ясными соображениями, ее спутник
выбрал один из столиков, и поразительно-удобное кресло приняло тело,
буквально облегло его. Она с интересом поглядела на диковинный
светильник и, не выдержав, потрогала его пальцем. Висящий в воздухе
блик оказался неощутимым, бесплотным.
- А, это проекция. Тут на самом деле ничего такого нет...
Вот только что здесь никого не было и вот он уже стоит у
столика. Пожилой, благообразный. С легким сомнением во взоре.
- Что будете заказывать, молодые господа?
Молодой господин, правильно оценив взгляд официанта, мимолетно
усмехнулся и, выдержав паузу, спросил:
- Простите, с кем имею честь?
- Валерием меня зовут.
- А по батюшке?
- Валерий Алексеевич, ежели уж непременно по батюшке.
- Так вот, Валерий Алексеевич, если вас не затруднит, - он
извлек из на грудного кармана какую-то плоскую пластмассовую штучку и
протянул ее официанту, - снимите мне на четвертной налички.
- Нет проблем. Что заказывать будете?
-Видите ли, Валерий Алексеевич, мы люди простые, от сохи, нам
изысков не надо. Начнем с суточных щей, - наслышан от знакомых, весьма
одобряли.
-Расстегайчиков к щам не желаете?
-Замечательно. На второе - отварной картошечки с маслом и
укропом... Селедки какой-нибудь приличной не найдется?
-Каспийский залом, куда уж...
-Вполне с вами согласен. Вот и давайте его сюда, к картошке.
Наталья, ты мясо какое-нибудь будешь? Лично я - киевскую котлетку. Ты
тоже? Тогда, значит, две.
-Перед щами какой-нибудь закусочки?
-Совсем забыл, спасибо. Пожалуй, - соленых рыжиков помельче и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг