теперь не только обиду, но и раздражение, с которым ему все труднее было
справляться: - Вы сказали... вы сказали, Александр Иванович, - голос
Житкова прерывался от волнения. Он в третий раз повторил: - Вы сказали,
что истина лежала на сто восемьдесят градусов от невидимости. Значит, я...
значит, мы с вами...
Бураго устало остановил его движением своей большой руки:
- Можете не продолжать: мы с вами искали сокровище, которого не существует.
- Так зачем же вы...
- Терпение, молодой человек! Попрошу не перебивать, - уже строго оборвал
Бураго. - Да, истина состояла не в том, чтобы сделать корабль невидимым, -
этого сделать нельзя, - а в том, чтобы видеть его в любых условиях: на
большом расстоянии, недоступном оптике ночью, в тумане - всюду и всегда.
Ясно?
- Сашино "ухо Найденова"! - меняясь в лице, радостно воскликнул Житков. И
тут же снова нахмурился: - Тогда как же можно было подвергнуть Сашу тем
опасностям, какие ему пришлось пережить? Он же был нужен здесь! Неужели,
как научный работник, он...
Бураго еще раз прервал его:
- Как научный работник, он дал нам главное: идею. Он толкнул нас на верный
путь, хотя указал не совсем точный курс. Задача оказалась куда более
сложной и его запаса знаний могло не хватить.
- Папа! - с упреком воскликнула Валя.
- А ты слушай и молчи, - строго заметил старик. - И не воображай, будто
твой Сашенька превзошел все премудрости. Да-да! Все, что мог дать, - он
дал. А остальное было не по его зубам.
Сосредоточенно слушавший Найденов чуть поднял руку, как ученик, просящий
слова у учителя:
- Только один вопрос... Оттолкнувшись от "уха Найденова", вы и пришли к
локатору, или радару, - называйте, как хотите?
- И в этом твоя заслуга, - утвердительно кивнув головой, сказал Бураго. -
Но дальше своего "уха" ты...
- Согласен, во всем согласен! - заявил Найденов. - В сложностях
электромагнетизма, с каким имеет дело техника радара, - я пасс.
- Вот почему мы и решили оставить тебя в покое. Тем более, что тут, по
мнению Тараса Ивановича, создавалась возможность привлечь врага еще к
одной ложной приманке - к твоему "уху". Но враг на него не клюнул.
Кажется, он так увлекся нашей невидимостью, что ничего, кроме нее, и знать
не желал. Он был загипнотизирован ею. Впоследствии гипноз объяснился: сам
Гитлер вмешался в это дело. Маньяк приказал раздобыть секрет. С ним он
намеревался стать владыкой морей и собирался даже покончить с британским
господством на морях. Он грозил погибелью и американскому флоту...
- Да, да, теперь я все понимаю, - пробормотал Найденов...
Обращаясь к нему одному, как будто потерял желание убеждать остальных,
Бураго пояснял:
- В сущности говоря, все это меня совсем не касалось. Это уже вышло за
пределы науки. Но Ноздра держал меня в курсе... И я ему за это благодарен.
Я даже не могу, да... да, даже мысленно, в душе никогда не предъявлю ему
обвинения в гибели того, кто умер, играя мою роль... Ноздра предложил
вызвать сюда... моего брата, Николая...
- Дядю Колю?! - Валя порывисто выпрямилась. - Ты же говорил мне, что он
давно умер!..
Опять старая трубка, опять Мейнеш
- Да, одно время мы все думали, что это именно так, - после некоторого
раздумья сказал Бураго. - Это, конечно, отвратительно, милая, но по своей
кастовой чванливости кое-кто из нас, так сказать "старорежимных" людей,
даже вздохнул с облегчением, узнав, что Николай пропал без вести. Из него,
как у нас говорилось, не вышел "человек". Исключенный из корпуса, уже
будучи гардемарином, за какие-то грехи, о которых начальство не любило
говорить, он был отослан на флот матросом второй статьи. Конечно, и с моей
стороны было совершенным свинством отнестись к его судьбе так же, как
отнеслось наше, с позволения сказать, "общество". Я не нашел извинений для
брата, для родного брата! Может быть, я, именно я, больше других и виноват
в том, что Николай отказался от общения с нами, своими бывшими родными,
совсем ушел от нас, исчез с нашего горизонта. Мы только знали, что он
нанялся в одну из далеких северных экспедиций и оттуда не вернулся. Так
бы, вероятно, к стыду моему и горю, я о нем ничего и не узнал, ежели бы не
Ноздра: в один прекрасный день он мне сообщил, что Николай нашелся...
- И ты мне этого не сказал?! - со страхом и негодованием воскликнула Валя.
- Да, и это - еще одна из моих непрощаемых провинностей, - скорбно
проговорил Бураго. - Теперь я и сам не могу дать себе ясного отчета, зачем
так поступил. Вероятно, тоже что-то из области этих самых "пережитков" или
"наследия", как это у вас называется: ложный стыд того, чем следует
гордиться. Но... это было именно так? Николай объявился, когда началась
Великая Отечественная война. И пожелал поступить в службу. Вероятно, еще
раз его постигло бы большое разочарование: его бы не взяли, если бы не
Ноздра. Увидев его, Тарас Иванович заметил поразительное сходство со мной.
И, к чести его, у него тотчас же родилась идея игры с двойником...
- Ужасная идея! - тихо проговорила Валя.
- Это, может быть, и было бы ужасно, ежели бы Тарас Иванович мог
предвидеть ее конец. Но перед ним, как и перед каждым из нас, тогда стояла
только цель: сберечь тайну. Ради этого нужно было драться. Драться с
врагом, который шел на все. И то, что Тарас Иванович оказал Николаю
высокое доверие, приняв его услуги в этой борьбе, я могу только поставить
ему в великую заслугу, дружок мой... - Бураго задумчиво покачал головой: -
Только так: в великую заслугу...
Бураго подозрительно долго разжигал трубку. Она сопела, булькала и пускала
клубы удушливого дыма. А он все чиркал спичку за спичкой, чтобы дать себе
время найти нужные слова:
- Было бы слишком долго рассказывать все, что я узнал о годах пребывания
Николая на севере. Скажу только, что передо мною был удивительно чистый,
цельный и гордый человек. Именно чистый. Это самое точное слово, какое я
могу найти. И Тарас Иванович поверил: Николай Бураго сделает все, что
может сделать человек для того, чтобы охранить от врага тайну своей
Родины. И видели бы вы, как легко, с какой искренней готовностью мой брат
пошел на это важное, но страшное и трагически закончившееся для него
задание!
Бураго выколотил еще почти полную трубку и снова набил.
Слушатели каждым нервом переживали эту паузу, ожидая продолжения рассказа.
- Перед отъездом мы много говорили с Николаем, - сказал Бураго, когда
трубка его снова курилась. - Думаю, что это были самые интересные, в
высоком человеческом смысле, беседы, какие мне когда-либо в жизни довелось
вести. Вот почему иногда, вспоминая эти часы, я спрашиваю себя: а есть ли
на свете тайна, в жертву которой стоит принести человеческую жизнь -
одну-единственную жизнь?.. И ответа не нахожу... Не нахожу!.. Во всяком
случае, утверждаю: если бы один из нас - Ноздра или я - знал, что все это
кончится именно так - мы не пошли бы на эту жертву. Я подозреваю, что знал
это только один человек - Николай! Он один понимал, на что идет. Понимал и
пошел. И он заслужил своей высокой посмертной награды, он сделал больше,
чем все мы с вами, вместе взятые.
Бураго так сильно затянулся и выпустил такое облако дыма, что Валя
отпрянула от него, закашлявшись.
- Но если вернуться к тому, что было, и посмотреть на все холодными
глазами реалиста, - подмена состоялась более чем вовремя. В ту ночь, когда
переодетый в мое платье Николай шел с Тузиком в мой дом, чтобы остаться
там и дать мне возможность уехать, - он был похищен. Дело было сделано
довольно умело, и враг думал, что замел следы... Но тут-то и началась
опасная игра с разведкой нацистов, которая должна была увести их как можно
дальше в сторону от истинного смысла наших работ. Игрой руководил Ноздра.
И, кажется, он ее выиграл. Задолго до того, как противник что-либо
заподозрил, мы сумели осуществить первые опытные образцы радиолокатора.
Больше того: мы передали его чертежи и расчеты союзникам. Я
собственноручно запаковал все в...
- Стоп! - крикнул тут Найденов. - Неужели?.. Неужели нет на свете круга,
который не замкнулся бы?.. - И пристально глядя на Бураго, словно хотел
его загипнотизировать, Найденов раздельно проговорил: - Вы упаковали свои
расчеты в большой портфель из очень толстой желтой кожи...
- Откуда ты знаешь? - почти с испугом прошептал старик.
- Британский миноносец "Хард" повез его в Англию...
- Не знаю, "Хард" или не "Хард", но специальный отряд эсминцев был
действительно назначен, чтобы доставить документы союзникам. Надо же было
помочь им в морской войне с Гитлером. Мечты припадочного ефрейтора о
владычестве на морях должны были быть разбиты. Так же, как его идея
поставить нас на колени на твердой русской земле...
- Да, да, да... - бормотал Найденов... - Круг замыкается. Если бы я мог
подозревать...
- Что бы ты сделал?..
- О-о!
Но это было все, что смог ответить Найденов.
Бураго с кряхтеньем встал с дивана и, устало шаркая ногами, вышел. Он
вернулся с большим глиняным кувшином и, поставив его на стол, стал
извлекать из карманов разнокалиберные стаканы...
Когда вино было разлито, Валя негромко сказала:
- Как я жалею, что не знала дядю Николая...
- Его память мы и почтим, - оказал Бураго, поднимая свой стакан.
Луч заходящего солнца пронизал поднятый им стакан, багровым отблеском
побежал по стене и, вздрагивая, замер, когда Бураго поднес стакан к губам.
* * *
Было уже совсем темно, когда провожаемые Бураго гости медленно вышли за
ворота. Профессор отворил дверцу автомобиля.
- Завтра я приеду к тебе одна, - сказала Валя, целуя отца.
Бураго махнул шоферу, и машина покатилась. Но не успела она проехать и
километра, как Житков крикнул шоферу:
- Стойте, да стойте же!
- Что с тобой? - спросил Найденов.
- Вот! - Житков протянул Найденову что-то, чего тот не смог рассмотреть в
темноте. - Смотри!
- Что это?
Найденов нащупал трубку.
- Ты не знаешь ее? - взволнованно спросил Житков. - Это же та самая
трубка! Старая трубка профессора с заделанным донышком. Я узнаю ее с
завязанными глазами. Одним прикосновением пальцев. Я нашел ее сейчас в
машине.
- Завтра Валя вернет ее.
- Ах, как же ты не понимаешь! - рассердился Житков. - Это та самая трубка,
что столько раз переходила из рук в руки. Последний раз, мне помнится, ее
курил Мейнеш... Понимаешь: Мейнеш!
- Мейнеш? - изумленно пробормотал Найденов.
- Вот именно: Юстус Мейнеш. Теперь подумай, как она очутилась тут?
- Действительно странно, - произнес Найденов. - Посвети-ка мне...
Житков зажег спичку. Друзья внимательно осмотрели трубку. Сомнений быть не
могло - это была старая трубка Бураго.
Житков отворил дверцу автомобиля.
- Что ты хочешь делать? - удивился Найденов.
- Вернусь и узнаю, как она попала в машину.
- Спросим завтра.
- Нет! Сейчас! Как будто ты не понимаешь, как это важно. А если Александр
Иванович даже не подозревает его близости?.. Я должен вернуться, должен
предупредить его! Поезжай с женщинами. Я приеду позже.
Сияние автомобильных фар исчезло за поворотом, а Житков, окруженный
непроницаемой тьмою южной ночи, пошел обратно, к дому Бураго. Постепенно
его глаза привыкли к темноте: он различал уже контуры деревьев по бакам
дороги, а там показалась и стена живой изгороди.
Житков прошел вдоль нее раз, другой, но ворот не нашел. Он отлично помнил,
что в этой зеленой стене был просвет, и в этот просвет была видна решетка
ворот. Но вот окончилась уже вся изгородь, а ворот нет. Может быть, ошибся
участком? Может, возвращаясь от автомобиля, не заметил, как прошел мимо?
Нет! Он отлично помнит именно эти плотно сошедшиеся, аккуратно
подстриженные миртовые кусты.
Решив еще раз проверить себя, он снова пошел вдоль них, и на этот раз ему
посчастливилось: он увидел торчащую из зелени железную скобу, дернул за
нее и почувствовал, как почти без сопротивления подалась тяжелая железная
калитка. "Как странно, - подумал Житков, - ни запоров, ни охраны!.." И он
решил войти. Сделав шаг в еще более плотную темноту, он почувствовал
теплый и густой аромат роз. Сквозь черноту ночи они едва светлели. Какая
масса! Со всех сторон розы, розы... Житков протянул руку и нащупал колючие
ветки. Нужно было разобраться в этой колючей путанице, найти тропинку.
Где-то, совсем неподалеку, послышалось приглушенное рычание собаки, хруст
ветвей. Тень огромного пса мелькнула перед самым лицом, и через мгновение,
сбитый с ног, Житков лежал на земле. Он пытался встать, но при малейшем
его движении собака угрожающе рычала.
Послышались шаги человека. Хриплый голос негромко произнес:
- Хорошо, Волчок, хорошо...
Луч карманного фонаря ударил Житкову в лицо. Ослепленный, он вдруг услышал
раскатистый смех, перешедший в хриплый кашель.
- Ага! Попались! Вы всегда совершали маленькие промахи.
Житкову почудилось, будто голос ему знаком. Если бы это не было
невероятно, - он поклялся бы, что это голос старого Юстуса Мейнеша. Его и
никого иного! Но это же невозможно...
- Довольно, Волчок, - сказал обладатель голоса Мейнеша. - Ну-с, вставайте,
молодой человек!
На этот раз сомнений не осталось. Житков вскочил на ноги и в свете фонаря
действительно узнал Юстуса.
- Проходите... Сейчас мы поговорим. Прочь, Волчок! - по-хозяйски
прикрикнул Мейнеш, палкой раздвигая колючие кусты и пропуская Житкова на
дорожку. - Как вам нравятся мои розы?
Мейнеш склонился к кусту, и слышно было, как он втянул в себя воздух.
- Только понюхайте!..
Они молча прошли с сотню шагов.
- Что там случилось? - послышался из темноты голос, по которому Житков не
мог сразу же не узнать Бураго. - Право, ты страдаешь манией преследования,
старина.
- На этот раз я веду живого разбойника, - весело крикнул Мейнеш.
Но Житков его больше не слушал. Несколькими прыжками он ворвался на
веранду, где, развалясь в качалке, сидел Бураго.
- Фантасмагория! - воскликнул Бураго.
- Вот уж воистину ничего другого и я не могу сказать. Настоящая
фантасмагория!.. - Что все это значит?
- Александр Иванович, представьте меня молодому человеку, - сказал Мейнеш,
тяжело поднявшись по ступенькам веранды.
Указывая на Мейнеша, Бураго торжественно произнес:
- Капитан первого ранга Хрисанф Николаевич Рожков.
Житков бессильно опустился на стул.
Из боцмана-разбойника, из диверсанта-фашиста Юстус Мейнеш вдруг
превратился в капитана первого ранга Хрисанфа Рожкова!
Это нужно было пережить. Житков молча сидел и во все глаза глядел то на
Рожкова, то на Бураго.
* * *
Они сидели втроем на балконе белого домика, утопающего в цветах, даже
ночью источающих аромат, какого Житков еще никогда не слышал.
На столе, в матовом стеклянном шаре, мерцала свеча. В ее слабом свете вино
в стаканах казалось черным. Житков держал стакан двумя руками, забывая
отхлебывать, поглощенный негромкими хрипловатыми звуками знакомого голоса.
Долог был рассказ Рожкова. А закончил он его так:
- ...Двадцать лет носить личину ренегата, изменника. Двадцать лет тенью
следовать за Витемой, парализуя каждый его шаг, грозивший бедой моей
Родине, двадцать лет жить, стиснувши зубы!.. Но самое трудное не это.
Самое страшное не ежеминутная опасность разоблачения, - презрение тех,
кого любишь, чье уважение тебе дороже жизни... Тяжелый путь! Если вам
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг