меня за начальника отдела. На двери фамилии нет, только должность, а в
кабинете я одна.
- Вам не нравится наша программа, наша партия, но из высших
соображений вы не стали совать палки в колеса, - заключает генсек. - Я
предлагаю вам возглавить аналитический сектор нового правительства.
Ух ты... Чур меня, чур!
- Я пока не собираюсь менять место работы. И мне не нравится ваше
резко отрицательное отношение к прогрессу и науке.
- Реалисты выбрали прогресс. Нам приходится играть на его недостатках.
Это политика, Тони, ничего больше. И будем честны: нельзя гнать прогресс
как лошадь на скачках. Иногда нужно остановиться и оглядеться - а туда
ли мы скачем? В общем, если надумаете - место за вами. Придется, правда
переехать на Семь Холмов. Поближе к резиденции правительства. У вас будет
небольшой особнячок, служебная машина. Там имеются отличные ясли и детские
сады с полным пансионом.
- Заманчиво, очень заманчиво... А вы не пробовали предложить эту
должность Ларме?
- Хорошие у вас бутерброды. А кофе - дерьмо. Я пробовала говорить с
Лармой. Она очень вежливо и мягко выставила меня за дверь.
- Что же она сказала?
- То же, что и вы. Что вы провели анализ ситуации и пришли к выводу
о нецелесообразности публикации этнической программы. Что она проверила
ваши расчеты и пришла к аналогичным выводам.
О деле больше не говорим. Пожираем сонькины бутерброды и запиваем
дешевым растворимым кофе. Я бы сейчас сожрала кусок пластилина с опилками
- и вкуса не почувствовала. Несмотря на все, эта женщина мне чем-то
симпатична.
- Если не секрет, на чем прокололись в питомнике? - спрашивает она,
оглянувшись на дверь и облизывая пальцы.
- На трелевочном тракторе. Мурашей я обнаружила ночью, а в восемь
утра рабочие уже рубили просеку. Не могла дирекция так быстро договориться
с лесничеством. А в общем, я довольна командировкой. Интересно было.
На прощание генсек оставляет мне визитную карточку и говорит условную
фразу, которую я должна сказать телефонистке.
Гости уезжают, а у меня начинается запоздалая реакция. Сижу, дрожу,
тупо смотрю в стену. Меня хотели купить с потрохами. За дом, машину и ясли
для звереныша. Осмотрели, побеседовали и хотели купить. Утром я абстрактно
ненавидела генсека стабилистов, а расстались почти друзьями. Я не поддалась
на уговоры, но это случайность. Испугалась ответственности, струсила, или
по идейным соображениям? Да всего понемногу.
Вскакиваю, вру Лолочке-секретарше, что ухожу в местную командировку,
и бегу в парк нервы успокоить. Марширую по дорожкам и лужам чуть ли не
бегом. Ветка хлещет по глазам. Зачем-то хватаю ее и начинаю ломать. Ветка
сопротивляется. Выкручиваю яростно и самозабвенно. Прохожие удивленно
косятся на меня. Наконец, измочаленная ветвь летит в кусты. Вместе с ней
куда-то улетает ярость, подавленность и неуверенность. Почему, когда дело
касается работы, так просто разложить все по полочкам? А как прихватывает
за живое, мозги в кучку... Аналитик, блин! Проблема-то стара как мир. Пусть
случайно, но я выбрала верную сторону. Ларма говорит, трудно совершить
только первый Поступок. Типа того, что трудно помирать только первый раз.
И хватит об этом. Глубокий вдох - и полный выдох. Я спокойна. Лапки
перестанут трястись, и буду совсем спокойна...
Дома рассказываю обо всем Соньке.
- Тони! Ты молодчина! Я тобой горжусь! - кричит она и бросается мне
на шею.
Через три дня ясли и вся больница знают, что генсек ела сонькины
бутерброды.
- ... У нее два высших, - сообщает Ларма, просмотрев на компьютере
запись нашей беседы. Телекамера ее компьютера стоит не сверху на мониторе,
как обычно, а в углу стола на стопке старых отчетов. Якобы не работает.
но шторка над объективом не опущена. А в углу экрана - незаметная кнопочка
без подписи. Ларма приучила меня записывать все визиты и совещания на видео,
или хотя бы на диктофон для последующего анализа с блокнотиком и карандашом
в руках. Это создает впечатление безупречной профессиональной памяти.
Вот теперь мы чуть ли не в покадровом режиме изучаем беседу с генсеком.
- Ты великолепно сыграла. Спокойствие, профессионализм. И ее
предложение - это вполне серьезно. Отличный служебный рост. Здесь, в
институте, нам ничего не светит. Достигли потолка. А там...
- Не хочу со стабилистами связываться. Они ретрограды.
- Тони, милая, ты возглавишь их аналитический сектор. Это ты будешь
определять их политику.
- А ты сама не хочешь?
- Мне и здесь хорошо.
- Мне тоже. С тобой бы я пошла. А одна не хочу. Дура, да?
- Ну, как хочешь. Честно пыталась тебя переубедить.
- Ларма, чучело мое ненаглядное, я знаю, какая ты можешь быть
убедительная! Просто ты не хочешь со мной расставаться. И я не хочу. А
какие у нее два высших?
- Первое - экономическое. А второе - ты умрешь. Театральный
институт по факультету режиссуры.
- Артистка...
- Режиссер. То, что происходит на улицах - подготовка к реформе
судебной системы. Стабилистам нужен хаос как оправдание судебного беспредела.
И они ввергнут всю планету в хаос. Тони... Ищи убежище, Тони. Семь Холмов
- хорошее убежище на ближайшие два-три года.
В полвторого ночи - настойчивые звонки в дверь. За окном - дождь.
- Началось...
- Не открывай, - лепечет Сонька, - я в милицию звоню.
- Только милиция так и может ночью звонить, - отбираю у Соньки
телефон, вооружаюсь кочергой и крадусь ко входной двери.
- Кто там? - Боже, голос как у курицы с перерезанным горлом.
- Тони, открой!
Мамочка моя, Элла со здоровенным столитровым гомеостатом. Пропускаю
ее в квартиру и запираю дверь на все замки. Элла мечется по гостиной,
всхлипывая отодвигает от стенки диван, выдергивает из розетки вилку торшера,
втыкает шнур своего сундука. Просыпается и начинает хныкать Сонькин
звереныш. Элла подвывает ему в закутке за диваном, обнимая гомеостат.
А ведь в нем одни аварийные аккумуляторы больше пуда весят. Сажусь на
корточки рядом с ней, глажу по щеке.
- Успокойся, милая.
- Тони, помоги мне. Я случайно узнала. В дирекцию секретный факс
пришел, а я по институту в ночь дежурила. Как раз в предбаннике чай пила.
Разгоняют наш институт! И нашу лабораторию - в первую голову. Приказано
собрать все материалы и уничтожить в присутствии эмиссара Желтого дома.
Пятнадцать лет труда, понимаешь! Сжечь все, что мы делали, все, чего
достигли.
- Элли, милая, но я-то чем помочь могу?
- Ты можешь, - зашептала она, схватив меня за руку. - Я бы сама, но
не могу, у меня группа крови неподходящая. У тебя все подходит - группа
крови, резус, срок, совместимость. Все готово, понимаешь! Все еще неделю
назад готово было! Мы подали заявку на арестантку с одной беременностью.
Я еще тогда своих, институтских по медкартам проверила. Но тебя просить
побоялась. Арестантку выписала. Со дня на день ждали. А вместо нее - факс!
Образец долго храниться не может, понимаешь? Он живой!
- Но я что могу сделать?
- Роди его, Тони! Пожалуйста! Больше некому. Умоляю!
- Кого?
- Разумного мальчика. Мы собрали геном. Я имплантирую тебе яйцеклетку,
ты только выноси его. А как родишь - я заберу и уеду. Ты знаешь факторию
нашего института в южной Макдонии? Вот туда и уеду с мальчиком. Никто не
узнает и не найдет...
Элла еще что-то бормочет, а я тупо смотрю на ее руки. Грязные,
дрожащие, с обломанными ногтями. Эти руки вычленили ген разума, привили
как садовник прививает черенок, в мужской геном. Неужели это возможно?
Неужто - реальность. Другой бы я не поверила, но Элле верю. Она может.
А я? Я, ни разу не знавшая самца, твердо решившая не иметь детей - я должна
родить это чудо?
- Чего расселась? Иди руки мой!
Боже, неужто это мой голос? Неужто я решилась? Сама себе не верю.
Словно со стороны наблюдаю, как руки сдергивают скатерть, раздвигают
стол. Сонька, умница, без слов понимает. Стелит чистую простынь. Элла
шумит водой в ванне. Вскоре выходит голая. Белого халата нет, Сонька
рвет в очередной простыни дырку для головы, накидывает на Эллу, подвязывает
полотенцем на талии. Чем не халат? Другим полотенцем обвязывает Элле
голову. Чтоб волосы не мешали. Элла достает из гомеостата блестящую
металлическую коробку с инструментами. От одного вида зажимов и ланцетов
мне становится нехорошо. Ложусь на стол, закрываю глаза. Сонька решительно
раздвигает мне ноги. От прикосновения холодного металла вся дрожу.
- Сначала укольчик в вену. Мы ведь не боимся укольчика?
- Мы всего боимся. Что там?
- Гормоны. Нам надо стать немного беременной.
- Если немного - я согласна...
Мать-прародительница, меня еще на юмор хватает...
- A-a!
- Вот и все. Теперь осмотрим место работы... Тони, так ты девушка?
Сохранить, или порушить?
- Смеешься? Как я в консультации объясню, что залетела, не потеряв
девственности? Рушь!
Обидно, аж слезы из глаз. Вместо доброго, ласкового самца будет
холодный скальпель. От жалости к самой себе почти не слежу, что со мной
делают. Чавкает крышка гомеостата, позвякивают стекла. Элла готовит зонд
- гибкий серый шнурок с блестящей капелькой объектива на конце и черной
ниточкой световода, ведущей к маске, которую она позднее опустит на глаза.
Элла шевелит пальцами, и зонд послушно изгибается в любую сторону.
- Начинаем.
Еще одно холодное прикосновение, чуть слышный "пшик" зонда - и ничего
больше не чувствую. Элла впрыснула заморозку.
- Опусти маску на глаза.
Сонька выполняет.
- Включи подсветку. Зеленая кнопка. Хо-орошо... Вхожу в шейку матки...
Подходим... На месте! Внедряй!
- Как?
- Красный рычажок под скобой. Откинь скобу и медленно впе-еред...
Еще чуть... Стоп! Теперь резко вправо. Хоп! Порядок! Вы-ыходим... Медленно
и аккуратно выходим из матки... Вышли. Подними маску! Помоги снять зонд.
Сонька помогает Элле стянуть перчатки с тягами, управляющими зондом.
Не чувствую, но слышу, как пару раз вшикает заморозка.
- Теперь займемся девственностью... Вот она была - и нет. Как будто,
так и было...
Ничего не чувствую. Только жалко себя, бестолковую. Семь Холмов
предлагали...
Теплые пальцы смахивают мои слезы.
- Тони, я тебе больно сделала? Прости пожалуйста.
Хочу сесть. Меня нежно, но решительно удерживают. Сонька подтирает
кровь простыней и на руках переносит меня на кровать. Когда надо, она
сильна как лошадь!
- Лежи, не дергайся до утра!
Соньке видней. Одергиваю ночную рубашку. Сонька замачивает в ванне
простыни, Элла моет инструменты, убирает в гомеостат, натягивает мой халат.
Ее мокрую одежду Сонька развешивает на кухне. А я изучаю трещинки на
потолке и прислушиваюсь к себе. Через девять месяцев стану мамой. Страшно...
- Док, я тебе на диване постелю, - то ли спрашивает, то ли информирует
Сонька.
- Да хоть на полу, - отзывается Элла.
У меня родится маленький человечек. Разумный самечик. Первый на
планете. Наверно, я должна гордиться?
Страшный грохот в дверь.
- Именем закона! Откройте!
- Сонь, открой, а то ведь дверь снесут.
Сонька откидывает одеяло, нашаривает шлепанцы, зажигает свет.
- Девочки, это за мной, - Элла бледнеет прямо на глазах.
Щелкают замки.
- Позвонить трудно? Зачем дверь-то ломать? - Сонька верна себе. Ее
грубо вталкивают в комнату, топот сапог на кухне, в коридоре, блеск
вороненой стали. Сажусь на кровать, наблюдаю за спектаклем. Эллу прислонили
к стенке и шмонают. На ней один халатик, но все равно шмонают. Хлопают
двери ванной и туалета. Что у нас в ванной?
- Мало мне месячных, теперь вас принесло, - слышу свой сиплый, словно
прокуренный голос. А что? Хорошая легенда.
Элла выходит из ступора.
- Не получите, слышите! Ничего не получите! Это мое!!! - визжит, хватает
в охапку гомеостат и бросается к окну. Звон стекла - и тридцатикилограммовый
сундук вылетает в темноту ночной улицы. Через секунду доносится грохот.
Немая сцена. Так я ее и запомнила. Шум дождя, Элла в тесном халатике
у разбитого окна, черные мокрые кожанки, Сонька с гордым и независимым
видом...
- Мало мне месячных, теперь окно выбили... Соня, тебе нельзя
волноваться, ты девочку носишь, - не к месту вспоминаю я. Элла начинает
смеяться.
- Получили?! Съели?! Вот вам мои образцы! Вот вам результаты! - она
давится словами сквозь смех, сползает на пол, а по руке прокладывает дорожку
капля крови. Еще пара черных курток прибегает с улицы. Старшая оперативной
группы тянет из кармана мобильник. Докладывает начальству. Слов почти не
слышно. "Выбросила в окно". "Да, сама. С восьмого этажа". "Нет, восьмой
этаж, одни осколки". "Сошла с ума? Да, очень похоже. Невменяема". "Поняла".
Смех Эллы переходит в рыдания. Ее гладят по волосам, усаживают на
диван. Кто-то приносит с кухни непросохшее белье, в восемь рук одевают и
уводят под локотки. Опергруппа удаляется, конфисковав напоследок швабру и
совок. Сонька прислушивается к шаркающим звукам во дворе потом занавешивает
окно мокрой простыней из ванны, двигает на место диван. Я, словно истукан,
сижу на краешке кровати.
- Зачем она титан в окно выбросила?
- Это не титан. Гомеостат.
- Одна фигня.
- Там образцы. Ну, яйцеклетки. Каждая в своем пенальчике. Один из
пенальчиков пустой. А теперь там одни осколки...
- Головастая баба... Ты тоже молодец! Быстро про простыни смозговала.
Одна я голову со страха потеряла.
Сейчас Сонька начнет комплексоваться. У нее всегда - с задержкой.
А волноваться ей нельзя. Поэтому глупо хихикаю, обнимаю ее за плечи и
валю на одеяло.
- Ты чего? Смешинку съела?
- Хуже, Сонька! Невинности лишилась, - хихикаю я.
- Ну и дура! - авторитетно заявляет Сонька. И фыркает.
Кризис миновал. Страха и неуверенности больше нет. Теперь она не
знает, то ли сердиться, то ли смеяться. А я чувствую смертельную усталость.
- Спать, подруга. Давай спать.
- Слушай, а что они с Эллой сделают?
- Ничего... Теперь - ничего. Отвезут в психушку, через месяц выпустят,
- сонно бормочу я. - Теперь она им не нужна...
На следующий день подаю шефу заявление на перевод в биосферный
заповедник в южной Макдонии.
- Бежишь? Правильно. Все умные бегут. Но ты - дальше всех... Это
ты хорошо придумала - насчет заповедника. Заповедник стабилисты не
закроют. Заповедники в русле их политики. Не знаю, какому ведомству
передадут, но не закроют, - словно сама с собой бормочет шеф. Выскакиваю
как ошпаренная. Лицо пылает.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг